Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим (страница 28)
Выйдя от генерального контролера, я пошел прогуляться в Тюильри и размышлял о том капризе фортуны, каковой выпал на мою долю. Мне говорят, что надобно двадцать миллионов; я похваляюсь способностью доставить сто, не имея ни малейшего представления, как это сделать; некая знаменитость, изощренная в подобного рода делах, приглашает меня к обеду, обещая доказать, что проект мой ему известен! Все это выглядело как неуместная шутка, но именно вследствие сего соответствовало моей манере действовать. Если он намеревается выведать мой секрет, посмотрим, кто кого перехитрит. Коль скоро проект будет изложен, я смогу выбирать по вдохновению минуты – согласиться или сказать, что он ошибся. Если суть дела окажется доступной моему пониманию, возможно, я сумею добавить кое-что от себя; в противном случае можно укрыться за многозначительным молчанием, каковое иногда оказывает свое действие. Во всяком случае, не будем отвергать милости фортуны.
Аббат де Берни рекомендовал меня г-ну де Булоню как финансиста с единственной целью: чтобы я был им принят. Но мне недоставало употребления тех слов, кои надобны для рассуждения по этой части, ибо многие, не зная ничего, кроме общепринятых выражений, превосходно устраиваются. Но что поделаешь, надобно показывать хорошую мину при плохой игре. На следующий день я взял наемный экипаж и в грустной задумчивости велел везти меня в Плэзанс, к г-ну дю Вернэ. Плэзанс находится несколько далее Венсенского леса.
И вот я у дверей сего знаменитого человека, который сорок лет назад не дал Франции погибнуть в пропасти, уготованной для нее системой Лоу[98]. Взойдя, увидел я его сидящим перед большим камином в обществе семи или восьми персон, коим он рекомендовал меня в качестве друга министра иностранных дел и генерального контролера. Затем я был представлен каждому из сих господ и приметил, что среди них четверо интендантов[99] финансового ведомства. Я поклонился каждому и предал себя покровительству Гарпократа[100], стараясь изобразить рассеянность, а на самом деле весь уйдя в глаза и уши.
Беседа, однако же, не составляла ничего примечательного. Сначала говорили о покрывшем тогда Сену льде на целый фут толщиной, потом о кончине г-на де Фонтенеля и про Дамьена, который не желал ни в чем признаваться. Было замечено, что сей процесс обойдется королю в пять миллионов. Наконец перешли на войну, и все восхваляли маршала Субиза, который недавно получил место главнокомандующего. От сего вполне естественно речь зашла о военных расходах и потребных для того средствах.
Я слушал и тяготился, так как все их рассуждения были напичканы нарочитыми выражениями, делавшими для меня невозможным услеживать за общей мыслью. И ежели молчание может придавать значительности, то полуторачасовое мое постоянство в этом отношении должно было сделать меня в глазах сих господ весьма значительной фигурой. Наконец, когда зевота начала брать надо мною решительный верх, объявили, что обед подан, и следующие полтора часа я уже открывал рот, но лишь для того, чтобы отдать должное превосходным кушаньям. Когда подали десерт, г-н дю Вернэ пригласил меня в соседнюю комнату, а все другие оставались за столом. Мы прошли через зал, где к нам присоединился добропорядочного вида человек, которого г-н дю Вернэ представил мне под именем Кальсабиги. В кабинете хозяина нас уже ждали двое интендантов финансов. Г-н дю Вернэ с ласковою улыбкой подал мне тетрадь ин-фолио[101] и сказал:
– Вот вам проект, господин Казанова.
На титульном листе значилось: «Лотерея на девяносто выигрышей, определяемых один раз каждый месяц». Я возвратил ему тетрадь и с величайшей уверенностью ответил:
– Сударь, должен признаться, что это и в самом деле мой проект.
– Но вас опередили, составитель его – господин Кальсабиги, здесь присутствующий.
– Мне чрезвычайно приятно, что наши суждения совпадают. Осмелюсь только спросить, по какой именно причине вы отклонили сей проект?
– Противу него есть возражения, и довольно основательные, на которые отвечают весьма туманно.
– Со своей стороны, – холодно возразил я, – вижу только одну причину, а именно: король не пожелает дозволить своим подданным играть.
– Сию причину, как вы понимаете, можно не брать в соображение. Король позволит забавляться лотереей всякому, сколько ему угодно. Но будут ли играть?
