– Если сжато, то выглядит примерно так, – ответил Коган. – В начале двенадцатого ночи в подворотне у самой решетки остановился мужчина в военной шинели без погон. Он поднял воротник шинели и некоторое время стоял там. То ли прячась от ветра, то ли выглядывая на улицу и кого-то ожидая. Дворник за мужчиной некоторое время наблюдал и собрался уже подойти и спросить, что ему тут нужно, но мужчина в это время достал папиросы, открыл коробку, и из нее ветром унесло вот эту самую бумажную прокладку. Закурив, мужчина почти сразу ушел. Дворник Митрофанов бумажку поднял и бросил в мусорный бак. По его словам, таких дорогих папирос его жильцы никогда не курили, а гости с таким достатком и в таких чинах в дом ни к кому не приезжают. Вот так, если коротко.

– Вы уверены, что это та самая бумажка и там не было других? – спросил Шелестов.

– Уверен дворник, а он человек основательный, порядок вознес до самого высокого уровня этого понятия. Он ее сразу узнал, – сказал Коган.

– Ну тогда нас можно поздравить, – усмехнулся Сосновский. – У нас есть описание человека, подозреваемого в причастности к подготовке диверсии. А может, и организатора. Шинель-то на нем была, как говорят, офицерского сукна, шинель старшего офицера. Высокий, курит папиросы «Три богатыря».

– Шинель он мог надеть для той ночи единственный раз и больше никогда не наденет, – начал загибать пальцы Коган. – В следующий раз у агента, а то и немецкого резидента, может быть подготовлен другой образ. Например, человека в кожаной куртке и шляпе. В круглых очках или пенсне. И прихрамывающего на одну ногу…

– И с палочкой, – рассмеявшись, добавил Сосновский.

– И с палочкой, – серьезно ответил Коган.

– Но это в том случае, если он почувствует опасность, если предположит, что за ним может вестись наблюдение, – покачал Буторин головой. – Нет, Боря, ты послушай старого разведчика. Такие переодевания для смены образа часто добавляют риска, а не спасают от него. Не станет разведчик с серьезной подготовкой без нужды так преображаться. Ведь всегда есть шанс нарваться на того, кто тебя хорошо знает, настолько хорошо, что его не смутит твой наряд в эту ночь. А подозрения – штука опасная. Они как минимум вызывают много вопросов у окружающих.

– Оба правы, – махнул рукой Шелестов, словно прекращая схватку двух боксеров. – Будем считать, что у нас не на все сто процентов, а пятьдесят на пятьдесят есть улики. А это уже неплохо. Единственное, мы до сих пор ни на шаг не приблизились к Фениксу, вот что нас не оправдывает.

Майор Кондратьев из МУРа позвонил в девять утра, сообщив, что лаборатория МГУ получила первые результаты после работы с образцами с места взрыва. Шелестов тут же выехал на Воробьевы горы. Кондратьев ждал у входа, покуривая и притопывая ногами на морозе.

– Здравия желаю, – пожимая руку Шелестову, – заговорил майор. – Я, конечно, не удержался от вопросов, когда они мне позвонили сегодня, но вы уж лучше все из первых уст услышите, чем я вам буду пересказывать. Одно скажу – результаты интересные.

В лаборатории с оперативников сняли верхнюю одежду, выдали белые халаты и проводили в дальний конец между столами с оборудованием, химической посудой, вытяжными шкафами. Из-за стола, стоявшего у окна, навстречу гостям поднялась немолодая хрупкая женщина с седыми волосами, забранными на затылке в тугой пучок.

– Здравствуйте, товарищи, – протянула она руку, и Шелестов с удивлением ощутил, какая она теплая и мягкая, а ведь в лаборатории было прохладно. – Профессор Горжевская Елизавета Дмитриевна. Со Степаном Федоровичем я знакома, а вы…

– Подполковник госбезопасности Шелестов Максим Андреевич, – представился оперативник.

– Даже так, – нисколько не удивилась женщина, – ну тем лучше. Я думаю, что наши выводы будут интересны и вашему наркомату. Прошу вас!

Усевшись возле стола на удобные мягкие стулья, Шелестов и Кондратьев приготовились слушать, а Горжевская извлекла из нагрудного кармана белого халата очки, принялась долго и старательно протирать стекла мягкой тряпочкой и, только водрузив очки на нос, повернулась к сейфу у себя за спиной и достала оттуда картонную папку.

