Альма следовала прямо за ней. От бабушки шёл сильный приятный аромат. С тех пор, как они виделись наяву последний раз, Альма не раз видела Элионору во снах. Впрочем, «сны» – не то слово, правильнее было бы сказать «в кошмарах»: жестоких, мучительных, невыносимых. Таких кошмаров, от которых Альма каждый раз просыпалась вся в поту: мокрыми были и футболка, в которой она спала, и даже всё постельное бельё.

Иногда ей снилось, что они не смогли выбраться из парламента тем июньским вечером после ислетания. Пару раз снилось, что они не спасли Эдвина, её дедушку. Зато от кошмаров становилось спокойно, когда она просыпалась. Они ведь не были правдой. Альма с Элионорой сбежали из парламента. И Эдвин, который провёл в заточении у Габриэллы 30 лет, тоже. И Авир Крувуль. Мальчик, о котором Альма не могла думать без улыбки. Ей часто казалось, что по жизни она идёт будто на ходулях, ненадёжных, шатких, и никакой опоры толком нет. Но с появлением Авира всё изменилось. Ей не хватало его широкой самоуверенной улыбки, неторопливого смеха, который мог придать важности любому моменту.

На курсы солнцеловов Альме хотелось по многим причинам, но больше всего – потому что там будет Авир. С лета она о нём ничего не слышала. Телефоны использовались только в мире теней, то есть обычных людей. Гвардия Грубель могла прослушивать телефонные линии, и даже использовать кодовый язык было небезопасно. Говорили, что у гвардейцев глаза и уши повсюду. Но Альма думала, что лучше бы говорили об этом пореже. От мыслей о премьер-министре в образе тысячеглавого чудища ночи Альмы спокойнее не становились.

Вместо телефонов солнцеловы использовали солнечную почту. Такие письма по форме и цвету выглядели как листочки деревьев. Их можно было раскрыть по стебельку и написать на них послание. Листочки, которые отправляли на солнечных лучах, имели клейкую поверхность, и потому легко лепились к окнам. Но как их посылали, Альма не знала, а у самого Авира не было её адреса.

Она хотела бы расспросить его о многом! Что происходило, когда он ночью закрывал глаза? Видел ли он то же, что и она? Думал ли о Пузане, большом добром дядьке, который не выбрался с ними в ту ночь из парламента? Он остался там, чтобы они могли спастись. Кошмары о нём были хуже всего, потому что при пробуждении спокойнее Альме не становилось. Обычно после кошмаров о Пузане в плену у Габриэллы Альма просыпалась разбитая, беспомощная и насмерть перепуганная, как в ту ночь, когда видела его в последний раз.

На следующий день после спасения из парламента, когда Альма уже была в безопасности, дома на Эвельсёе, она получила своё первое письмо по солнечной почте. Его она выучила наизусть:

«Дорогая Альма, Эдвин ещё не в лучшей форме. После тридцати лет в плену ему придётся оставаться в постели несколько недель, если не месяцев. Самостоятельно прилетать в наш дом на дереве я тебе запрещаю – это слишком опасно для новичка. Сообщу, когда Эдвину станет лучше.

С любовью, Элионора».

Симон выхватил у неё письмо из рук, не дав ей толком его дочитать вслух.

– Не в лучшей форме? – переспросил он. – Что она имеет в виду?

– Не знаю.

– Может, у него горло болит, как думаешь? Или он слишком слаб? Или ушная инфекция? – Глаза у Симона забегали. – А ушные инфекции опасны в его возрасте? Надо бы почитать про это.

Симон едва успел повидать отца после тридцати лет плена, прежде чем Элионора забрала Эдвина домой восстанавливаться. И в следующие несколько дней Симон летал от счастья, хотя чувства и были смешанными. Его наполняли радость и облегчение оттого, что Эдвин был жив, беспокойство за здоровье отца, гнев на Габриэллу – чувства сменяли друг друга так быстро, что Альма за ними не поспевала.

– Так ведь можно поехать к ним и навестить, – робко предлагала она.

– Слишком далеко. Неужели, собираясь вломиться в нашу жизнь, она не могла поселиться где-нибудь поближе?

Слово «она» Симон произносил с особым нажимом и нахмуренными бровями. И подразумевал он Элионору. Отношения между матерью и сыном потеплели, но не слишком.

