– А бывает у тебя такое, Петя, чтобы запоминалось что-то необычное, – начал импровизировать оперативник. – Что-то бросающееся в глаза.

– Это в каком смысле? – не понял Горохов.

– Да в любом! – рассмеялся Шелестов. – Такие вещи, которые, ну, не совсем правильные, что ли. Ну, какие примеры тебе привести? Например, идет гражданин и за веревочку везет санки по снегу, а в санках ребенка нет. Или гражданин в ботинках разного цвета: на одной ноге коричневый, а на другой черный. Или человек с большим барабаном, или зимой без шапки, или вообще босиком!

– Ну нет, такого я, конечно, не видел, – рассмеялся милиционер. – Да я бы в такой ситуации обязательно к гражданину обратился. Не потерял ли он ребенка, может, задумался, а ребенок из санок выпал на предыдущем перекрестке. Да и без шапки тоже… Вдруг человека ограбили. Надо выяснить на всякий случай. Нас всегда учили обращать внимание на такие вещи. А в прошлую ночь… Ну, например, видел я человека в шинели без погон. Офицерская добротная шинель, а погон нет.

– Во сколько ты его видел?

– Вечером, поздно. Он явно домой спешил, Не помню точно, может, в десять вечера, а может, в половине одиннадцатого.

– А где ты его видел, по какой улице он шел? Показать на схеме поселка сможешь?

– Да, конечно, – кивнул сержант, провел пальцем по карте района, висевшей на стене в дежурной части, и остановился. – Вот здесь. Я шел по четной стороне, а он навстречу по нечетной, со стороны перекрестка. Там еще возле хлебного магазина хлеб разгружали, и этот гражданин воротник поднял. Ветер был.

– А в руках что-то было у гражданина? Или он шел, сунув руки в карманы?

– В руках? – Горохов на пару секунд замешкался, а потом уверенно ответил: – Саквояж в руках у него был. Я еще подумал, что он врач.

– Саквояж? А на нем был красный крест? Почему ты решил, что саквояж медицинский и что гражданин врач? – продолжал настаивать Шелестов.

– Нет, креста не было. Обычный, коричневый такой. Я даже не знаю, почему подумал о враче. Может, просто совпало с чем-то в голове.

Шелестов дождался в отделении милиции своих оперативников. У стены с картой района они разговаривали тихо, чтобы не мешать дежурному.

Максим коротко рассказал о том, что узнал от постового милиционера, а Буторин – о показаниях сторожа в хлебном магазине.

– Саквояж, – сразу же отметил Коган. – Коричневый саквояж, который очутился потом на заводе и в котором нашлась всякая мелочь для самодельной бомбы. Жалко, что мы уже не узнаем у мертвого дворника, был человек, его убивший, с саквояжем или нет. А по времени совпадает: сторож, милиционер…

– Не факт, конечно, что это тот самый саквояж и что этот человек в шинели имеет отношение к нашему делу, но все же! Время и маршрут, – оживился Сосновский. – Смотрите, и в 22 часа, и примерно в 22:30 его видели с саквояжем двигающимся в сторону завода. Потом убитый дворник – уже на другом маршруте. Он не стал возвращаться тем же путем, которым шел на встречу со своим помощником и которому передал саквояж. Если от завода провести линию к дому, где во дворе был убит дворник, то получается направление к станции метро «Сокольники». К «Электрозаводской» он не пошел.

– И я бы не пошел, – поддержал Сосновского Коган. – Там в это время суток мало пассажиров, ты как на ладони будешь.

– Правильно, – согласился Шелестов, – поэтому нам с вами надо прочесать вот это направление: от места убийства дворника до станции метро «Сокольники». Но я бы хотел высказать свое мнение, ребята. Никаких доказательств, что человек, погибший на территории завода от взрыва, является агентом немецкой разведки, диверсантом, засланным в наш тыл. Нет доказательств, что он имеет отношение к Фениксу. Нет доказательств, что человек в офицерской шинели без погон, с саквояжем имеет отношение к взрыву на территории завода. Пока это всего лишь наши с вами предположения. И мы занимаемся этим за неимением других версий и других ниточек, которе могли бы привести к Фениксу.

