Мне было двадцать три, ему на пару лет больше, мы жили в съёмной хрущёвке, где из крана текла ржавая вода, а из окон дуло так, что бумаги со стола попросту разлетались. Поэтому верхом моих желаний была собственная квартира, а Нечаев вон о своём заводе мечтал. Тогда мне показалось это чем-то нереальным, но спорить я не стала. У нас с ним на тот момент сложилось негласное правило: каждый волен мечтать о том, о чём мечтается. Скорее всего, ему тоже не нравилась моя должность в районной поликлинике, когда я сутками напролёт пропадала на работе, закрывая сразу два участка. Вряд ли вечно замученная жена-педиатр с дёргающимся глазом от уровня ответственности, вдруг свалившейся ей на плечи, была пределом его мечтаний. Но Илья не разу за всю жизнь не упрекнул меня в невыглаженных рубашках, пыльных полках и регулярном отсутствии приготовленного обеда. Скорее уж наоборот, с сочувствием выслушивал мои рыдания после очередного нагоняя от заведующей или же скандала с какой-нибудь неадекватной «яжматерью», которой все были должны, стоически готовил нам по утрам завтрак, потому что опять было неясно, во сколько я легла, окопавшись в своих справочниках и энциклопедиях.

Моя мечта о квартире сбылась через несколько лет. Его мечта о собственном производстве на год раньше.

– Я же говорил, что у нас всё получился, – шептал он мне на ухо в нашу самую первую ночь, проведённую в СВОЁМ доме. И даже отсутствие кровати было не способно омрачить происходившее.

***

Восьмую годовщину нашей свадьбы мы встречали в небольшой приморской гостинице. Вырвались в отпуск всего лишь на неделю, большую часть из которой провели в постели – отсыпаясь. И пусть жизнь с каждым днём всё меньше походила на гонку на выживание, оба продолжали вкалывать как проклятые, потому что, блин, интересно же! Я давно перестала разрываться между своими районными участками и трудилась в приёмном отделении детской областной больницы, в перспективе метя на должность заведующей. Даже авторитет определённый наработать успела, ибо умела мыслить нестандартно, что способствовало правильной постановке любого, даже самого неочевидного диагноза. Илья Николаевич же ныне представлял из себя солидного бизнесмена, выкупившего свой второй завод в границах области. И пусть статус олигарха ему не грозил, по крайней мере, не в этом двадцатилетии, а о размерах наших банковских займов лучше было вообще не думать, – его достижения были поистине вдохновляющими.

В то утро я проснулась первая и просто лежала в постели, любуясь спящим мужем и наслаждаясь звуками шумящего за окном моря. Сегодня он казался мне красивым как никогда. Тёмная щетина придавала ему взрослости и брутальности, заставляя моё сердце сладко сжиматься каждый раз, когда я думала о том, что именно этот человек однажды выбрал меня в свои жёны.

Илья сонно приоткрыл глаза и разулыбался, наткнувшись на мой взгляд.

– Привет, – шепнул он, дотягиваясь до моих губ.

Поцелуй выдался одновременно и нежным, и нетерпеливым. Я сползла с подушки, подстраиваясь под мужа, благо что со вчерашнего вечера одежды на нас не наблюдалось. Дыхание у обоих сбилось, сделавшись хрипловатым и прерывистым. Его руки привычно хозяйничали на моём теле, я же, подобно глине, поддавалась каждому его движению. Илья прервался всего лишь на мгновение, чтобы достать из тумбочки презерватив, когда я неожиданно перехватила его руку. Он непонимающе замер, отвел голову назад, чтобы заглянуть мне в лицо.

– Ты чего?

А я вдруг отчего-то раскраснелась и испуганно отвела глаза.

– Нин? – с лёгким нажимом в голосе позвал меня супруг, не понимая, что в привычном алгоритме могло дать сбой.

Я же взволнованно закусила губу. Жест пришёл откуда-то из юности, из поры белых гольфов, которые однажды свели Нечаева с ума.

– Ну же, милая, – попросил он, касаясь своим лбом моего. – Ты же знаешь, что можешь рассказать мне всё?

Я знала, но всё равно переживала… потому что мы никогда всерьёз не обсуждали эту тему.