– Не так уж и далеко, если бы мы полетели…

– Цыц! – оборвал её Симон. – Не произноси это слово в нашем доме. Слышать не хочу ничего о том, что ты передвигаешься не пешком. Колёсные транспортные средства тоже разрешены, конечно.

Внезапно лес расступился. Невысокая изгородь отделяла их от плато с домиком на вершине. А по другую сторону изгороди, насколько хватало глаз, тянулись извилистые горные кряжи. Альме показалось, что она увидела край света.

Она стала рассматривать домик, одиноко стоявший на плато. Коричневые стены с белыми наличниками и травяная крыша навевали мысли о Рождестве. Но не успела Альма толкнуть калитку, как Элионора её остановила.

– А это предоставь мне, – сказала та.

Бабушка присела, подалась вперёд и положила палец на боковую сторону третьей справа доски – почти у самой земли. Не касаясь больше ни единой точки, она прижала палец покрепче и слегка провела им вверх.

– Датчики, – объяснила Элионора. – Нельзя, чтобы всякий зевака тут околачивался незамеченным. Если пройти чуть дальше, за треугольную отметку на этой доске, в штабе сработает сирена. Не забывай об этом, пожалуйста. Мне доводилось там сидеть, когда солнцеловы, задумавшись, входили сюда просто так. – Элионора скорчила гримасу. – Знаешь, как по ушам бьёт?

– А почему бы просто не выстроить забор повыше и не запереть калитку? – спросила Альма. Она понимала, что секретность необходима, но не понимала, зачем самим создавать такие сложности.

Элионора остановилась, придерживая калитку и пропуская Альму вперёд.

– Высокий забор вызывает у теней любопытство, Альма. Высокий забор и запертая дверь – вдвойне. А любопытные тени нам тут нужны меньше всего. Чем больше их пытаешься отвадить, тем больше им хочется войти. Странные создания – эти тени.

Когда Альма вслед за Элионорой перешагнула высокий порог, под их ногами заскрипел старый дощатый пол. В помещении с низким потолком было темно и пусто. Но Альма, которая уже несколько месяцев назад познакомилась с жизнью солнцеловов, знала, что искать. Квадратный люк на полу. Вход в подвал!

– А там перейдём на одиннадцатый, – сказала Элионора.

Одиннадцатым уровнем называлась скорость, с которой тянулась нить времени: минус одиннадцатая. Альма посмотрела на часы с тёмно-зелёным ремешком на запястье. Часы были не обычные, а крувулевы. Она получила их в подарок от Элионоры в тот самый день, когда впервые встретила Авира, в подвале обычной часовой лавки в Стольбю.

Альма провела рукой по циферблату и нажала на золотую кнопочку на его боковой части. В то же мгновение циферблат разделился пополам и перевернулся. Сверху, где только что была цифра 12, появился ноль. А по обеим сторонам шли маленькие цифры, которые внизу сходились на 32. На левой стороне около каждой из них был приписан минус, а на правой – плюс.

Крувулевы часы показывали скорость времени. Стрелка на часах Альмы сейчас замерла точно на нуле. Это означало, что её собственное время течёт сейчас с той же скоростью, что и обычное, которое у солнцеловов называлось сейчасным.

Альма нащупала свою нить времени и щёлкнула. В тот же миг стрелка переместилась на -11. На одиннадцатый. Самое привычное время для солнцеловов.

– Позвонишь, пожалуйста? – попросила Элионора, которая тоже прищёлкнула свою нить до одиннадцатого, и потому её время шло с той же скоростью.

Она указала на стену прямо за спиной Альмы. То, что на первый взгляд казалось выключателем, при внимательном рассмотрении и правда оказалось искусно замаскированным звонком.

Глава 4
«Мевемлия»

Пол задрожал. Крышка большого подвального люка ушла вниз, отчего стало видно, что доски уложены на бетонный пол метровой толщины. Из помещения снизу пробивался свет. Альма заглянула вниз и увидела толстые ковры, горшки с цветами и кожаные стулья, стоявшие полукругом, как в приёмной. Стен видно не было, и Альма догадалась, что это помещение больше самого домика.

