Создатель эха (страница 21)
Она умывалась, одевалась и ела со скоростью покадровой перемотки. Стоило повернуть голову, как перед глазами возникал вихрь кружащихся картинок. Налить кофе стало для нее непосильной задачей: в одно мгновение жидкость свисала с носика кофейника, как сосулька, а в следующее – уже расползалась по столу кофейными лужами. Любимая кошка стала пугать до смерти: она то резко исчезала, то материализовывалась из ниоткуда уже в другом месте. От телевизора резало глаза. Птица в полете пробивала небо за стеклом пулевым отверстием.
Водить, перемещаться в толпе и даже переходить улицу у Сары М., естественно, тоже не получалось. Пленка застревала – и Сара замирала на обочине дороги тихого городка. Появившийся вдалеке грузовик мог сбить ее, как только она ступит на дорогу. Неподвижные изображения накладывались друг на друга, образуя бессвязные, раздвоенные квадратные негативы. Машины, люди и предметы возникали в случайных местах.
И даже движения собственного тела были не более чем серией последовательных застывших поз. Этакая вечная игра в «замри». Но вот что странно: из всех живущих только Сара М. узрела о зрении то, что было скрыто от здоровых глаз. Если зрение – это быстрые, но прерывные вспышки нейронов, то непрерывное движение увидеть попросту невозможно. Если только мозг не запускает процесс сглаживания.
Получается, мозг Сары ничем не отличался от мозга других людей, кроме как неспособностью к этому самому сглаживанию. Сара – ненастоящее имя женщины. Ее могли звать как угодно. Она всплыла в памяти Вебера, когда он ступил на трап в аэропорту Ла-Гуардия, и исчезла, стоило ему через несколько часов оказаться прямо посреди бескрайней прерии. Оказаться без всякого перехода, словно произошла смена кадра.
Он остановился в мотеле «Моторест» у федеральной трассы. Выбрал его из-за вывески «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ЛЮБИТЕЛИ ЖУРАВЛЕЙ». Полное отчуждение от окружающего мира. Он больше не в Нью-Йорке. Они с Сильви уехали со Среднего Запада в семидесятых и никогда о нем не вспоминали. Родной, широкий простор казался таким же чуждым, как ландшафт с фотографий «Соджорнера», переданных с Марса. Выйдя из проката в аэропорту Линкольна, он на мгновение запаниковал, что не взял с собой ни паспорта, ни местной валюты.
Вестибюль «Мотореста» оказался вполне типичным. Нейтральные, умиротворяющие пастельные тона – универсальное решение для гостиничного интерьера. Такое можно встретить и в Питтсбурге, и Санта-Фе, и Аддис-Абебе. Вебер уже сотни раз стоял на точно таком же рыжевато-коричневом ковре перед точно такой же бирюзовой стойкой регистрации. В корзинке на стойке лежала дюжина блестящих яблок одинаковой формы и размера. Чтобы понять, настоящие они или декоративные, пришлось проткнуть один из фруктов ногтем.
Пока оформляли данные кредитки, Вебер просматривал стопки туристических брошюр. На каждой – птицы с красными хохолками. Массы птиц. Такого он никогда не видел.
– Где их можно посмотреть? – спросил он.
Девушка одарила его смущенным взглядом, будто платеж по карте не прошел.
– Они уже как два месяца назад улетели на север, сэр. Но вернутся. Надо только немного подождать.
Она протянула ему кредитку и карточку-ключ. Он поднялся в номер, который делал вид, будто в нем никто никогда не жил и он исчезнет, как только выселится Вебер.
Повсюду виднелись картонные листы с разными надписями. Теплое приветствие от персонала. Предложения различных товаров и услуг. Картонка в душе гласила: если он хочет помочь планете, то полотенце стоит вешать на штанге для штор, а если нет – то может бросать полотенце на пол. Лист повесили утром и заменят на новый, как только он съедет. Подобных номеров тысячи, они есть и в Сиэтле, и в Санкт-Петербурге. По обстановке сложно было сказать, где конкретно он находится – если бы не фотографии журавлей над кроватью.
Он созвонился с Карин Шлютер перед отъездом из Нью-Йорка. Она произвела впечатление невозмутимой и компетентной женщины. Но во время звонка из вестибюля через полчаса после заселения, Веберу показалось, что он разговаривает с совершенно другим человеком. Голос ее звучал робко – она опасалась подниматься в номер. Видимо, пора обновить свои рекламные снимки. Зато будет чем похвастаться Сильви во время вечернего созвона.
Он спустился в вестибюль и встретился с единственной близкой родственницей жертвы. Чуть за тридцать, одета в коричневые хлопчатобумажные брюки и розовую хлопковую блузку – Сильви называла такие наряды «универсальной одеждой для фото на паспорт». Темный костюм Вебера – его стандартный костюм для поездок – удивил женщину, и она бросила извиняющийся взгляд перед приветствием. Прямые медные волосы – единственная выразительная черта в ее внешности – ниспадали до лопаток и подчеркивали лицо, которое с натяжкой можно было назвать свежим. Вскормленное деревенскими хлебами тело преждевременно начинало пышнеть. Здоровая женщина со Среднего Запада. Вероятно, занималась в колледже бегом с препятствиями. Пока он оглядывал ее, она неосознанно прихорашивалась. Но потом встала, подошла ближе, протянула руку и одарила храброй улыбкой одним уголком губ – и Вебер подумал, что не зря согласился помочь.