И, дождавшись того момента, когда троица отвернётся от меня, склонясь над столом, я выскочила в коридор вместе с ребёнком.

***

Почему я сразу не диагностировала гемофилию, я не знаю. Увидела синяки, соотнесла агрессивное поведение отца, и как-будто в мозгу что-то щёлкнуло: «Беги. Защищай».

Уже потом, когда отгремела первая буря скандала и я смогла хоть сколько-нибудь мыслить трезво, стали очевидны все допущенные мной ошибки. Наверное, решающую роль сыграл возраст: обычно поставить диагноз гемофилия удаётся до года, как только ребёнок начинает активно двигаться по квартире и собирать все углы. Но тут решающую роль сыграло то, что Саша долго был на грудном вскармливании, получая из материнского молока определенное количество факторов свертывания, что позволяло компенсировать их дефицит. Как только его отлучили от груди, проблемы со свёртываимостью крови стали более очевидными. Но тут в дело вступило общее попустительство родителей, которые предпочитали закрывать глаза на явные признаки того, что с ребёнком что-то не так, списывая всё на его излишнюю активность.

Если бы я была чуть внимательнее и не спешила с выводами, да хотя бы более серьёзно присмотрелась к характеру гематом, то с лёгкостью бы сопоставила одно с другим. Но меня понесло…

В общем, скандал разгорелся порядочный. Это ещё хорошо, что я с орущим ребёнком недалеко убежала, а всего лишь в ординаторскую, дожидаться приезда полиции и социальных служб. Но в итоге объясняться пришлось мне.

– Нина, ты понимаешь, – ругалась на меня моя заведующая, – что протокол существует не просто так! В том числе и для того, чтобы вас… спасителей, обезопасить!

Я понимала, но исправить что-либо уже не могла. Отец Саши вцепился в меня мёртвой хваткой, поклявшись дойти едва ли не до самого министра. Поначалу не поверила, решив, что он преувеличивает, но мужик оказался настойчив, закидав жалобными письмами едва ли не все инстанции.

И тут я совершила очередную ошибку, утаив случившееся от Нечаева. Заминка в пару дней, за которые ситуация успела превратиться в самый настоящий сенсационный скандал.

Поэтому, когда в один прекрасный момент на меня свалилась проверка прокуратуры, я оказалась абсолютно к этому не готова, а все местные паблики уже на следующий день начали пестрить моим фото, причём не самым удачным. Собственно, таким образом мой муж и узнал о моей «оказии».

– Бл… – только и смог он сказать в трубку телефона, выслушав мои сбивчивые объяснения.

Это уже дома мне рассказали много всего интересного о моей самостоятельности. Вечер у нас тоже выдался весёлым, когда Нечаев в очередной раз метался по дому (на этот раз передо мной) и нервно размахивал руками, но хоть не орал, хотя явно хотел. Приехавший к нам Костя сидел тут же, всё время ругаясь с кем-то по телефону.

По итогу, все ненужные публикации исчезли из сети этой же ночью, а не в меру «заботливый» и оскорблённый родитель был заткнут за пояс нехилой суммой, которую отвалил ему мой муж.

Но история на этом, увы, не завершилась.

– Нина Евгеньевна, каким вы видите своё будущее в нашей больнице? – поинтересовался у меня главврач, после того как мировое соглашение между мной и господином Смирновым (отцом Саши) было подписано.

– Светлым? – решила пошутить я.

– Вы же понимаете, что ни о какой лояльности и доверии к вам со стороны пациентов речи быть не может?

– А мне и не нужна их любовь, я здесь для того, чтобы лечить, – гордо вскинула голову, хотя на деле всё ещё винила себя за то, что так жёстко облажалась.

– Боюсь, что в сложившихся условиях это будет крайне непросто.

Меня не уволили, но и работать в полную силу тоже не дали – отстранили от практики, временно отослав в хозчасть с глаз долой.

– Хочешь, я с ним сам поговорю? – возмущался Нечаев, явно жаждая чьей-нибудь крови.

– Не стоит, – покачала я головой, чувствуя безмерную усталость. – Это вряд ли что-нибудь изменит.

