Работники садика действительно отличались неким подобострастием по отношению к родителям, порой едва не выстраиваясь по стойке смирно. Мне это казалось дико странным, ещё и потому, что по уровню благосостояния моя семья во многом была на одном с ними уровне, а то и выше.

И страх чем-то выдать себя вдруг сыграл со мной злую шутку.

– Оль, а можно мы меня будем представлять не моей фамилией? Ну, на тот случай, чтобы моё прошлое где-то не всплыло…

Но боялась я отнюдь не своего прошлого, а той вероятности, что в фамилии Нечаева кто-нибудь признает ту самую. Не то чтобы я была светским лицом, наоборот, честно избегала все местные тусовки последние пару лет, но закон шести рукопожатий никто не отменял. И то, что какая-нибудь не в меру внимательная личность решит меня сдать мужу, было более чем реально.

А может быть, этот страх был надуманным и я раздувала из мухи слона, преувеличивая свою значимость. И где-то глубоко в душе мне просто хотелось снова побыть Алексеевой, простой девушкой из глубинки с огромными амбициями и далекоидущими планами на жизнь.

Впрочем, именно это желание и стало в нашей истории судьбоносным.

***

Примерно через неделю после моего трудоустройства, когда я всеми правдами и неправдами старалась влиться в коллектив, Петрушевская вызвала меня к себе.

– Мне нужно уехать, – почти с ходу объявила она, суетливо перекладывая бумаги на столе и практически не глядя на меня. – Я ненадолго… надеюсь.

– Оль, – нахмурилась, – что-то случилось?

Та покачала головой и поспешно заверила:

– Всё нормально.

Ложь была так себе, и я невольно насторожилась, не понимая, откуда ждать подвоха. Зато приятельница наконец-то подняла голову и посмотрела на меня… зарёванными глазами.

– Оль? – повторила уже с большим нажимом, а та неожиданно хлюпнула носом и разревелась.

– Виталька в больнице, – сквозь слёзы выдавила заведующая. – Говорят, инфаркт… а какой, к чёрту, инфаркт может быть, если ему ещё и сорока нет?!

– О боже, – только и выдавила я из себя, прикрыв рот рукой.

Человеческая реакция оказалась быстрее профессиональной. И уже только потом мозг заработал так, как нужно:

– Ты уверена, что инфаркт? Где он сейчас, в реанимации или просто в больнице? Что врачи говорят?

– Не знаю, – всплеснула руками она, – ничего не знаю. Два часа назад позвонила его мать и выдала: «Виталечка при смерти», – передразнила Петрушевская бывшую свекровь писклявым голосом. – Конечно, он будет при смерти! С таким дурацким ритмом работы… А ведь говорила! Я ведь предупреждала! Но разве его проймёшь? Супергерой херов. А всё ради чего? Чтобы его мать два года спустя после нашего развода мне сообщила, что эта скотина решил помереть?! Угораздило же меня с идиотом связаться! – вконец поплыла она, с психом швырнув бумаги на пол. – Остолоп твердолобый! Да чтоб он там… сдо-о-ох…

Последняя фраза окончательно превратилась в протяжные завывания. И пока я соображала, а не сбегать ли мне в кабинет за пустырником, Петрушевская резко взяла себя в руки, словно и не было никакой истерики.

– Ладно, – махнула она рукой, едва не упав на пол, со скоростью света собирая разбросанные документы. – Это всё патетика…

– Когда самолёт? – неожиданно для себя догадалась я.

– Через четыре часа, – не моргнув глазом ответила Ольга Павловна. – И пусть он только посмеет мне помереть, прежде чем я прилечу. Я его с того света достану, чтобы самолично предушить!

Её причитания были настолько выразительны, что я невольно усмехнулась мысли о том, что Петрушевский всё-таки счастливчик, раз его жена, пусть и бывшая, так сильно за него переживает.

– Уверена, что он не осмелится, – пошутила я, мысленно сплюнув и постучав по дереву, лишь бы бывший друг всё-таки оправился.

– Посмотрим, – окончательно пришла в себя Ольга, поднявшись на ноги и тут же переходя к делу. – Я тебя чего позвала. Я улетаю, Надежда Семёновна отпустила. Но… тут есть некоторая загвоздка. На следующей неделе к нам должен прийти новый ребёнок…

– Осмотреть? – поспешила я с выводами. – Сделаем всё по высшему разряду.