– Илюш, – просяще выговорила имя любимого, проведя своими пальцами по его лбу, отводя непослушную чёлку в бок. – А давай… ребёночка… родим?

Прозвучало как-то совсем приторно, а может быть, и вовсе жалобно. На самом деле я думала об этом весь последний год, но всё никак не могла решиться сказать об этом вслух. И не потому, что боялась реакции Нечаева, а будто бы сама всё никак не могла примириться с идеей материнства. В силу своей работы привыкла видеть в детях больше пациентов, чем… часть своей реальности.

Илья молчал, чем порядком меня напугал.

– Если ты не хочешь… – попыталась я пойти на попятную, но он не дал договорить, весело рассмеявшись.

– Извини, – улыбаясь во все тридцать два зуба, попросил он, – я просто на мгновение представил, как было бы здорово иметь дочку, похожую на тебя…

– То есть ты не против? – не веря своим ушам, переспросила я.

– Я не то что не против, я всецело за, – продолжал веселиться муж, возвращаясь к активному наглаживанию моего бедра. – Ты же чувствуешь, насколько я не против? – спросил он, хитро щурясь, за что тут же получил звонкий шлепок по голой спине.

– Не пошли.

– Да какое там, – фыркнул Нечаев, – дай мне хоть вдоволь насладиться моментом! Я тут, между прочим, отцом планирую стать в скором времени.

***

В скором не получилось.

С первого взгляда весь следующий год не особо отличался от своих предшественников. Мы всё ещё работали, строили карьеры, проводили безумные вечера вместе… Но тягучее ожидание чего-то нового протянулось красной нитью через каждый наш день. И пусть мы упорно делали вид, что торопиться некуда, но уже через полгода к ожиданию примешалась тревога.

«Отсутствие беременности в течение года – это нормально», – напоминала я себя каждый месяц, ощущая тянущую боль в животе.

Забавно, как меняется отношение к одним и тем же событиям в зависимости от наших ожиданий. Раньше точный приход месячных воспринимался показателем того, что мой организм работает как положено, теперь же… Теперь же начало нового цикла приносило лишь волну разочарования.

Впрочем, тогда мне ещё удавалось сохранять стойкость духа. «В жизни бывает по-разному, в том числе и так», – упорно твердила я про себя.

– На первый взгляд гинекологической патологии нет, – разводила руками моя гинеколог, – но если хочешь, пройдём расширенное обследование.

Я не хотела. Я боялась. Но благоразумие всё-таки взяло верх, и, вцепившись в Нечаева стальной хваткой, я потащила нас по врачам.

Ещё полгода ушло на вынесение диагноза – бесплодие неясного генеза.

– Переведи, – попросил меня муж.

Мы спускались по широкому крыльцу центра репродукции, и я еле держалась, чтобы не разреветься прямо там. Отчего-то чувствовала себя обманутой.

– У нас с тобой не выявлено никаких причин бесплодия, – педантично выговорила, продолжая бежать по ступенькам.

– Так это же хорошо, – обрадовался Илья, не понимая моего недовольства. – Раз нет причин…

– Значит, они их просто не смогли найти! – проскрежетала, резко затормозив и крутанувшись на месте. – Но наши шансы стать родителями от этого… не повышаются.

Муж нахмурился, закусив внутреннюю сторону щеки, обдумал мои слова и быстро взял себя в руки, даже плечи расправил:

– Это всего лишь мнение одного человека. Может быть, они плохо искали? Будем пробовать ещё.

К тому времени Илья уже достаточно уверенно чувствовал себя в бизнесе, и у него успело появиться ложное чувство всемогущества. Он искренне считал, что любую проблему можно решить, главное поднапрячься, либо отвалить очень много денег, что по сути являлось одним и тем же.

 Мне оставалось лишь вздохнуть и покачать головой. В отличие от супруга, мне вынесенный нам диагноз не внушал никакого оптимизма, поскольку было абсолютно непонятно, с чем нам предстоит бороться. Мне были нужны ПРИЧИНЫ.

Следующие месяцы я развлекалась тем, что каталась по врачам, негласно приняв за аксиому, что проблема, скорее всего, во мне.

Мы даже в Израиль слетали, но на общий результат это никак не повлияло.

