Евпат вдохнул с присвистом, размышляя, не отпинать ли наглеца со двора. Но вид у Даньки был такой простодушный и бесхитростный, что торговец просто громко выдохнул:

– Не в коня корм. Хочешь – забирай. Но учти: если Бобрихе не понравится – обратно не возьму.

«Ничего, я тебя овсом подкормлю, будешь большой и сильный», – убеждал Данька по дороге не столько коня, сколько себя. Сесть верхом на «заморыша» он не рискнул, и пешком им пришлось идти всю ночь. А потом случилась матушка, ее упреки, Ульянка, грядки, ложки…

Данька прокрался мимо спящих гусей, куриц и сонной коровы в дальний темный угол, где пахло прелой соломой и навозом.

– Эй, Тишка, – позвал он, вытянув ладонь с угощением, – я тебе вкусного принес.

Огарок в руке светил совсем тускло – матушка всегда самые дрянные свечи покупает. Но даже в этом неярком свете Данька увидел, как из темноты вдруг высунулась длинная черная морда, схватила мягкими губами морковку и захрустела.

Черная морда?

Данька от неожиданности чуть не заорал и едва не выронил огарок на солому. Еще не хватало хлев спалить. Никак, хлевник шалит, морок наводит? Данька мелко перекрестился, три раза сплюнул через левое плечо и прошептал: «Не балуй».

Хруст прекратился, и Данька осторожно поднес свечу поближе.

Так и есть. Черная морда. Никуда не делась. Вместо невзрачного Тишки в углу стоял вороной как ночь конь. И какой! Всем коням конь. Высокий, статный, с налитыми мышцами, что перекатывались под глянцевой шкурой.

– Тишка, это ты? – испуганно спросил Данька.

Конь кивнул, словно понял вопрос.

Данька осторожно протянул руку и коснулся морды. А вдруг мерещится? На ощупь конь был гладкий и горячий – как печка.

«Волшебный», – подумал Данька. Другое объяснение ему в голову не пришло. Видимо, Тишка был заколдован, а теперь вдруг… расколдовался. Выходит, что так. Вот матушка обрадуется! Такого коня и соседям показать не жалко. И проехаться перед всеми! И чтобы Аленка непременно увидела, как Данька на таком красивом коне хорош…

Рука сама потянулась к висящей на гвозде уздечке. Надо попробовать прямо сейчас!

Конь вел себя на удивление смирно, дал себя взнуздать и вывести на улицу. При свете луны он оказался еще прекраснее. Шкура лоснилась и переливалась, уши чутко вздрагивали, шея изгибалась дугой, а с нее свешивалась густая грива – длинная и волнистая. В такую красные банты вплести – ни одна Аленка не устоит!

Данька подтащил чурбак, не без труда забрался на высокую спину, подтянул повод и слегка сжал босыми пятками бока.

Конь стронулся с места так быстро и внезапно, что Данька едва не выпустил упряжь и не свалился вниз. А Тишка (хотя какой он теперь Тишка?) с шага и рыси почти сразу перешел в галоп и понесся вдоль кромки леса, по краю деревни – к полям и реке. Данька держался крепко – все местные мальчишки с малолетства умеют ездить верхом и без всякого седла. Но на деревенских лошадках долго не поскачешь – костлявые они или слишком жилистые, привычные неторопливо по пашне идти или тащить телегу.

А тут не конь – птица! Спина широкая, поступь легкая, резвая. От быстроты захватывало дух, и Даньке хотелось орать в полный голос от восторга. Но он не стал – не хватало еще разбудить кого-нибудь. Испугался было на мгновение, что конь в темноте вдруг попадет ногой в яму или запнется о корягу, но тот безошибочно находил тропу и не сбавлял темпа. Даньке даже показалось, что глаза у коня светятся призрачным огненным светом, и изнутри оскаленной морды пробиваются красноватые всполохи. Наверное, все-таки показалось. Чего ночью только не привидится?

Конь пронесся стрелой по одному полю, выскочил на другое, где днем паслись деревенские коровы, и повернул к реке. «Наверное, пить хочет», – подумал Данька и потянул левый повод. Тут, за полем, высокий обрыв, а вот слева как раз удобный пологий спуск. Конь не обратил на повод никакого внимания и продолжал скакать прямо. Данька дернул сильнее. И снова без толку. Вот глупая скотина, хоть и красивая!

