Когда-то так обильно цветшие деревья всего-то за одну дождливую ночь также обильно обронили свою красоту. Да так, что оставалось только поражаться – сколько же лепестков упало, чтобы так плотно покрыть все вокруг? Вся площадка перед квартирами была сплошь покрыта свежими цветочными лепестками. «Неужели они цвели так пышно для того, чтобы вот так опасть?» – подумала Ынсо, и ей захотелось сесть на эти лепестки, толстым слоем покрывавшие землю, словно на пушистую перину.

От того, что цветы так живо опали, оставшаяся на их месте зелененькая отметина зияла, словно глубокая рана.

Ынсо посмотрела на часы. Ван обещал быть в семь, но прошло уже почти десять минут с обещанного времени, и она почувствовала, как в сердце стало просачиваться беспокойство. Так, в ней начала зарождаться тревога, вызванная ожиданием. Минуло десять минут, потом двадцать, а потом и тридцать. Наконец Ынсо решила уйти.

«Но сегодня, – Ынсо мотнула головой, – он обязательно придет! – и рассмеялась. – Да, обязательно, потому что прошел только час после его звонка».

Целую весну от него не было ни единой весточки, а тут он позвонил сам час назад. Сколько раз она набирала ему до этого, но каждый раз он отвечал, что занят.

За то время, пока Ван не мог уделить ей времени на встречу, прилетели белые и серые цапли. От весенних перепадов температуры то замерзали, то снова оттаивали корни фруктовых деревьев.

По телевизору она видела, как из-за весенней засухи горели поля и горы. Сначала огонь бушевал в горах, а потом спускался и переходил на поля. Людям ничего не оставалось делать, как только наблюдать за бегущим пламенем, похожим на море буйно цветущей красной пушницы. Пламя распространялось гигантскими скачками по горным хребтам и вершинам, по полям и равнинам.

Взлетали вертолеты. С экрана телевизора день за днем к ней рвался жар бушующего огня.

Прошли и дни песчаных бурь, в которые нельзя было даже открыть глаз, а Ван все не мог найти время для нее.

Так невозвратно прошла весна.

И вот час назад позвонил Ван и, словно они встречались только вчера, неожиданно произнес:

– Я сейчас еду в Кёнчжу, хочешь поехать со мной?

Это было ранним воскресным утром.

Полусонная Ынсо притянула трубку к уху и даже не успела сказать «алло», как Ван выпалил все это.

Только спустя какое-то время она поняла, что говоривший в трубку человек – Ван, и у нее само собой вырвалось удивленное:

«Ах! – какое-то мгновение она сомневалась: – А может, это вовсе не он?» – но тут же улетел куда-то окутавший ее сон, и испарилась депрессия, месяцами томившая душу.

– Я не отдыхать еду, а по работе. Поедешь?

Хотя Ынсо хорошо помнила, что обещала Сэ встретиться в десять часов, чтобы вместе поехать на свадьбу друга детства Юнсу из Исырочжи, не задумываясь, произнесла:

– Еду. Что мне нужно делать?

– Через час выходи из дома. Я подъеду.

«Через час? – Ынсо положила трубку и посмотрела на настенные часы. Было шесть часов. – Не сон ли это? – подумала она и тут же вскочила. – Что же делать, ведь я обещала Сэ? Может, ему позвонить и предупредить, что не могу поехать на свадьбу и чтобы он ехал один? А ничего, что в такую рань? Ну и что, что так рано, зато он не будет меня ждать, это будет гораздо лучше».

Она на минуту замешкалась, думая, что бы сказать Сэ, но тут же бросилась к умывальнику. И пока доставала полотенце с полки, намазывала белую зубную пасту на щетку, забыла про Сэ.

Приняла душ, вымыла голову, под теплым воздухом фена высушила волосы, круглой расческой, не торопясь, уложила с загибом внутрь волосы – надо создать приятное впечатление.

Одевалась и красилась, а изнутри поднималось и переполняло ее теплое радостное чувство. Лицо горело от прилива крови так, что приходилось его остужать, делая примочки ваткой с лосьоном.

Ынсо открыла шкаф и стала прикладывать к себе то одно, то другое платье, и тут ее сердце екнуло. «Боже мой!»