– Нет, я не об этом… Понимаешь, – замялась Оля, – тут такое дело… У нас достаточно особый контингент родителей, и иногда к нам обращаются с очень тонкими просьбами.

Заведующая явно тщательно подбирала слова, вынуждая меня опять напрячься.

– Иногда мы берём детей не под своей фамилией.

– Украденные, что ли? – пошутила я, всерьёз опасаясь, что это может быть правдой.

– Нет, слава богу. Но… Как бы тебе так объяснить… У очень богатых детей иногда рождаются не совсем официальные отпрыски. Они посильно участвуют в воспитании, но афишировать их наличие не спешат, дабы не разразился скандал в официальной семье. Вот они у нас и… проходят по подставным фамилиям.

– Зашибись, – заключила я, передёрнув плечами. У Ильи было много знакомых, кому вполне по силам было записать своё чадо в этот садик. Интересно, сколько из них могли похвастаться наличием «стороннего» отпрыска?

– Ты не представляешь, насколько зашибись. Но… нам, по сути, до этого нет дела, лишь бы платили. Так вот. Обычно всеми документами я занимаюсь лично. Но тут… поскольку Виталька, сволочь, решил помереть, меня не будет. Надежда Семёновна обещала сама закрыть все вопросы, но тебе всё равно придётся принять медицинскую карту у них. А вот она обычно идёт под настоящим именем, потому что медицина – дело тонкое… мало ли что. Короче, Нино, у меня к тебе просьба. С этого дня ты слепая, глухая и немая. Считай, что тайна приравнена к государственной…

***

Из Ольгиного кабинета я выходила в смешанных чувствах, ощущая себя то ли полнейшей дурой, которой навешали лапши на уши, то ли… вывалянной в грязи, ибо желания лезть в чужие тайны у меня не было никакого. Но отказать Петрушевской я не смогла, особенно если учесть, на какую уступку мне она пошла… пусть и за совсем не символическую сумму.

***

– Как дела на работе? – вопрос Ильи застал меня врасплох. Вздрогнула. Как в замедленной съёмке выключила кран с водой, оставив недомытую посуду в раковине, и повернулась к нему. Но муж не заметил моего замешательства, продолжив свою мысль: – Сильно Гелька тебя гоняет? Наверное, строит из себя великую начальницу.

– Есть такое, – слабо отшутилась я, чуть внимательнее приглядевшись к мужу, словно увидев его впервые за сегодняшний вечер. Ужин у нас прошёл в полной тишине, каждый варился в чём-то своём, и вот теперь Нечаева пробило на поговорить. Впрочем, поговорить – это громко сказано. Ощущение было такое, что несмотря на то, что обращался он ко мне, мысленно он был где-то далеко.

– У тебя всё в порядке? – решила я быть прямолинейной.

Супруг нахмурился и пожал плечами, не понимая, с чего возник такой вопрос. А может быть, просто изобразил удивление, ибо выглядел откровенно уставшим. И только сейчас до меня дошло, что статус «Всё хреново», можно было бы пустить бегущей строкой у него на лбу.

– Вид так себе.

– Устал просто. Дел много навалилось.

– Проблемы?

– Не больше обычного, – улыбнулся муж, но вышло натянуто, что лишь больше подстегнуло мою тревогу. Илья продолжал пристально смотреть на меня, мрачнея на глазах. Неожиданно развернувшаяся между нами сцена приобрела форму затянувшейся паузы. Мы играли в гляделки, и, клянусь, за какие-то там секунды я успела нафантазировать самое страшное. Наконец, он сглотнул, и выдал сакраментальное: – Нин, нам нужно поговорить.

Ещё ни один диалог, начавшийся с этой фразы, не заканчивался ничем хорошим.

– О чём? – непривычно спокойным тоном спросила я.

– Сядь, – попросил муж, кивнув на стул, – это будет…

Захотелось огрызнуться, как если бы его слова несли какую-то угрозу для меня, к счастью, меня прервал сотовый, зазвонивший в гостиной.

– Я сейчас, – пискнула я и выскочила из кухни, буквально схватившись за последний шанс на спасение.

Номер оказался незнакомым.