Кромка поля стремительно приближалась, а конь и не думал сбавить ход.

– Стой, дурак! – заорал Данька и дернул поводья на себя изо всех сил. Руки вдруг стали очень мокрыми, а каждый удар копыт о землю отдавался глухим толчком в груди.

Конь дернул головой резко и злобно, чуть не вырвав лямки из потных ладоней, и еще больше ускорился.

«Убьемся же оба! – запаниковал Данька. – Надо прыгать!».

Он свесил голову вбок, прикидывая, где трава будет повыше… Но понял, что прыгать уже поздно.

Конь взлетел над обрывом и… не упал, но вдруг продолжил стремительный галоп уже по воздуху. Это было совсем страшно и непонятно. Разве можно скакать в пустоте, без опоры под ногами? Данька скрючился на широкой спине, сжимая изо всех сил колени. И куда теперь прыгать? В воду? Внизу неприветливо блестела в лунном свете холодная река Утка. Туда и днем соваться опасно, если не знаешь, где омуты, а ночью – просто смерть.

А конь не просто топтал ногами воздух, а забирался все выше – как на гору. А что если он так до облаков доберется? Или вообще – до луны? Там же, наверное, очень холодно. Ветер, если честно, уже начал Даньку пробирать. От долгой скачки он вспотел, и теперь мокрая рубаха неприятно холодила спину. Ног он почти не чувствовал, а пальцы рук совсем онемели.

Вот тебе и волшебный конь. Вот тебе и чудесное приключение.

«Он не смог меня сбросить и теперь заморозит до смерти, – с ужасом подумал Данька. – Права матушка – олух я непутевый. Она ведь даже тела моего не отыщет. Окочурюсь тут и упаду где-нибудь в лесу. А там волки съедят».

Навернулась слеза и тут же остыла, сдулась ветром, оставив за собой ледяную дорожку. Данька пугливо поглядел вниз – деревья там были совсем маленькие, а редкие огоньки Кологреевки остались позади. А конь ничуть не устал – все так же скакал быстрым галопом, не обращая никакого внимания на всадника. Данька попытался было еще раз дернуть повод и стукнуть коня пятками. Куда там? С таким же успехом муха может кусать корову, и та ухом не шевельнет. А если сильно куснуть – еще и хвостом может прихлопнуть. И конь, наверное, тоже мог сбросить Даньку, резко взбрыкнув один раз, но почему-то этого не делал.

Морочит. Вымотать хочет. До гибели. Вот и конец.

Данька зажмурил глаза от ужаса, а когда открыл снова, то увидел летящую рядом сороку. Глаз у птицы был ярко-синий, светящийся в темноте. И очень ехидный. Сорока вдруг вырвалась вперед, сделала крутой вираж, вращая хвостом, и уселась на голову коня, прямо между ушей. Скакун на это не обратил никакого внимания. А сорока уставилась на Даньку, и вид у нее был насмешливый и злорадный. Точь-в-точь как у матушки.

– Ну что, дурак, накатался? – спросила сорока.

«Видать, я умом тронулся или помер, – подумал Данька. – Раз со мной птицы разговаривают». Но на всякий случай кивнул.

– Как есть дурак, – сорока наклонила голову влево, потом вправо. – На богатыря ты не похож. Зачем на Тулпара залез?

– Н-на к-кого? – спросил Данька, с трудом разжав замерзшие губы, и изо рта его вместе со словами вылетело облачко пара.

– Да ты совсем болван, – расхохоталась сорока и чуть не упала, но в последний момент цепко сжала коготками густую гриву. – Тулпар – волшебный конь, норовистый. Всякий может его взнуздать, но не всякий – удержаться. И не всякий – приручить.

– П-помоги, – прошептал Данька. – К-как его ос-становить?

– Кишка тонка, – презрительно каркнула сорока. – Но подсказку, так и быть, дам. Не справишься – сам виноват. Мяса в тебе много. Небось, волки все не успеют съесть, и мне кусочек достанется.

Сорока вдруг подняла левое крыло и деловито начала чистить клювом перья, выискивая мусор. Как нарочно время тянула. Данька ждал, окоченев почти полностью.

– Значит, так, – продолжила она, завершив чистку. – Три волоса с левой стороны гривы, три волоса с правой, а три – с челки. Заверни в кольцо и свистни через него. Тогда он тебя послушает. Ну, бывай, богатырь доморощенный.