– Ну вот, всегда так, – рассмеялся Сосновский, застегивая шинель. – А какая красивая версия была, какая изящная схема нарисовалась!

Дворник выглядел так, как будто сошел с лубочной картинки, описывающей жизнь городского мещанства второй половины XIX века. Помимо овчинного тулупа и валенок, подшитых кожей, на нем красовался большой передник из плотной ткани, а в руке дворник держал деревянную лопату. Двор был убран, две снежные кучи аккуратно собраны и не мешали жителям двора проходить на улицу и обратно. Зато детворе сплошное раздолье покататься с этих куч. Надо полагать, дворник безропотно или с добродушным ворчанием пять раз на дню снова восстанавливает эти разворошенные ребятней кучи. И у забора обязательная большая бочка на кирпичах, в которой дворник обычно топит снег. Но порядок был не только в этом большом дворе на четыре дома, он был даже в опрятной, ровно остриженной бороде дворника. И еще больше его было в строгом взгляде. В нем можно было разглядеть и недоверие к чужому человеку, и доверие с уважением, если ты не местный пропойца и не воришка. Надо полагать, их дворник по привычке отличал с одного взгляда. И появление у ворот в арке двух военных в форме нисколько не смутило и не озадачило дворника. Если пришли люди при чинах, значит, так нужно для порядка. А кто тут отвечает за порядок, было ясно сразу.

– Здравствуйте, почтеннейший! – вежливо произнес Буторин и для солидности поднес руку к шапке, козыряя дворнику.

– Здравия желаю, – бодро отозвался старик и немного вытянулся, пытаясь встать по стойке смирно, насколько позволял тулуп.

Однако попыток отворить железную калитку дворник не сделал и продолжал выжидающе смотреть на двух командиров. Буторин и Коган многозначительно переглянулись. Знает старик службу, ох знает! Значит, надо вести себя и разговаривать так, чтобы этот процесс вписывался в привычки и понимание старого дворника. Буторин церемонно предъявил документы и не замедлил сообщить, что их сюда привело важное дело и что им нужна помощь дворника, который все обо всех знает, все видит и отвечает за порядок во дворе, причем не только в плане мусора. Это даже нельзя было назвать неприкрытой лестью. Просто с человеком надо разговаривать на понятном для него языке, если хочешь расположить его к себе, заручиться его помощью и получить результат.

– Нет, сейчас как-то спокойнее стало, – отвечая на вопрос Буторина, заговорил дворник, впуская визитеров во двор. – Раньше и шпаны больше было, да и вообще. А сейчас, как врага от стен Москвы отогнали, намного спокойнее. Кто еще из эвакуации не вернулся, кто на фронтах да на фабриках. Народ пока по улицам не гуляет, не празднует. Понимает народ, что война еще идет, что половину страны разрушили, сколько народа поубивали. А посторонние бывают, это вы верно говорите, товарищ начальник. Да и как не быть, когда и в гости ходят, и по делам опять же. Кто из милиции, военкомата, а кто и из коммунального отдела. Без меня никак, я должен знать, чтобы порядок блюсти.

– А вчера? – уточнил Коган, внимательно слушавший дворника. – Вчера, Иван Кузьмич, видели посторонних? Может, проходил кто ночью или поздно вечером? Улочка у вас не самая многолюдная.

– Бывает, не без этого, – солидно кивнул дворник, польщенный тем, что к нему обращаются уважительно да по имени-отчеству величают. – Своих-то мы всех знаем и почтальоншу – Веронику Андреевну. Очень уважительная женщина.

– Но это днем или по утрам, – кивнул Буторин. – А вечером, ночью?

– Тоже бывает. Вчера вот товарищ проходил ночью. Но к нашим домам он отношения не имел, не стучался, значит, ни к кому, так чего я его окликать буду? Я посмотрел, да и все. Человек по делам спешил, а может, на метро боялся опоздать.