– Нина Евгеньевна, здравствуйте, – поприветствовали меня с того конца телефона. – Это Надежда Семёновна, я…

– Да, я знаю, кто вы, – перебила я собеседницу, всё ещё не отойдя от сцены на кухне.

Надежда Семёновна была владелицей нашего садика и буквально вершительницей судеб всех его обитателей.

– Тогда не буду долго расшаркиваться. Ольга Павловна высоко оценила вас, сказав, что я во всём могу на вас положиться. Поэтому я была бы очень вам признательна, если бы вы завтра с утра заглянули ко мне в кабинет.

– Хорошо, – пообещала я, испытав очередной прилив волнения: вот только истории с внебрачными детьми мне сейчас не хватало!

Завершив разговор, я вернулась на кухню. Илюха стоял у окна и курил, выпуская дым в открытую створку. Так он делал редко, но бесил этим нещадно. На этот раз ругаться я не стала, замерев в дверном проёме и скрестив руки на груди, готовясь к обороне. Отчего-то решила, что, скорее всего, он как-то узнал про мою работу в садике и теперь собирался оспорить моё решение.

Но Нечаев, как обычно, удивил.

– Нин, – сделал он глубокую затяжку, – а давай на неделе поужинаем?

– А сейчас мы чем занимались?

– Нет, я про то, что давай выйдем куда-нибудь – в ресторан или бар? Или просто погуляем. Мы миллион лет с тобой не гуляли.

Я округлила глаза, окончательно перестав понимать происходящее.

– Можно, – до неприличия сухо отозвалась я и тут же спохватилась, тряхнув головой: – Вернее, здорово, это было бы классно.

– Вот и отлично.

На этом с разговорами было покончено. Вечер прошёл тихо, мы разошлись по комнатам, где каждый занимался своими делами.

Утро встречали в одной постели, ещё не зная, чем закончится этот день.

***

На работу ехала с мыслью, что не хочу… Не хочу лезть в чужие тайны. Мне своих хватало, на фиг мне ещё эти тайны мадридского двора? А вдруг окажется, что я их знаю? Как я потом смогу смотреть в глаза обманутой жене какого-нибудь нечаевского партнёра? И да, ещё существовала врачебная тайна, которой всегда можно было успокоить разбушевавшуюся совесть. Но легче мне от этого не становилось.

Рабочий день начался в размеренном темпе: я прошлась по группам, осуществляя утренний контроль, заприметила пару «сопливчиков», отметив для себя, что не мешало бы их послушать, раздала витаминки, пообщалась с воспитателями… а сама всё время поглядывала на часы, стрелка которых неумолимо приближалась к десяти. Именно в это время Надежда Семёновна попросила меня быть в её кабинете, зачем это нужно было, я упорно не понимала. Вряд ли от меня ждали, что я начну проводить отбор в наш сад. Все вопросы были уже давно решены и на куда более высоком уровне.

Я сидела в своём кабинете и перекладывала вещи на своём столе, опасаясь неведомо чего. В конце концов, это был не первый в моей жизни ребёнок, к которому требовали «особого» отношения.

Телефон, как обычно, зазвонил внезапно, словно приходя на помощь и вытаскивая меня из темных мыслей.

– Нина Евгеньевна, – испуганно затараторила Катя – одна из местных воспитательниц, – тут Эйрих плохо.

«Плохо» оказалось приступом рвоты, повышенной температурой и вздутым животом.

– Похоже на отравление, – заключала я, завершив первичный осмотр, – что она ела?

– Ещё ничего, они опоздали на завтрак, я предлагала принести что-нибудь поесть, но Доминика отказалась.

Юная Доминика выглядела испуганной. Я коснулась её лба в успокаивающем жесте – тот оказался влажным.

– Ты кушала что-нибудь дома?

– Да, – кивнула девочка, – немного…

– А что?

– Фрукты… маме на работе подарили целую корзину.

– А какие там фрукты были, не знаешь?

Ребёнок отрицательно замотал головой

– Они были на кусочки порезаны… ну там манго, фейхоа и что-то ещё.

– Ох уж эти фрукты, которые трогал неизвестно кто, – вздохнула я после того, как у Доминики начался очередной приступ рвоты. Я придерживала её голову над лотком и следила за тем, чтобы она не подавилась рвотной массой. – Родителям дозвонились? – обратилась к Кате.