– Ну что же, вот что мы имеем по факту изучения образцов, которые нам предоставили. Насколько я понимаю, вы, Максим Андреевич, тоже не химик, как и майор Кондратьев? Ну тогда я опущу формулы и терминологию. Все это будет в нашем акте, а вас интересуют в основном выводы, ведь так? А выводы такие: компоненты взрывчатого вещества имеют местное происхождение. И селитра, и все остальное. Огнепроводящий шнур не самодельный, а используемый в советской горнодобывающей промышленности. Но самое важное, насколько я понимаю, это выделенный компонент, который мы назвали «компонент Ф16». Кстати, сотрудники Наркомата внутренних дел несколько раз обращались к нам за консультацией, и у вас должны знать об этом компоненте. Его формула в акте присутствует. Далее, из-за чего произошел взрыв. Это, думаю, понятно и нам, и взрывотехникам, если вы к ним обратитесь. Нарушение дозировки, которое сделало смесь неустойчивой. Скорее всего, просто халатность или низкая квалификация взрывника. Так бывает, когда пытаются усилить компоненты состава и сделать взрыв более мощным. Я до войны сталкивалась с таким подходом еще на Дальнем Востоке. А вот еще один образец ткани, который нам передали для анализа. Кусок ткани многослойный, с пропиткой, защищающей от влаги. Это часть десантного контейнера, которые используют немцы, то есть материал немецкого происхождения. Мы с таким уже сталкивались за годы войны, когда к нам обращались. Выводы на основании технологии производства материала, технологии сборки и тому подобное. Вот, собственно, и все, что я хотела вам пояснить, прежде чем передам акт лабораторного исследования.

– Елизавета Дмитриевна, вы просто бог, точнее, богиня химической науки! – поднявшись со стула, воскликнул Шелестов.

– Ну, не все моя заслуга, я просто руководила работами, а благодарить нужно моих девочек, и я им ваши похвалы обязательно передам, им будет приятно узнать, что они так помогли органам. Война еще не закончена, и враг коварен. Так что мы все помогаем приближать победу как можем.

Шелестов вышел на улицу и предложил Кондратьеву подвезти его до Петровки. Тот кивнул и с улыбкой добавил:

– Я на это рассчитывал, потому что вчера получил еще и результаты вскрытия погибшего при взрыве человека. Пойдемте, я вам в машине покажу.

Результатов почти не было, и не за что было ухватиться. Лицо и руки обезображены, обожжены. Во рту на нижней челюсти отсутствует один коренной зуб, и еще один коренной имеет следы лечения. Пломба советская, очевидно, поставлена год назад. Никаких шрамов, наколок на теле не имеется. Следов ранних переломов и других травм, как и следов характерных или особенных заболеваний, тоже установить не удалось из-за сильного повреждения мягких тканей тела.

– Так вот, Максим Андреевич, – сказал Кондратьев, перевернув лист акта, – есть небольшая зацепочка, не знаю пока, полезная или нет. Погибший одет в нормальную повседневную одежду, по которой трудно определить его профессиональную принадлежность. Одежда опрятная. Но есть один моментик! Он давно не мыл ноги: грязные ногти и грязь между пальцами. Я так понимаю, что у этого человека в последнее время не было возможности комфортного проживания. Это первое. И второе: на правой брючине у него плохо застиранное пятно от бензина.

– На правой? – переспросил Шелестов.

– «Эмка»! У нее горловина бензобака так расположена, что можно себя облить бензином, особенно если переливаешь его в бак из канистры. И именно правую брючину!

Группа собралась в кабинете Платова, рассевшись на стульях у стены. Комиссар госбезопасности молча читал акт, который получили из химической лаборатории. Оперативники ждали, пытаясь угадать реакцию начальника. Пока что по лицу Платова ничего прочитать не удавалось. Наконец Петр Анатольевич отложил акт химиков в сторону и принялся изучать акт вскрытия тела погибшего при взрыве человека. Но его он отложил в сторону довольно быстро.

– Значит, кусок ткани немецкого десантного контейнера, – задумчиво проговорил Платов и перевел взгляд на своих оперативников. – Это уже может говорить о том, что агентура получает часть необходимого путем заброски через линию фронта. Значит, они пользуются этим каналом. Хорошо. Но это половина дела. Вы знаете, что это за «компонент Ф16»?

