Договариваться о ночлеге не пришлось – баба Жоля встретила её как родную: привела в этот дом, накормила от души. Усталая и впечатленная событиями долгого дня Мила не стала говорить о причине своего приезда, решив, что это подождёт до утра.

Нужно было хоть немного поспать, но сон всё не шёл. Глаза привыкли к темноте, и Мила отчетливо видела сероватый прямоугольник окна, словно его подсветили чем-то снаружи. Гроза пролилась быстрым ливнем, гром захлебнулся дождём и затих, и во дворе возобновились шорохи и громкая трескотня сверчков.

Когда в проёме окна мелькнула быстрая тень, Мила не сразу сообразила, что кто-то пробрался в комнату.

Тихо процокали коготки по деревянному полу, взметнулся воздух, рассеивая пыль и что-то тёмным небольшим комком приземлилось на одеяло.

– Брысь! – вскрикнула Мила, подумав о кошке.

Встряхнув одеяло, схватилась за телефон и только тогда сообразила, что не поставила его заряжаться. События прошедшего дня вывели её из равновесия, и она ни разу не вспомнила о сотовом.

Одеяло слегка натянулось, и Мила снова прикрикнула: "Брысь-брысь-брысь!".

В ответ кто-то выдохнул недовольно, мазнул по голове мягким и тёплым и с шумом унёсся в окно. Этот кто-то совсем не походил на кошку – скорее на крупную летучую мышь!

При мысли о том, что зверёк мог запутаться в волосах или того хуже – укусить, Милу встряхнуло. Скатившись с матраса, она шагнула к окну, совершенно позабыв про баррикады на полу, и сразу же ударилась пальцем об угол одной из коробок.

Боль была такой силы, что Мила испугалась перелома. Рухнув обратно на кровать, осторожно погладила пострадавший палец, и только потом решилась согнуть. Палец послушался, хотя болеть не перестал, но Мила всё же слегка успокоилась. Сейчас бы ей пригодился йод, а ещё лучше – спортивный бальзам. Интересно, есть в доме аптечка? Скорее всего баба Жоля не держит здесь ничего из лекарств. А если и держит – как отыскать их в темноте?

Позабыв про окно, Мила свернулась калачиком, натянув одеяло до подбородка. С улицы доносился сейчас лёгкий шелест листвы и едва различимые всплески; кто-то засмеялся в отдалении, послышалась негромкое пение.

Это на реке, – подумала Мила и невольно улыбнулась. Рыбаки в ночном. Наверное, разожгли костёр и травят байки о всяком. И булькает уха в закопчённом стареньком котелке.

Хорошо сейчас на реке! Сидеть бездумно, наблюдая за игрой пламени, слушать тихое потрескивание веток и просто радоваться своей вовлечённости в жизнь: лету, тёплой ночи, лунной дорожке на воде, запаху сосновой смолы – всему, на что откликается сердце.

Нужно будет обязательно прогуляться туда. Днём конечно же, не ночью. Поглазеть на цапель, поискать в камышах выпь – отчего-то Мила была уверена, что непременно увидит здесь эту занятную птицу.

Хотя, какая может быть выпь? Она приехала совсем за другим. Сначала нужно разобраться с письмом и ключом, и только потом – гулять.

Вздохнув, Мила повернулась к стене и уткнулась лицом во что-то шерстяное и пушистое. Закусив губу, отстранилась осторожно, лихорадочно вспоминая – что с вечера лежало на кровати. Простыня, одеяло, подушка… и… всё? Точно всё! Ничего пушистого там точно не было!

Шерстяное надвинулось ближе, дохнуло на Милу капустно-чесночным забористым духом и проворчало глуховато, что больше любит начинку из толкушки с луком. И вредная Жолька знает об том, но нарочно делает наоборот!

Мила взвизгнула и хотела сорваться с кровати, но ей не позволили этого сделать – навалились тяжестью, придавив к матрасу.