Когда они слетели вниз, Альма поняла, откуда шёл свет. Одна из внешних стен представляла собой одно огромное окно. Альма подлетела к самому стеклу. У подножия холма, в недрах которого они находились, текла кристально-голубая река.

– Председатель Фревелленг, – раздался откуда-то голос. – Пришли в субботу?

Альма отправила луч обратно в арий и направилась к длинной стойке регистрации на другом конце комнаты. Прошла мимо пустых кожаных стульев. На столе перед ними лежало несколько тонких газет, аккуратно сложенных пополам передовицами вверх. «Вестник Бельмелинга» – значилось на них. Обычные газеты, чёрно-белые, без фотографий. На первой заголовок гласил: «Неумение расставлять приоритеты в Совете судьбы». «Высшему органу солнцеловов нужны перемены». Элионора была его председателем. Ей это ничего хорошего явно не сулило.

Под статьёй была ещё одна надпись: «Клуб садоводов ждёт подкрепление. Антонио (Тони) Роло стал самым молодым членом».

– Сопровождаю внучку на курсы солнцеловов, – ответила Элионора.

– Конечно, – поспешно кивнула регистратор. – Важный день. Но… – Она изучила лежавший перед ней список. – В списке участников не значится Фревелленг.

– Френг, – сказала Элионора. – Сын использует своего рода… сокращённый вариант.

– Понимаю, – ответила девушка. Впрочем, она всё равно выглядела сбитой с толку. – Альма Френг, такую вижу. Удачи сегодня, юная солнцеловка! – улыбнулась она Альме. – И добро пожаловать в «Мевемлию».

Альма прошла за Элионорой к лифту сбоку от регистратуры. Двери тут же открылись, только за ними оказалась пустая тёмная шахта с отвесными каменными стенами, конца которым даже не было видно.

– Держись правой стороны, – сказала Элионора. Она выпустила луч и шагнула в пустоту.

Альма стояла, не шевелясь, и тревожно наблюдала за бабушкой. Что ж, летать, конечно, здорово, но ведь старый добрый лифт гораздо лучше и безопаснее?

– Можно уже закрывать двери шахты? – с ноткой нетерпения в голосе спросила регистратор за спиной Альмы.

– Сейчас, – ответила она. Она подняла арий и выпустила лучик.

Альма подумала, что шахта была неоправданно узкой, когда свет её луча озарил чёрные, неприветливые каменные стены. К своему облегчению, Альма разглядела несколько стеклянных сосудов с солнечными лучами внутри, которые рассеивали тьму вокруг. Увамы. Приблизившись к первому, она увидела, что свет увама выхватывает и табличку. На первой было написано: «Э2». Потом шли «Э3», «Э4». Бесчисленная вереница огоньков устремлялась вниз. У Альмы засосало под ложечкой. Похоже, шахта пронизывала всю гору!

– Элионора! – крикнула она обеспокоенно.

– Я здесь!

Альма заметила бабушку на этаже «Э4». У знака было выстроено какое-то подобие веранды с круглой дверью без ручки. Рядом с дверью сидел пожилой человек в небесно-голубом комбинезоне. Альма никогда не видела ничего подобного. Комбинезон с круглой эмблемой на груди был украшен маленькими тонкими металлическими пластинками, напоминающими матовые пайетки. Необычно длинные седые волосы мужчины были собраны резинкой на затылке.

– А вот и наша Альма! – Мужчина спокойно поднялся, когда они приземлились на террасе. – Меня зовут Гильверт Илум.

Он обхватил протянутую руку Альмы обеими ладонями и сердечно улыбнулся.

– Гильверт стал моим телохранителем, как только я возглавила Совет судьбы, – сказала Элионора. – Сколько же это получается? Больше тридцати лет уже?

– Вроде того, – сказал Гильверт. – А я ведь ни на день не молодею! В странные времена живём. И всё же для меня было большой честью быть правой рукой председателя Фревелленг все эти годы. Пожалуй, ничем в жизни я не горжусь так сильно.

Элионора кивнула коротко и немного смущённо, а после перевела взгляд на свёрнутый у Гильверта под мышкой «Вестник Бельмелинга».

– Ну, чем они на этот раз недовольны? – спросила она.

– Многим.

Он взял газету и протянул Элионоре.

– Хотите прочесть?