С того дня мать перестала провожать его в школу и вообще задавать какие-либо вопросы. Просто доставала из портфеля дневник и, убедившись, что со школьной программой все в порядке, словно забывала о его существовании. А сам же Егор, недолго думая, отправился в ближайшую секцию бокса. Тренер, окинув худенького мальчишку задумчивым взглядом, попросил его протянуть вперед руки и, скептически оглядев длинные, музыкальные пальцы, проворчал:

– Тебе только на рояле лабать, а не рожи бить.

– Я и лабаю, – вздохнул Егорка, для которого школа мимо не прошла.

– А чего тогда сюда пришел? – заинтересовался тренер.

– Побили, – снова вздохнул мальчишка.

– А ты, значит, хочешь их в ответ побить?

– Нет. Не хочу, чтобы снова били, – подумав, высказался Егор.

– А вот это уже серьезный разговор, – одобрительно хмыкнул тренер и отправил его на скакалку.

С того дня мальчишка принялся делить все свое время между обычной школой, музыкалкой и секцией бокса. Тренеру он честно обо всем рассказал, прямо заявив, что перчатки ему никто покупать не станет. Помолчав, тот кивнул и, достав из шкафа пару стареньких, но еще крепких перчаток, сказал, протягивая их мальчишке:

– После тренировки приноси сюда. Раз уж дома так не хотят, чтобы ты занимался тут, пусть и дальше не знают. Ты, главное, в обычной школе учись как следует. Тогда никто шума поднимать не станет и про тебя не узнает. Уговор?

– Уговор, – решительно кивнул Егорка и с того дня принялся тренироваться еще упорнее.

В музыкальной школе тоже произошли кое-какие изменения. Избавившись от ненавистной скрипки, он с удовольствием перешел в класс гитары, заодно заинтересовавшись таким необычным инструментом, как саксофон. Благо это были еще времена, когда ни за какие секции или кружки платить было не нужно. Но неожиданно все вдруг начало резко меняться. Страну трясло. Во всех республиках начались всякие волнения и движения. В общем, началась та самая перестройка.

Прабабка, едва только начались перемены, часами не отходила от телевизора, злорадно шипя:

– Так вам и надо, твари краснопузые.

Кого она так называла и почему так злилась, Егор не понимал. О семье и предках вообще с ним никто никогда не говорил и ничего не рассказывал. Знал только, что прабабка всегда предпочитала общаться даже дома по-французски. Этим языком владели все. И бабка, и мать, и, как следствие, пришлось выучить и ему. Так что немецкий язык, изучаемый по школьной программе, давался ему легко. Во всяком случае, с преподавателем он запросто на уроках говорил на немецком, даже не пытаясь переходить на русский.

Уже в шестом классе, когда в стране вообще все развалилось, он случайно увидел на видеокассете у одного из одноклассников какой-то итальянский фильм с эротическим содержимым и загорелся идеей выучить язык. Ему понравилось его звучание. Но найти носителя языка оказалось сложно. Как ни странно, выручил тренер по боксу, куда Егор продолжал ходить с одержимостью обреченного. Даже успел получить детский разряд до того, как все развалилось.

Какой-то его старый знакомый отлично владел итальянским и вполне мог помочь на начальном этапе обучения. Так и сложилось, что к двум языкам Егор почти самостоятельно выучил еще и третий, попутно закончив музыкалку сразу по двум направлениям. К десятому классу школы, когда пришло время выбирать профессию и думать, чем заниматься дальше, в его доме случился большой бабский совет.

Прабабка, ничтоже сумняшеся, заявила, что он должен поступать в МГИМО. Стать дипломатом и в конце концов вывезти их всех в нормальную, цивилизованную страну на ПМЖ. Егор, избавившись от гиперопеки матери и успев познать в этой жизни все, что знали другие мальчишки, только злорадно усмехнулся и принялся просвещать баб о современных реалиях.

– МГИМО, говорите, – хмыкнул он, пряча ухмылку в уголках губ. – Но тут вот какая штука. Что называется, название говорит само за себя. Только одну букву убрать надо. Чтобы получилось «мимо». Со стороны туда не берут. Там в узком кругу все происходит.

– Решил пойти на завод или на стройку? – презрительно уточнила прабабка. – Только не забудь, что инженеры или прорабы в этой стране теперь не нужны.