– А хочешь… хочешь, я тебе собственную клинику построю? – предложение, конечно же, было шикарным, но ничего, кроме слабой улыбки, оно у меня не вызвало.

Я увольнялась с работы в смешанных чувствах – обида, сожаление, гнев, печаль…

О продолжении процедуры ЭКО в сложившихся условиях говорить не приходилось.

Глава 5.

Месяц назад

Оля нервно расхаживала по кабинету, то и дело посматривая в мою сторону.

Я же не сдержала снисходительного вздоха.

– Да не кусаюсь я.

– Да, – согласилась приятельница, – только совершаешь кучу необдуманных поступков.

– Не без этого, – улыбнулась печально, – но по итогу единственный человек, который во всём этом пострадал, – это я сама.

– Ага, – не унималась Петрушевская, – ты это своему главврачу скажи.

– Бывшему, – поправила я её, решив немного пошутить. – Бывшему главврачу.

Но Ольга не оценила, метнув на меня грозный взгляд.

– Алексеева, ты хоть понимаешь, на что пытаешься меня подписать?

Девичья фамилия непривычно резанула слух, но поправлять Ольгу я не стала, в конце концов, она была не обязана помнить все подробности моей личной жизни.

– Уж поверь, я понимаю АБСОЛЮТНО всё. Но не попытаться… тоже не могу. Быть врачом – это единственное, что я умею.

Она наморщила нос и села обратно в своё кресло. С минуту меня разглядывала, после чего чуть придвинулась ко мне и едва ли не шёпотом спросила:

– А почему бы тебе всё-таки не согласиться на ещё одно ЭКО?

Печально фыркнула. Сколько я уже слышала подобных советов?

Отрицательно мотнула головой.

– Я уже однажды попробовала, и неудача меня практически сломала. Спасли работа и муж. Боюсь, что, случись опять нечто подобное, Илюха попросту меня не вытащит.

Сказала, и тут же пожалела, ибо сомнений в глазах Петрушевской только поприбавилось.

– Я в порядке, – поспешила оправдаться, – честно, в порядке. Просто мне… нужно немного встать на ноги. Снова почувствовать уверенность в себе. Мне необходимо что-то из себя представлять, а не просто быть тенью мужа.

Ольга нервно закусила свою губу, явно ведя в своей голове неравный бой с голосом разума и моими доводами.

– Гарантирую, всё будет в порядке, – практически ровным голосом пообещала я, сцепив руки под столом и боясь хоть чем-то выдать своё волнение.

– А если кто-то узнает?

– Муж разберётся.

– Уже разобрался, – Петрушевская недовольно провела рукой перед собой, словно говоря: «И посмотри куда тебя это завело».

– Он не виноват, что я молчала. К тому же государственные больницы – это не его поле игры.

– А частные садики – его?

– А со всем, что касается частной собственности, он в состоянии договорится. Да и в случае чего скажем всем, что ты попросту была не в курсе.

Приятельница не взялась оспаривать мои слова, и я расценила это как хороший знак, вдруг выдав то, чего даже сама не ожидала:

– Оль, если надо… я заплачу.

***

Из садика я выходила в диком смятении. С одной стороны, на душе забрезжила безумная надежда на то, что жизнь возвращается в мои руки, с другой стороны, безбашенность собственного поступка пугала меня.

Уже сидя в машине, достала из сумочки сотовый и набрала Гельку.

– Если кто спросит, я теперь работаю у тебя.

– Боже-е-е… – простонала подруга. – Ты вконец рехнулась.

Быть тактичной и подбирать слова она так и не научилась, несмотря на положение мужа и «великую» миссию своего фондика.

– Не ссы, – ответила в тон ей, – прорвёмся.

– Нечаев мне шею свернёт.

– Не свернёт. Если что, готова взять весь огонь на себя.

– Лучше бы ты сначала весь огонь на себя взяла, а уже потом… бросалась в свои авантюры.

– Ему нужно немного успокоиться, его всё ещё трясёт из-за моей истории. Пусть сначала просто свыкнется с мыслью, что у меня есть работа.