Крик застрял в горле, язык будто закостенел – Мила не могла ни шевельнуться, ни позвать на помощь. Так и лежала, отчаянно вглядываясь в темноту, но никого, конечно же, не видела.

– Чегось глазья повылупляла? Спи, шелапутная! Ночь уже к рассвету котится, а ты всё ёрзаш!

Что-то невесомое пощекотало лицо, и тяжесть спала. Судорожно вздохнув, Мила, смогла, наконец, повернуться на бок. Но когда попыталась привстать с постели – её мягко толкнуло в грудь, и, ещё не коснувшись подушки, она уснула.

Разбудила Милу баба Жоля – безжалостно стащила одеяло и сразу принялась ругать.

– Ты что же не заперла за мной? И окно нараспашку! Ведь говорила тебе! Предупреждала!

– Доброе утро, – Мила с трудом разлепила глаза. – Я привыкла спать с открытым окном. Не могу без свежего воздуха.

– Свежего воздуха ей подавай, – проворчала бабка и с одобрением осмотрела пустые тарелку и кувшин. – Понравились тебе пирожки? Не слишком кислила густянка?

– Мне? Д-да… понравились. Спасибо вам за хлопоты. – спросонья думалось плохо, и Мила не стала заморачиваться таинственным исчезновением приготовленной бабкой снеди.

– Вот и хорошо. Сейчас ко мне пойдём. Завтраком тебя накормлю. Будешь пенку с молока? Ты любила, я помню. Такая раньше была славная пышечка, а теперь тоща да голенаста, что аистиха.

Отказываться было бесполезно, и, наскоро умывшись над стареньким тазом, Мила поплелась за бабкой. Пострадавший палец её больше не беспокоил, а про ворчливый голос и визит летучей мыши она странным образом позабыла.

Утро было залито солнечным светом. По траве рассыпались золотинки росы. Где-то высоко в кроне старого вяза заливался мелодичными переливами дрозд.

У заборчиков лиловели густые заросли душицы, белели колпачки колокольчиков, желтели шапочки пижмы. И Мила невольно подумала, какой из них может получиться красивый венок.

Когда-нибудь и ты сплетёшь такой венок. Непременно сплетёшь. – вспомнилось ей вдруг, и на миг сделалось зябко и тревожно.

Но когда на соседний заборчик вознёсся полыхающий рыжиной петух да издал приветственное «Кукарррекккуууу!» – Милу отпустило.

У бабы Жоли было чисто и пустовато, в сенях стояли ведро да веник вверх прутьями. У стены маленькой кухоньки громоздился сундук с откинутой крышкой, доверху заполненный посудой. Неказистый столик и парочка табуретов, печь, углом выступающая из стены и вдоль окна на веревочке свежие ещё пучки распустившейся душицы и зверобоя – таков был нехитрый скарб бабки.

– Долго ты собиралась. Но правильно, что приехала. Саня всё ждала… да вот не дождалась… – баба Жоля вздохнула и повинилась. – Чтой-то я с утра тебе мозги парю. Сейчас блинцами займусь. Капустными. Не забыла их вкус?

Забыла. Потому что никогда не пробовала. – хотела ответить ей Мила, но бабка вдруг шикнула на кого-то, замахала фартуком.

– А ну, поди вон! За нами не приглашённым увязался. Нечего девку смущать! Ещё успеешь насмотреться.

– Вы с кем разговариваете? – растерянно поинтересовалась Мила.

– А вон, вишь, ужак пополз? Его и гнала.

Через порожек тонкой верёвочкой действительно проскользнула змея, и Мила порадовалась про себя, что не заметила её раньше. Змей она боялась ещё больше, чем жаб, хотя и никогда не встречала.

– Они здесь свободно ползают??

– Змеи-то? Не. Только этот шуршит, когда не летает. А иной раз котом прибежит. За сметаной моей охотится.