И сорока, взмахнув крыльями, растворилась в ночи.

Первый волос Данька бесславно упустил по ветру. Второй тоже. Пальцы замерзли и совсем не гнулись. Он подышал на них, чтобы немного согреть. Кое-как выдернул три волоса справа, потом три слева, считая про себя. Осталось самое сложное – с челки. Конь, как назло, видимо, что-то почуял – опустил голову и начал мотать ею в стороны. Данька уже было подумал, что сейчас точно свалится. Как же одновременно пытаться держать равновесие, дергать волоски и не потерять уже вырванные? Но как-то получилось, и Данька исхитрился, обняв коня за шею, дотянуться и добыть последние три.

А потом, не дыша, свернул волоски в кольцо и, держа дрожащими пальцами, подул. Свист вышел совсем тихий и постыдный. Но уж какой есть в его нынешнем незавидном положении. Ну, что – получилось или нет?

– Стой! – сипло прошептал Данька, наклонившись к мохнатому уху, и запоздало подумал, что, перестав бежать, Тулпар может просто упасть вниз вместе с седоком.

Конь остановился. И Данька бы, наверное, улетел через его голову от неожиданности, но руки-ноги уже так свело, что он вцепился в скакуна намертво.

Конь стоял в пустоте, посреди ничего. Под облаками и полной луной. И падать, судя по всему, не собирался.

– Спускайся вниз. Медленно, – приказал Данька.

И волшебный конь, осторожно перебирая ногами, пошагал вниз, как будто по пологому склону. Когда копыта стукнули о землю, Данька кулем сполз по прохладному боку и рухнул на землю. Ноги не держали. Он подтянул колени к груди и завыл. Никогда так больно не было! Ломило все – и ноги, и плечи, и спину, и особенно зад… В общем, все болело немилосердно.

Некоторое время Данька катался по земле, подвывая. А волшебный конь как ни в чем не бывало тянул губами травинки и медленно пережевывал.

Когда, наконец, боль немного отпустила, Данька понял, что до сих пор сжимает в руке кольцо из черных волос. Он бережно опустил его в карман и для верности «пригладил» рукой. Эту ценную вещь надо беречь. Второй раз такой ужасный подвиг он уже не совершит. Данька поднялся, кривясь от ноющих мышц, и перехватил повод.

– Тулпар, значит? – спросил он коня. Тот одобрительно кивнул и раздул ноздри, из которых высыпалось несколько искр. – И как нам теперь домой добраться?

Конь мотнул головой вбок, показывая на свою спину.

– Нет уж, – возразил Данька. – Сегодня я накатался. Пешком пойдем. Ты волшебный, ты и веди. Небось, дорогу знаешь.

Конь заржал, и в глубине его глотки Данька и вправду разглядел красно-оранжевые всполохи. Топка у него внутри что ли? Как в печи? Зачем тогда траву ел? Может, его дровами кормить надо? Конь молча повернул влево, а Данька покрепче перехватил повод.

Домой они вернулись только под утро. Первые лучи солнца как раз начали пробиваться на востоке, когда падающий от усталости Данька заводил коня в хлев. И если до порога это еще был волшебный Тулпар, то в дальний угол снова встал неказистый Тишка.

У Даньки уже не было сил удивляться новому чудесному превращению. Пусть так – меньше вопросов будет. У него же осталось только одно желание – упасть на лавку и, наконец, поспать.

– Ну, надо же, эка невидаль – встал раньше матери! – Бобриха стояла на крыльце, кутаясь в шаль с красными маками. – И что стоишь? Воду тащи, каша сама себя не сварит! Курей покормил? Гусей почему на выпас не отправил? Репки надергай мне, да покрупнее, не как в прошлый раз. Давай-давай, что ты как сонная муха? Бестолочь неумелая!

Данька вытащил из колодца полное ведро и с размаху опустил туда голову. Кажется, поспать сегодня опять не удастся.

* Лакомник – наружный карман, небольшой мешочек, подвязанный к поясу, куда складывали сладости, семечки, орехи.

Глава 2

Глава 2

С утра на окне Ульянка обнаружила барвинки. Синие такие. Маленький пучок. И откуда взялись посреди лета? Отцвели ведь давно уже.

Чудеса.