– На метро, – повторил Коган и улыбнулся, явно почувствовав след, как охотничья собака. – А что за человек? К примеру, как он выглядел?

– Ну, как вы и выглядел. Военный в шинели, в шапке…

– Ремни такие же, – расправляя шинель под ремнями портупеи, – добавил Буторин.

– Нет, ремней не было, – удивленно посмотрев на Буторина и помедлив, ответил дворник, а потом добавил: – И погон у него тоже не было.

Оперативники снова переглянулись. Не слишком ли много совпадений? Но если учесть, что они сейчас шли предполагаемым маршрутом этого подозреваемого в шинели, то факт уже не является совпадением. Коган достал коробку папирос «Три богатыря» и, открыв ее, предложил дворнику закурить. Тот взял двумя руками коробку, закрыл ее, покрутил и сказал:

– Да разглядывать его мне было не с руки. Я там стоял – он здесь, за калиткой. То ли прятался от кого, то ли от ветра. Воротник поднял и прикуривал здесь. Мне даже показалось, что и папиросы у него были такие же, как у вас.

– Вы разглядели рисунок на коробке? – ухватился за эту информацию Коган.

– Ну, разглядеть я, можно сказать, и не разглядел, а вот бумажка, такая, как в вашей коробке, которая папиросы прикрывает под крышкой, у него тоже была. Видать, папиросы кончались, ее ветром вырвало из его руки, и она отлетела во двор.

– Дорогой товарищ Митрофанов! – Буторин чуть ли не обнимать дворника бросился. – Иван Кузьмич! Где эта бумажка? Ветром ее унесло или как? Может, по улице полетела?

У Когана тоже загорелись глаза. Такую улику найти – это дорогого стоит. Старик несколько опешил от такого нажима, но отнесся с пониманием и заявил, даже с некоторой гордостью, что мусору непозволительно летать по двору. Ту бумажку он подобрал, конечно, и в мусорный бак, как и полагается, бросил. К счастью, мусор из этого бака еще не забирали, но за время, прошедшее с прошлой ночи, мусора в нем добавилось все же немало. Наверное, зрелище для жильцов, которые могли наблюдать за ними из окон, было занятным. Старый дворник, сбросив тулуп, а с ним два командира Красной армии, сняв шинели, принялись рыться в мусорном баке.

Все основательно замерзли, и радовало хоть то, что перестал идти снег.

Рылись молча и очень осторожно. Старательно разворачивали смятые бумажки, перебирали другой мусор, в который нужная бумажка могла попасть. Но прошло всего минут двадцать, когда Митрофанов торжественно поднял руку с найденной уликой. Оперативники подошли к старику, предварительно снегом смыв с пальцев грязь, осторожно взяли бумажку за уголки. Сомнений не было – это вкладыш от папирос «Три богатыря». Вот и характерное тиснение на листке. Папиросы дорогие, и вряд ли в каком-то доме здесь нашелся бы человек, который курил такие.

– Иван Кузьмич, а может, кто из ваших жильцов такие папиросы курит? – на всякий случай спросил Коган, зябко ежась и надевая шинель.

– Самые дорогие, которые курят в моих домах, – это «Беломорканал», – возразил дворник. – У нас тут наркомов нет, и в генеральских чинах тоже никого не бывает. Те в центре живут, а не в рабочем поселке.

Убедившись, что дворник прекрасно все понял и со всей сознательностью пообещал, что визит двух товарищей из НКВД сохранит в тайне и никому про бумажку не расскажет, оперативники ушли, еще раз горячо пожав руку Митрофанову.

Шелестов, когда ему вручили эту улику, принялся разглядывать бумажку и так, и на просвет, даже к носу поднес, чтобы понюхать. Коган с Буториным вспомнили бак, в котором недавно им пришлось рыться, и поморщились.

– Ну, еще раз, – попросил Шелестов, – самое основное – что рассказал вам об этом человеке дворник?