– Адель, это я виновата, – тихонько произносит Дарина. – Это из-за меня он прилип к тебе, как банный лист.

– Сказала ему, что у меня есть парень? – предполагаю.

– Прости.

– Ничего страшного. Это даже к лучшему.

– Я так сказала исключительно из лучших побуждений. Правда! – Её лицо искажает виноватая гримаса. – Как раз и повод появился: он начал говорить Аверьяну, что ты ему очень нравишься, но он всё не мог найти удачный момент, чтобы сообщить ему об этом…

– Зачем? – перебиваю, повернув к ней голову. – Ему-то зачем об этом говорить?

– Ты ведь его сестра, и это дело…

– Дарина!

– Ну, Богдан с этого начал! – оправдывается она. – Что ему всегда было неудобно из-за того, что ты сестра его лучшего друга, на что Аверьян ответил, мол, ему всё равно, что там между вами происходит, ведь ты ему не сестра. В общем, вы сходитесь во мнениях, так что проблем нет.

– Прекрасно, – говорю, заметив Аверьяна в толпе. Хорошо, что в этом мы сходимся. – Меня это обнадеживает.

Нет, ну как так получилось, не пойму?! Аверьян должен был приехать сегодня к обеду, а не вчера!

– Я сообщила Богдану о твоих отношениях, чтобы он оставил тебя в покое. Да, пока это плохо получается, но я уверена, что Аверьян вправит ему мозги, потому что мой дорогой кузен явно с этим не справляется.

– И что Богдан ответил на твои слова?

– Не поверил, разумеется. Но, как видишь, взбудоражился. Очевидно, что об этом и хочет поговорить с тобой.

– Ну да.

Правильнее сказать «и ещё об этом», ведь главная тема остается той же: он ударил меня, и я этого уже никогда не забуду.

– Ну и? Как тебе Аверьян?

– Мое мнение о нем не успело сформироваться.

– И правда. Вы ещё толком не узнали друг друга. Но это дело поправимое. Времени у вас теперь много.

Никак не комментирую её слова и просто иду вперед. Дана, помощница Вероники, отправляет Дарину за пятый столик, а мне указывает на первый.

– Так ты за основным столом, – говорит Дарина. – Жаль, не сможем поболтать. Зато у вас с Аверьяном есть возможность пообщаться друг с другом. Да и Богдана не будет рядом. Этот несчастный за моим столом.

Небольшие круглые фонари, выстроенные вокруг каждого стола, загораются, а официанты зажигают большие белые свечи. Если бы на прозрачных пластмассовых стульях были надеты белые чехлы, я бы решила, что попала на чью-то свадьбу с неформальным дресс-кодом.

– Давай, милая! – зовет меня Вероника и указывает на свободный стул. – Садись вот сюда!

За столом уже сидят родные братья Кирилла с супругами и младшая сестра Вероники с мужем, который два года назад попал в серьезную аварию и после нескольких операций, проведенных Кириллом, проходит восстановление. Занимаю свое место и вижу, как Аверьян садится на соседний стул и разворачивает его к дяде. Будто дает ясно понять, что моя компания ему неприятна. Но я и без того это знала, так что пофиг.

– Мы рады, что ты снова с нами, Аверьян, – слышу я голос Леры. – Тебя здесь очень не хватало, дорогой мой племянничек!

Я всегда знала, что родной сын Вероники и Кирилла был важной частью их большой и крепкой семьи. Я никогда не слышала о нем ничего плохого, даже когда кто-то вспоминал о его непростом характере в подростковом возрасте и бесконечные походы родителей в школу. Он часто устраивал драки, приносил сигареты, распивал спиртное с друзьями где-нибудь в подъезде и вообще больше был похож на отпетого хулигана, нежели на сына известного хирурга и не менее известной бизнесвумен, ставшей колоссальной поддержкой и опорой для многих родителей, воспитывающих особенных детей. «Было и было, – слышала я, – он ведь мальчик, а мальчики должны быть упрямыми, дерзкими и противостоять этому миру».

В детстве я боялась думать о нем. Будь мне сейчас десять-одиннадцать лет, я бы слышала только то, что мной заменили его, как игрушкой, которой когда-нибудь тоже найдут замену.