Пристально посмотрела на женщину в зеркале с пылающими щеками. Еще вечером, да-да, до вчерашнего вечера ее лицо было без единой капельки жизни, и вдруг – от одного-единственного телефонного звонка оно так преобразилось.

«Неужели тебе так хорошо?» – поразилась Ынсо. Прослезилась, испытав к себе жалость, и отвернулась.

Вчера ночью, чтобы заставить себя заснуть, словно заклиная, она твердила, что Ван ей не пара, что нельзя больше так близко принимать все к сердцу и терзать душу. А если он и позвонит, надо сказать, что больше не хочет его видеть. А сейчас? Что с ней происходит?

Прошло уже полтора часа.

Не сводя глаз с теней деревьев, от дуновения ветра плавно меняющих свою форму, она сняла шляпку, посмотрела на часы.

Когда прошло десять минут после назначенного времени, она явно ощутила растущее беспокойство. Прекрасно понимая, что, сколько бы она сейчас ни ждала, он не придет, она продолжала растерянно стоять в тени, но, может, это и к лучшему.

Душа увядала, а воздух вокруг оказался напоен запахом зелени, с которым смешивался запах шампуня от ее вымытых волос.

Первые тридцать минут Ынсо успокаивала себя, что он все равно приедет. По прошествии тридцати минут… начала сомневаться: «Может быть, что-то случилось?».

Стоило так подумать, как она почувствовала себя крайне несчастной.

Она еще немного постояла и тут спохватилась: «А может, что-то случилось, и он оставил сообщение, что опаздывает?».

Пробежала между домами к городскому телефону и набрала свой домашний номер. Автоответчик, если набрать пароль, позволял прослушивать оставленные сообщения. Чтобы лучше расслышать, плотно прижала трубку к уху.

Ван действительно звонил: «Это я. Неожиданно изменились обстоятельства. Не жди».

Известие поразило.

Оставив шляпку, которую положила на телефон, Ынсо вышла из будки, без сил опустилась на скамью под деревом на площадке, закрыв лицо руками, забылась…

Через какое-то время вдруг кто-то тронул ее за плечо. Подняла голову – это была та самая женщина, которая как-то прошедшей весной на рассвете постучалась к ней в дверь. В руке она держала прозрачную пляжную сумку с вишневым полотенцем и мылом – по всей видимости, она шла в сауну.

– Что это вы тут делаете?

Ынсо не сразу узнала эту женщину – она сменила длинную химическую завивку на короткую прямую стрижку и выглядела гораздо моложе: лицо светилось и не было таким изможденным, как той ночью, а из-под белой блузки с короткими рукавами выступали упругие гладкие руки, которые так и хотелось потрогать.

Ынсо ничего не ответила, женщина опустила свою сумку на землю и села рядом, обхватила Ынсо за плечи и прижала к своей груди.

– Ну вот, сегодня пришла ваша очередь грустить.

Ынсо почувствовала теплоту только что вставшей с постели женщины. Ей вовсе не хотелось плакать, но, как только она прикоснулась к груди знакомой, из глаз хлынули слезы.

Женщина, сочувствуя, ждала.

Когда Ынсо утерла слезы и подняла голову, собеседница убрала намокшие от слез волосы с ее лица.

Дрожащая тень деревьев, под которыми они сидели, пробежала по их лицам.

– Ну что вы, успокойтесь. – Женщина дотронулась ладонью до щеки Ынсо, словно пытаясь стереть упавшую на нее тень. – Я хочу помочь вам. Что бы вы хотели?

Молчание.

– Есть три вещи, которые надо сделать прямо сейчас: во-первых, надо пойти со мной в сауну, во-вторых, поехать далеко-далеко на моей машине, а в-третьих, сделать прическу. Да-да, это будет лучше всего. Пойдемте со мной в мою парикмахерскую. Сегодня выходной, она закрыта, и никого не будет. Я подровняю вам волосы и сделаю красивую укладку.

Молчание.

– Ну, как? Не хочется?

Молча Ынсо отняла от своего лица ее руку, положила на колени и посмотрела на женщину:

«Кто она? Почему она так добра ко мне?»

Женщина была само спокойствие. Ынсо не верила своим глазам, так она разительно отличалась от той замученной и потерянной незнакомки, постучавшей однажды на рассвете, в тот самый день, когда Ынсо раздавила гранат.

Ынсо, опустив голову, спросила:

– Вы не спросите, почему я плачу?