– Мне удивительно, как можно в этом сомневаться, если, конечно, выигравшие будут уверены, что получат свое.
– Предположим, они станут играть, но где взять средства?
– Нет ничего проще, сударь. Королевская казна, указ Совета[102]. Нужно только, чтобы нация поверила в способность короля выплатить сто миллионов.
– Сто миллионов!
– Да, сударь. Надобно поразить воображение.
– Но чтобы Франция поверила в это, следует предположить, что король действительно может проиграть их. А возможно ли сие?
– Безусловно. Но так может случиться лишь после того, как будет получено не менее ста пятидесяти миллионов, и, следственно, не возникнет никаких существенных затруднений. Зная силу политического исчисления, вы должны признать это.
– Сударь, это не только мое мнение. Согласитесь, что при первом розыгрыше король может потерять непомерную сумму.
– Возможно. Однако между причиной и действием, между возможным и сущим лежит бесконечность. Смею уверить вас, что для полного успеха лотереи королю надобно при первом розыгрыше потерять крупную сумму.
– Что вы, сударь! Это было бы величайшим несчастьем.
– К таковому несчастью следует стремиться. Моральные побуждения суть лишь вероятности. Как вам известно, сударь, все страховые конторы процветают. Я готов доказать перед любыми математиками Европы, что, если не вмешается Всевышний, королю никак невозможно не выиграть в этой лотерее один к пяти. В этом весь секрет. Согласитесь, разум обязан признавать математические доказательства.
– Не сделаете ли вы нам любезность изложить перед Советом ваши соображения?
– С величайшим удовольствием.
– И ответите на все возражения?
– Надеюсь, я смогу это сделать.
– Не покажете ли вы мне свой проект?
– Только в том случае, сударь, ежели согласятся принять его и гарантируют мне те преимущества, кои я сочту необходимыми.
– Но ведь ваш проект совершенно совпадает с тем, который перед вами.
– Сомневаюсь. Я вижу господина Кальсабиги впервые, и, поелику ни он не посвящал меня в свой проект, ни я его в свой, весьма затруднительно и навряд ли вообще возможно, чтобы мы были согласны по всем пунктам. Кроме того, в моем проекте исчислена общая прибыль короля за год, что доказывается самым положительным образом.
– Значит, можно отдать сие предприятие компании, которая уплатит королю заранее определенную сумму.
– Прошу прощения, но я не хотел бы связывать себя с каким-либо обществом, ибо оно, желая увеличить доход, на самом деле сократит его.
– Непонятно, как это может произойти.
– Тысячами способов, каковые я готов изложить вам в другой раз, и, несомненно, вы согласитесь со мною. Я приму участие в этой лотерее только при условии, если она будет королевской.
– Господин Кальсабиги держится точно такого же мнения.
– Сие мне весьма приятно, но отнюдь не удивительно, ибо рассуждение и должно было привести его к этому.
– Во сколько оцениваете вы прибыль?
– В двадцать процентов. Тот, кто отдаст шесть франков, получит пять, и, несомненно, ceteris paribus[103] вся нация заплатит монарху не менее пятисот тысяч франков в месяц. Я докажу сие Совету, ежели он, признав истину, основанную на физическом или политическом исчислении, не станет уклоняться от той цели, достижение коей вполне несомнительно.
Я чувствовал, что могу говорить и отвечать, и испытывал от сего превеликое удовольствие. Мне понадобилось выйти на минуту, и, когда я возвратился, все эти господа собрались в кружок и с величайшей серьезностью обсуждали мой проект.
Ко мне подошел г-н Кальсабиги и прочувствованно пожал мою руку, изъявив при сем желание поговорить со мною. Я отвечал, что почту за честь более близкое с ним знакомство. На этом, оставив г-ну дю Вернэ свой адрес, я откланялся, не без удовольствия приметив на всех лицах произведенное мною благоприятное впечатление.
Через три дня явился г-н Кальсабиги, и я принял его как мог любезнее, заверив, что не был у него с визитом только из боязни лишнего для него беспокойства. Ответствовав на сие в свою очередь любезностями, сказал он, что решительность моя поразила этих господ и, ежели я пожелаю ходатайствовать перед генеральным контролером, мы сможем получить лотерею и извлечь из нее немалую выгоду.