***

Почему я ничего не сказала мужу про то, что опять подалась в медицину, пусть и таким окольным путём? В последнее время наши отношения с Ильёй всё меньше походили на… отношения. Нет, мы не ругались и даже не спорили, но мы и не разговаривали, словно махом лишившись всех точек соприкосновения. Мне даже начинало казаться, что секс остался единственной формой близости, которая была нам доступна. И это пугало со страшной силой.

В череде бесконечных потерь муж являл собой незыблемую основу моего мироздания. И утрать я ещё и его… не факт, что на этот раз я сумела бы встать.

Пока Нечаева не было дома, я успела приготовить ужин и принять душ. Долго разглядывала себя в зеркало, пытаясь понять, насколько я изменилась за последние пятнадцать лет и где же сейчас та девочка с задорной улыбкой и в белых гольфах. И если последнее можно было найти в любом магазине, то с улыбкой было определенно сложнее…

Илюха появился после десяти, когда разогретый третий раз ужин снова уже успел остыть.

– Прости, – с ходу начал оправдываться он, – за время отъезда столько дел накопилось. Думал, на части меня разорвут…

Я флегматично пожала плечами и молча покинула кухню.

Нечаев, как обычно, последовал за мной.

– Я помню, что обещал быть раньше, но…

– Ничего ты не обещал, – перебила я его, падая на постель. В спальне, освещённой лишь бра из коридора, царил полумрак. Муж встал в дверном проёме, закрыв собой остатки света.

– Нин…

– Тебе напомнить, сколько лет уже я Нина?

Он замолк, зато я вдруг продолжила, черпая силы неведомо откуда.

– И я устала. До чёртиков устала… И даже сама не знаю от чего. Впрочем, тебе не понять.

Сдавленно фыркнул, оттолкнулся от косяка и зашёл в спальню вместе с ярким лучом, который ударил мне прямо в глаза, пришлось зажмуриться.

– День тяжёлый был? – садясь рядом и закидывая мои ноги себе на бёдра, посочувствовал Нечаев, за что его тут же захотелось лягнуть.

– Не тяжелее всех остальных.

Он задумался, почесав свой подбородок с дневной щетиной, и неожиданно выдал:

– Обещаю, с длительными поездками будет покончено.

– Мы обанкротились? – спросила с надеждой, ибо, как оказалось, роль миллионерской жены мне была не по плечу.

– Не дождёшься, – пообещал мне хозяин заводов и пароходов (ну ладно, не пароходов, но маленькой прогулочной яхты). – Просто… нашёл способ, как решать все дела на месте.

– Зашибись, – без особого восторга откликнулась я. – Теперь ты просто будешь жить у себя в офисе.

– Кто-то тут в пессимисты подался…

– Кто-то просто за эти два месяца устал дома сидеть.

– И что ты предлагаешь? Ну хочешь, слетаем куда-нибудь?

Благодаря этому самому «ну» я не хотела, да и срываться с места, когда я только вот-вот решила вопрос с работой, мне было явно не с руки.

– Не хочу, – ответила честно. Думала ещё немного покапризничать, но супруг сыграл на опережение, прижавшись своим лбом к моему.

– Нин, мы через столько прошли. Через это тоже нужно… просто прорваться.

Что такое «это», никто из нас так и не пояснил.

Через пару часов, лёжа в одной постели с обнажённым Ильёй, я даже подобрела и выдала ему часть своей благочестивой лжи:

– А я всё-таки к Геле в фонд устроилась.

– Здорово! – оживился муж, растягивая гласные от усталости. – Чем заниматься будешь?

– Как обычно… мир спасать.

***

Работа в садике сильно отличалась от той, которой я занималась в больнице. В профессиональном плане она была заметно скучнее и однообразнее, но при этом будто бы более напряжённой, по крайней мере, Ольга напирала именно на это:

– Главное, чтобы у родителей не было претензий. Они платят такие деньжищи за наш сад, что имеют полное право ожидать, что их детей здесь оближут с ног до головы.

Я, не привыкшая делать различий между детьми по признаку обеспеченности их родителей, невольно поморщилась, но смолчала. Ибо не в том я положении, чтобы ставить условия.