– Нет, – ответил Шелестов и посмотрел на своих товарищей. – В лаборатории нам сказали, что сведения о компоненте уже передавали в органы.

– Этот компонент стал появляться во взрывчатке, которую абвер поставлял с 1940 года своим агентам за границей для проведения специальных актов. Это своего рода усилитель.

– Значит, абвер, – кивнул Сосновский. – Я сразу по шифровке понял, что это не рядовой боевик-агент, а резидентура СД. Когда СД поглотила абвер, от старой военной разведки почти ничего не осталось, разве только глубоко законспирированные агенты из «спящих» списков, да вот, видимо, некоторые разработки абвера, которые СД все еще использует в своей работе.

– Да, вы правы, Михаил Юрьевич, – согласился Платов. – Очень похоже, что вам удалось-таки выйти на Феникса. Если мы не ошибаемся, то ближайший эфир это подтвердит. Они запросят взрывчатку. В этом ключе надо иметь в виду, что помощники у Феникса есть и из среды водителей. Я имею в виду пятно бензина на брюках убитого. Машина, десантный контейнер…

– Нам нужен список мест, где за последние полгода или год совершались выброски с самолетов в ближайшем Подмосковье, – предложил Буторин. – Именно гипотетические, но недоказанные, где ничего не было найдено нашими оперативными группами.

– Интересная мысль, – прищурился Платов, глядя на Буторина. – Вам придется отработать и варианты, когда немецкие агенты не успели вывезти «посылку», а спрятали ее неподалеку у завербованного человека либо в тайнике. Кстати, вербовать могли и втемную. Я бы выделил пять таких мест в пределах 100–150 километров от Москвы. Имея машину и надежные документы – это 2–3 часа в одну сторону.

– Кроме груза в контейнере, немцы могут выбросить и парашютиста, – добавил Шелестов. – Им сейчас надо спешить и отвлекать нашу контрразведку, если они имеют здесь в Москве надежный источник разведывательной информации.

Глава 3

Снега намело прилично, и Коган стал всерьез подумывать о том, чтобы встать на лыжи. Машина, которую им с Буториным выделили в управлении, застревала на дороге уже два раза, а до места, куда он хотел добраться и начать расспросы, ехать еще километров тридцать. Он стоял возле машины и с сомнением рассматривал дорогу, уходящую между двумя лесными массивами. Здесь мело не так сильно, как в открытом поле, но все же снег был и здесь. Бросив окурок, Коган снова сел за руль.

«Эмка» уверенно пробиралась по снежной колее. Правда, ее таскало из стороны в сторону, но на пустой дороге это было не так страшно. Однако еще через несколько километров дорога перестала быть пустой. На небольшом повороте на опушке леса оперативник увидел сани с запряженными в них лошадьми, бородатого мужика и милиционера. Рядом красовался мотоцикл с коляской, что выглядело на заснеженной опушке леса несколько неуместно. Может, что-то случилось, подумал Коган и, свернув с дороги, остановился возле саней.

– Здравствуйте! – заглушив мотор, сказал он, выбираясь из машины, и подошел к мужчинам.

– Слушаю вас, – несколько неприязненно ответил немолодой старший лейтенант.

Бородатый мужчина лет пятидесяти стоял рядом и, хмурясь, теребил кнут.

– Да я думал, что случилось, может, помощь нужна, – улыбнулся Коган.

– А предъявите-ка ваши документы, гражданин, – сурово потребовал милиционер и чуть сдвинул кобру с наганом ближе к животу.

Ну, милиционер не так уж и неправ, подумал Борис. Лес, пустая дорога, мужик этот, которого он явно задержал. А тут еще незнакомец какой-то подъехал. Для него вполне все это может быть подозрительно. Коган не спеша сунул руку под пальто, достал удостоверение и, развернув его, показал старшему лейтенанту. Тот сразу вытянулся, козырнул, вскинув руку к форменной шапке.

– Виноват, товарищ майор. Служба!

Бородач при виде военного сник еще больше. Интересно, за что его этот старший лейтенант задержал? А ведь в лес-то дорожка накатанная, как раз санями, и следы лошадиных копыт. Убирая удостоверение, Коган все же повторил свой вопрос, но теперь уже без улыбок и демонстрации доброжелательности:

– Так что тут случилось?