– Нет. Инженера из меня не получится, – отмахнулся Егор. – А вот в институт восточных языков попробовать можно, – выдал он версию, подхваченную от своего учителя итальянского языка.

– Что ж. Музыканта из тебя не вышло. Посмотрим, каков ты будешь в роли переводчика, – фыркнула прабабка и поднялась, давая всем понять, что разговор окончен.

Но Егор не растерялся. У него и вправду был план. Именно Михаил Степанович, бывший полковник КГБ, и подкинул ему идею с этим институтом. И именно он объяснил, как и что надо делать. К тому же в этом учебном заведении у него преподавали бывшие сослуживцы и друзья, и именно к ним он собирался отправить талантливого мальчишку. Своего отца Егор никогда не знал, так что тренер и Михаил Степанович стали теми, кто сумел привить ему правильные жизненные ориентиры.

Закончив школу, Егор получил на руки документы и прямым ходом отправился по указанному адресу. Первый экзамен ему пришлось выдержать еще при знакомстве с нужным человеком. Высокий, абсолютно седой, жилистый мужчина в отлично сидящем костюме окинул парня долгим, внимательным взглядом и, еще раз пробежавшись по тексту полученного письма, вдруг спросил на чистом немецком:

– Значит, думаешь, что сможешь тут учиться?

– Ну, не дурнее же я других, – пожал Егор плечами, отвечая на том же языке.

– Неплохо. А кроме спорта, что еще умеешь? – уточнил мужчина уже на французском.

– Музыкалку закончил. Гитара, саксофон, – снова пожал паренек плечами.

– Французский, немецкий, итальянский, а в моде теперь английский. И как экзамены сдавать будешь? – вернулся мужчина к языку родных осин.

– Ну, в школе немецкий преподавали, так что сие не от меня зависит. Все одно до вступительных выучить не успею, – задумчиво хмыкнул Егор, удивившись такому вопросу.

– А какой язык из восточных изучать собираешься? – последовал новый вопрос.

– Пока не знаю. Мне бы их послушать как следует, – вздохнул парень, уже понимая, что и тут ничего не получится. – Я сначала язык на слух воспринимаю, и если улавливаю ритмику, то тогда все получается, – пояснил он свой ответ.

– Занятно, – хмыкнул мужчина. – Пойдем, – скомандовал он, поднимаясь.

Разговор этот состоялся в здании института, так что идти им пришлось не далеко. Пройдя до конца коридора, мужчина толкнул высокую крепкую дверь и, войдя, поздоровался. Потом, коротким жестом указав на Егора, поведал сидевшему за столом пожилому упитанному мужичку:

– Вот, Миша к нам прислал. Сопроводиловка добрая, сам три языка уже знает. Но выбрать еще не выбрал. Дай ему послушать, как оно правильно звучит.

– Это можно, – лукаво усмехнулся хозяин кабинета и, вставив в небольшой магнитофон кассету, нажал на кнопку воспроизведения. По кабинету поплыли фразы на незнакомом языке. Прикрыв глаза, Егор внимательно слушал его, словно музыку.

– Это были стихи на тюркском. А вот это на фарси, – пояснил хозяин кабинета, сменив кассету.

И снова Егор замер, буквально впитывая звуки незнакомой речи.

– А вот это уже арабский, – добавил мужичок, снова меняя кассету.

– Ну, что скажешь? – иронично поинтересовался седой, когда хозяин кабинета выключил магнитофон.

– Думаю, я сумею все три языка изучить. Сложнее всего будет с арабским, но тут вопрос скорее в грамматике. А вот тюркский будет проще всего учить, – подумав, высказался Егор.

– Нахаленок, – удивленно фыркнул хозяин кабинета. – Тут один-то язык полжизни учишь, а он на три замахивается.

– Пусть попробует. Посмотрим, что у него лучше всего пойдет. А остальные тогда факультативом пустим, – чуть подумав, высказался получатель письма. Представиться он так и не удосужился. Егор же знал его только по фамилии. – Значит так, – скомандовал седой, словно боевую задачу ставил. – Свои бумаги мне оставляй. Сюда придешь двадцатого августа, к десяти утра. Экзамены будешь сдавать со всеми. Я тебя в список внесу. А дальше видно будет. Жить есть где?