Нечаев держался молодцом, всеми силами поддерживая и с готовностью отвечая на все мои идеи-предложения, даже самые безумные, но вот большого сожаления, что всё обернулось именно так, я в нём не обнаруживала. Сама же я буквально сходила с ума. Внезапно выяснилось, что возможность иметь детей была для меня безумно важна. До этого в моей жизни всё будто бы шло по накатанному плану – школа, институт, замужество, работа… И вот, моя жизнь, лишившись такого важного звена, вдруг оказалась в тупике. Я словно перестала понимать, куда и зачем идти дальше.

Просыпалась по утрам, готовила мужу завтрак, ехала на работу… и терялась. Как если бы мир вокруг лишился половины своих красок.

– Нина, – пыталась приободрить меня по телефону мама, – вы с Ильёй ещё молоды, всё может десять раз поменяться. В мире ещё и не такие чудеса происходят.

– Мама, ну какие чудеса! – злилась я. В этот период уровень прагматизма во мне практически достиг своих пределов. – Я врач…

– Вот именно. Ты врач, у тебя такая благородная профессия, – продолжала свою вдохновляющую речь родительница. Я, правда, не удержалась и закатила глаза. Медицина давно утратила для меня львиную долю своего романтизма. Весь этот пафос о спасении жизней выветрился из моей головы в течение первых двух лет работы участковым педиатром. Ибо если относиться ко всему как к великой миссии, можно смело тронуться умом. – Говорят же: делай что должен, и будь что будет.

Спорить я не стала, лишь в очередной раз сделала себе пометку на будущее о том, что лучше мне помалкивать о своих переживаниях, ибо единственное, что мне могли предложить окружающие, – это верить.

Впрочем, я и так не особо выносила свои чувства на обозрение. Даже мужу объяснить не могла, что именно меня так тревожит. Ну подумаешь, детей нет. Ну так я и до этого без них была вполне счастлива. Главное, что у меня имелись муж, любимая работа и… В общем, убедить себя в том, что всё ещё впереди, не составляло особого труда.

А потом мы как-то вместе пришли к идее ЭКО.

– Давай попробуем, – предложил Илья, полный оптимизма и довольный тем, что смог найти выход из ситуации. Как раз то самое «поднажать».

Я хоть и испугалась, но согласилась, практически не раздумывая:

– Давай.

***

Морально готовилась ко всему. Даже Нечаеву ходила и зудела, чтобы он не рассчитывал на удачу с первого раза, повторяя свою идиотскую мантру: «Бывает по-разному…»

– Да ты оптимист, – однажды вечером вздохнул Нечаев, явно устав от моего нытья.

– Не смешно! – надулась я. Гормональная терапия перед подсадкой эмбрионов сделала меня чувствительной ко всему. – Я же о тебе беспокоюсь, чтобы потом разочарования не было!

– А что обо мне-то беспокоиться? – удивился муж. – Я тебя любой люблю. Без разницы – с ребёнком или нет.

– Это ты сейчас так говоришь, – расстроилась окончательно, задетая его словами. Ощущение было такое, что беременность ждала только я. – А через пару лет ты захочешь иметь наследника.

– Поверь мне, через пару лет я буду хотеть одного – адекватную жену.

– То есть я неадекватная?! – взвилась, подскочив с дивана, на котором сидела до этого. Мне кажется, что в тот период я могла среагировать абсолютно на всё, даже на просто показанный палец, и даже не средний.

Илюха снисходительно хмыкнул и, обхватив меня за талию, усадил к себе на колени.

– То есть ты слишком сильно себя накручиваешь, – как для маленькой пояснил он, – но меня это вполне устраивает.

– Вполне?

– Вполне, – повторил Нечаев, усмехнувшись мне в шею. – Я тебе однажды обещал, что у нас всё будет? Обещал. Значит, будет.

Спокойствие Ильи действовало на меня гипнотически, и мне действительно хотелось верить, что всё будет хорошо. Не знаю, что явилось решающим фактором – достижения в области медицины, магия звёзд или нечаевская самоуверенность, но у нас и вправду получилось. С первого раза.

– Поздравляю, – просиял наш врач, водя датчиком по моему плоскому животу. – У нас два закрепившихся эмбриона.

Пальцы мужа чуть сильнее сжали мою ладонь, выдавая степень его волнения. Это он только со стороны демонстрировал стойкость, но я чувствовала, что для него происходящее не менее важно, чем для меня.