«Когда он вернется, а это обязательно случится, избавятся от тебя, подкидыш», – любили повторять близняшки. И я боялась вовсе не этого, ведь мне было чуждо само понимание детского одиночества. Я страшилась того, что Аверьян, который в моем дырявом сознании обрел образ густого черного дыма в самую громкую и дождливую ночь, восстанет из тьмы и обречет меня на вечные страдания. И хотя я не понимала, в чем именно они бы заключались, я точно знала, что мне будет очень больно и холодно. Настолько, что я буду желать умереть.

⁂

Кирилл подмигивает мне, как бы говоря: «Отлично сидим, правда, Адель?». Отвечаю ему улыбкой и плавным кивком, как делала это в детстве.

Скоро ли мне уже можно будет уехать?

Столы ломятся от еды и напитков, один тост и пожелание никогда больше не уезжать в чужие края следует за другим. Летние сумерки сгущаются всё сильнее, и, когда слово желает сказать Вероника, загорается огоньками длинная каменистая тропинка, ведущая к частному озеру.

– Вот-вот будет салют! – объявляет она, слегка опьяневшая, но очень счастливая. – Так, а теперь настала моя очередь высказаться!

Гости шумят, как болельщики на футбольном матче. Аверьян, проговоривший с родственниками и не прекращающими свои визиты друзьями последний час, поднимается с места и подходит к маме. На его фоне Вероника кажется очень маленькой и хрупкой. Обняв сына, она смотрит на него, задрав голову, а потом прячет лицо в его груди и прижимается крепко-крепко.

– Простите! – говорит она громко и заплаканным голосом. – Ничего не могу сказать, кроме того, что я очень счастлива сейчас!

Мне приятно смотреть на них. На моих глазах выступают слезы, которые я спешу промокнуть салфеткой.

– А теперь салют! – командует Вероника забавным из-за слез голосом, вызвав всеобщий смех. – Ну же! Ребята! Салют, говорю!

Через пару секунд раздается громкий хлопок, и в черном небе взрываются тысячи ярких огней. Подперев рукой подбородок, молча любуюсь неповторимой красотой.

– Адель, Кирилл, вставайте все вместе, я вас сфотографирую! – торопит Лера, настраивая камеру на своем телефоне. – Ну же, Ника!

– Идем скорее! – зовет меня Кирилл. – На фоне салюта! Будет здорово! Наше первое совместное фото!

Я не хочу, но послушно делаю то, чего от меня ждут. Становлюсь рядом с Кириллом, но он, взяв меня за плечи, вынуждает занять место в самом центре, почти между ним и Вероникой. Аверьян, высокий, становится позади, и мои обнаженные ноги моментально ощущают исходящее от него тепло. А ещё давление, давящее на плечи.

– Салют, сыр, улыбаемся, ребята! – верещит Лера, стараясь снять нас на фоне яркого фейерверка. – Отлично! Просто огонь! Браво! Адель, красавица! Только папа и дочь счастливо улыбаются, а мать с сыном будто кислой каши съели! Улыбаться что ли не умеете?

– Готово? – спрашивает Аверьян, и его голос проносится за моей спиной на низких и вибрирующих частотах. Ему наверняка не составит труда убрать меня из снимка при помощи фотошопа.

– Есть!

– Отлично! Отправь мне всё, что получилось, – говорит Вероника.

– И мне тоже! – добавляет Кирилл.

Мы с Аверьяном решаем, что нам эти фотографии ни к чему, и молча расходимся в разные стороны.

– Отличный вечер, – говорю родителям, тихонько предвкушая долгожданное прощание. – Я так наелась, что дышать не могу.

– Почему мне кажется, что ты собралась уезжать?

– Потому что тебе не кажется, – говорю с улыбкой. – Уже поздно. А мне ещё до города добираться.

– И это первая причина, по которой ты должна остаться здесь на ночь, – отвечает Вероника. Началось! – А вторая заключается в том, что завтра воскресенье. И тебе ничего не мешает встретить его в родительском доме подальше от города.

Вот для чего следовало давно завести кота, который нуждался бы во мне круглосуточно.

– Мам…

– Прошу тебя, милая! – берет она меня за руки. – Вечер продолжается! Посидите с подругами на пирсе с бокальчиком вина. Или на качелях у беседки. Ты давно сюда не приезжала, а кроме тебя на них никто не катается.