– Пока нет. Я сюда прямо с вокзала, – мотнул Егор головой.

– Девятнадцатого я буду ждать тебя вот по этому адресу, – присев к столу и принимаясь что-то быстро писать на листе бумаги, сказал седой. – На экзамен отправишься со мной. Дальше только сам. Вопросы?

– Нет, – снова мотнул паренек гривой.

– Это хорошо, что нет. Но учти. Не приедешь, считай, что этого разговора не было. Ссылки на мамку, бабку и сломавшийся автобус не принимаются.

– Не будет ссылок, – понимающе усмехнулся Егор, у которого от тона седого вся шерсть на загривке дыбом встала. – Я сюда учиться приехал. А дома я скоро с ума сойду, бабьи дрязги слушать.

– Что, сильно ругаются? – сочувствующе уточнил хозяин кабинета.

– Три поколения. Прабабка, бабка и мать. У китайцев в старом алфавите две женщины под одной крышей означают неприятности, а тут сразу три. С самого детства мне мозг выносят, – зло усмехнулся Егор.

– А отец где? – насторожился седой.

– Понятия не имею. Я его и не видел никогда, – фыркнул парень, махнув рукой.

* * *

Первое, что он ощутил, немного придя в себя, была боль. Нудная, ноющая, но, слава богу, не сильная. Невольно дернув руками, чтобы коснуться болящего места, Егор неожиданно для себя понял, что болит почему-то все. Взяв себя в руки, он решил с чего-то начать. Сообразив, что лежит на спине, а эта непонятная лежанка никуда не движется, Егор принялся шевелить лицевыми мышцами. Хоть какая-то активность для начала.

Убедившись, что на физиономии вроде как все работает, он попытался открыть глаза и тут же невольно застонал от яркого солнечного света, заливавшего помещение, в котором он оказался. Сморгнув набежавшие слезы, парень принялся осматриваться, пытаясь понять, куда его судьба занесла на этот раз. Беленные известью стены, узкие окна и койка, очень напоминающая солдатскую. Даже спинки такие же.

«Так, это уже обнадеживает», – хмыкнул Егор про себя, даже не делая попыток шевелить головой.

Было откровенно страшно делать это. К тому же башка продолжала ныть, а где-то над левым ухом возникла еще и резкая, пульсирующая боль. В общем, перемещать ее лишний раз почему-то не хотелось. Совсем. Но как-то подать знак, что еще жив, требовалось. Очень хотелось пить и совершить обратный процесс. Скосив глаза в сторону двери, Егор принялся прикидывать, чем бы запустить в нее, чтобы его услышали, но в этот момент дверь открылась и в палату, или комнату, или хрен его знает, что это вообще такое, вошла пожилая женщина в белом халате.

– Ой, никак очнулись, сударь, – радостно отреагировала она на его взгляд.

– Пить, – просипел Егор пересохшей глоткой.

– Ой, погодите трошки, надо ж доктору рассказать, – вдруг отмахнулась она.

– Пить. И утку, – собравшись с силами, сумел произнести Егор.

– Ага, щас спроворю, – сообразив, что ему нужно, закивала тетка и куда-то исчезла.

Вернулась она минут через пять, неся в руках больничную утку и кружку с водой.

«Твою мать, главное, чтобы она меня из той утки поить не взялась», – хмыкнул Егор про себя и попытался откинуть одеяло. Но руки не слушались.

Тетка отставила кружку куда-то в сторону и, ловко подсунув ему утку, встала над головой, сложив руки под грудью. Кое-как справившись с делом под ее требовательным взглядом, Егор с облегчением перевел дух и, вскинув на тетку взгляд, хрипло сообщил:

– Все. Воду.

– А вот пить вам, сударь, пока бы и не надобно. Вы ж в живот ранетый, – неожиданно выдала тетка.

– От жажды сдохну, – нашел в себе силы просипеть парень. – Все под суд пойдете.

– От ведь беда с вами, с благородными. Все под себя норовите согнуть, – заворчала тетка, подхватывая откуда-то из-за изголовья кровати кружку и поднося ее к губам парня.

Воду из этой тары Егор не выпил. Он просто впитал ее, едва коснувшись кружки губами.

– Еще, – потребовал он, чувствуя, что буквально оживает от выпитого.