Женщина расхохоталась:

– А разве у людей не бывает минут, когда хочется плакать? Это хорошо, что люди могут плакать, когда им хочется. Вот я не могу, а бывает столько моментов, когда хочется разреветься. Но слезы бывают разные. Когда я вижу красиво подстриженного мною клиента, это трогает до слез, но в тот момент только увлажняются края глаз, не больше. А сейчас гляжу на вас и даже не припомню, когда я в последний раз плакала так, чтобы слезы катились вот так, как у вас.

Молчание.

– Ах да! Мы же даже не познакомились. Как вас зовут?

– Ынсо. О Ынсо.

– А я Хваён. Ли Хваён. – Назвав имя, женщина опустила голову.

Вслед за ней Ынсо тоже опустила голову.

– Спасибо вам за ту ночь. Когда я проснулась и увидела вас спящей на полу, подумала, уходя, что обязательно, когда подвернется случай, отблагодарю вас. И вот, только спустя долгое время, снова встретила вас, хотя несколько раз видела. Когда вы ходите, держите голову выше. Как-то мы столкнулись почти вплотную, а вы прошли мимо.

Хваён внезапно замолчала и слегка похлопала по спине Ынсо:

– Вы знаете того человека? Смотрите, к вам кто-то идет.

– Ах! – от удивления глаза Ынсо округлились, она поспешно соскочила со скамьи.

Это был Ван.

«Не может быть! Он же сказал, что изменились обстоятельства!» – вне себя от радости бросилась к Вану, забыв о женщине.

Ван шел, держа руки в карманах, но остановился, заметив бегущую навстречу Ынсо.

– Как же тебе удалось?

– Что?

– Ты же мне позвонил и сказал, что у тебя изменились обстоятельства?

– Так получилось. Можешь сейчас ехать?

Ынсо обернулась. Хваён все еще сидела на скамье под деревом и смотрела на Вана и Ынсо.

– Минутку.

Попросив Вана подождать, хотела подойти к Хваён и попрощаться, но та первая помахала ей рукой.

– Ничего. Идите. В следующий раз я подстригу вас обязательно.

В ответ Ынсо тоже помахала рукой радостно улыбающейся Хваён.

– Кто это?

– Соседка.

– Соседка?

– Она парикмахер. – Ынсо хотелось рассказать про Хваён еще что-нибудь, но у нее только вырвалось: – Красивая?

Она плакала у нее на груди, но не знала о женщине ничего.

– Где ты припарковался?

– У ворот.

– А что за дела такие, что за один час все меняется?

– Почему ты не вернулась домой, когда я не пришел? Мне было бы легче дозвониться. И что только женщины с раннего утра делают на скамейках, в конце концов?! А я должен подниматься к тебе, стучать… Знаешь, сколько времени уже прошло? Заставила меня туда-сюда бегать.

Ынсо остановилась. Ван ушел вперед один, пройдя несколько шагов, обернулся и проворчал:

– Пошли скорее! Опаздываем!

Ынсо застыла в изумлении, а недовольный Ван шел один, всем видом показывая свое возмущение: он не мог простить, что она незамедлительно не взяла трубку. Хотя ему было совершенно все равно, что Ынсо прождала его полтора часа, стоя у дороги.

Он прошел еще немного, оглянулся и сделал жест рукой, как бы поторапливая: «Ну и что ты стоишь? Пошли скорей!» Этот жест был неприятен, и она оглянулась: Хваён все так же сидела под деревом, словно забыв, что еще недавно собиралась в сауну. Почувствовав взгляд, словно опомнилась и коротко махнула рукой, мол: «Иди-иди за ним».

Ынсо отвернулась, но Вана уже и след простыл. Она бросилась вдогонку. Ван сидел в машине и даже выкурил полсигареты. Примостилась на переднее сиденье рядом с ним, крепко сжав колени. С сигаретой во рту он завел мотор и небрежно бросил:

– Если не хочешь, можешь не ехать.

«И почему он так высокомерен со мной?» Ынсо посмотрела в окно машины, дорогу заполонили автомобили, этой веренице не было видно конца и края.

– Я предвидел пробки и специально хотел выехать пораньше. Но ты-то что копаешься?

Ынсо молча холодно посмотрела на возбужденного Вана.

Как только их машина выехала на скоростное шоссе, Ван бросил:

– Пристегни ремень.