– Хорошо, – отвечаю, немного подумав. – Меня уговорили качели.

Они с Кириллом смеются и возвращаются за стол, а я, только сейчас осознав, что оставила телефон в машине, потому что попросту в спешке забыла о нем, незаметно для многих проскальзываю между столами и иду к подъездной дорожке.

– Адель!

Ну, не так уж и незаметно.

– Адель, постой! – догоняет меня Богдан. Останавливаюсь, потому что он преграждает путь. – Прошу тебя, поговори со мной. Я со вчерашнего дня не нахожу себе места.

– Интересно, почему?

Он очень похож на своего отца. Такое же квадратное лицо, большие синие глаза и светлые с холодным отливом волосы с четким и ярко выраженным боковым пробором. Бедняжка Дарина тратит столько денег, чтобы добиться такого цвета, а мужчинам семьи Савельевых он дарован природой.

– Прошу тебя, прости меня! Я очень и очень сожалею, что сделал это. Адель, – смотрит он в мои глаза, – я не хотел причинить тебе боль. Пожалуйста, позволь мне загладить свою вину. Прошу тебя.

– Я не хочу с тобой говорить, Богдан. Я даже видеть тебя не могу.

– Я понимаю…

– Нет, ты не понимаешь! – перебиваю. – Вчера я увидела другого тебя. И он мне не понравился. Он напугал меня.

Богдан запускает пальцы в свои идеально уложенные волосы и отступает от меня всего на маленький шаг, будто мои слова оттолкнули его.

– Я просто урод, – качает он головой. – Я знаю. Можешь мне не верить, но я сам от себя такого не ожидал и мне противно смотреть на себя в зеркало. Я заслужил всё, что ты обо мне думаешь. Только… прошу, не ставь на мне крест. Не лишай меня надежды, прошу тебя.

Теперь за голову хватаюсь я и отхожу от него на несколько шагов в сторону припаркованных машин, потому что это его упрямое нежелание принять очевидное уже вконец достало. Я чувствую, что могу не сдержаться, и совсем не хочу, чтобы у всплеска моих эмоций были случайные свидетели.

– Адель, постой…

– Богдан, что ещё я должна сказать, чтобы ты наконец понял, что ты мне не интересен? – спрашиваю, развернувшись к нему. – Что я считала и считаю тебя другом, который всегда был добр ко мне! Да, я продолжаю это делать, несмотря на то, что ты врезал мне вчера, перепутав с боксерской грушей!

– Не говори так, – трясет он головой. – Пожалуйста, не говори. Я ненавижу себя за это!

– А как мне сказать иначе? Я ведь и пыталась вчера объяснить тебе, что между нами ничего не может быть, кроме дружбы. Но тебе это не понравилось. И я бы точно не рискнула вновь поднять эту тему, не будь там, в нескольких метрах от нас, – указываю рукой на светящийся двор, – двести человек, среди которых есть мои родители. Потому что я боюсь тебя.

– Я не сделаю тебе ничего плохого, Адель! – подходит он ко мне, но я инстинктивно отступаю. – Я не причиню тебе вреда! Обещаю, я…

– У меня больше нет в этом уверенности, – говорю спокойно, но решительно. – И я не думаю, что в ближайшее время всё будет, как раньше. Просто оставь меня в покое, прошу тебя.

Музыка становится громче, а вместе с ней и радостные вопли самых веселых гостей. Забавный контраст: для кого-то сейчас разворачивается целая трагедия, а у других праздничное и громкое настроение.

– У тебя кто-то есть? – спрашивает Богдан, опустив голову. – Только прошу, скажи мне честно, и я обещаю, что больше тебя не потревожу. Я не буду искать встречи с тобой и…

– Да, есть.

Его взгляд подпрыгивает и замирает на мне в немом возмущении.

– …Ладно, – произносит он, словно убеждая себя, – я понял.

– Надеюсь на это.

Оборонительно сложив на груди руки, в спешке обхожу его и быстрым шагом иду к своей машине. Не думаю, что он погонится за мной и, схватив за волосы, припечатает меня к земле. Но всё же несколько раз оборачиваюсь.