Выдав эту загадочную тираду, Жоля разрезала капустный кочан на четыре части, и, нашинковав каждую меленько и тонко, присыпала солью и хорошенько пожамкала в плошке. Потом вбила яйцо, пару щепоток муки, поперчила, ещё досолила.

– Тебе большим блином пожарить? Или, лучше, оладушками? – спросила Милу, потянувшись за сковородой.

– Делайте как вам удобнее.

– Да мне всё равно. Хочется тебя побаловать, вот и интересуюсь.

Водрузив сковородку на печь, бабка принесла банку золотистого топлёного масла и похвасталась:

– Я только на таком готовлю. Гораздо вкуснее получается.

Она отколупнула приличный кусок, бросила на раскалившуюся сковороду и, когда раздалось уютное шкворчание, выложила ложкой несколько ровненьких небольших лепёшек.

– Саня их иначе готовила. Добавляла чтой-то для вкуса. Так и не призналась в рецепте, унесла с собой. Она много чего по-своему стряпала и всё особенное, вкусное. Да что я говорю, когда ты сама всё знаешь.

Мила давно порывалась сказать, что ничего не знает и вообще не помнит ни её, ни какую-то Саню. Но каждый раз, когда хотела это сделать – словно что-то мешало, удерживало от признания.

– Шчас поешь и провожу тебя до дому, за столько лет позабыла поди дороженьку? – поддев лопаточкой тонкую поджаристую лепёшечку, бабка перевернула её другой стороной. – Дом-то, понятно, не обжитой, запущенный, но хоть посмотришь на свое наследие.

– Какое наследие? – изумлённо переспросила Мила.

– Дак бабино. Саня тебе одной дом оставила. Ты теперь в нём полноправная хозяйка.

Ключ! – стремительно пронеслось в голове. Вот значит, для чего его переслали! Но почему не приложили записку, почему ничего не объяснили?

– Но… Я ничего не знаю ни про какое наследство! Должен же был позвонить нотариус? Или написать? – представления о вхождении в наследство у Милы были самые смутные.

– Э-э-э. – махнула на неё лопаточкой Жоля. – Какой там нотариус, Милушка. У нас в глуши проще пусчоса встретить или вон мерников. Третьего дня Янке возле запруды наре примерещилась. Спасибо у неё красная лента в волосах была. Ею и спаслась.

Мила взглянула на бабку – не шутит ли? Но та без улыбки перекладывала на тарелку приготовленные оладьи.

– Вот, угощайся. Шчас и густянку поставлю. А может, хочешь смятаны? Она у меня слаще сливок!

– Спасибо. Я так поем, – Мила потянулась за оладушком. Тот оказался хрустящим снаружи и мягким внутри, а уж каким вкусным!

– Вот и хорошо. Ты ешь. Ешь. Идти порядком придётся. По просеке через лес почти до самой болотины. Сапоги мои наденешь, от мошкары подкурим полынь. Справимся как-нибудь. А на ночёву опять в Лёхин дом вернёшься. Ему он теперь без надобности.

Глава 2

Мила доедала последнюю оладушку, когда в дом к бабе Жоле ворвалась худая растрёпанная тётка в ярко-синем спортивном костюме и красных лаковых босоножках и заголосила уже от порожка:

– Спаси-помоги, Апанасовна! Спаси! Не оставь семью без кормильца!

– Чаго орешь, Руська? Опять что ли дурань твой евнику в картишки удачу продул?

– Нет, что ты! После прошлого раза он к евне и не подходит! Хуже всё, Апанасовна! Ох, как хуже! Блазень он словил! Стукотит теперя внутри, тянет в пущу!

– Когда успел? – баба Жоля нахмурилась и полезла в сундук, загремела посудой да склянками.

– С реки принёс. Они с Петром ночью рыбалили да поплевали в воду с пьяных глаз. Вадзяник за то и пустил блазень! Пётр успел откреститься, а мой дурань принял! Помоги, Апанасовна! Я в долгу не останусь!

– Ох, Руся! Не ко времени всё! – попеняла бабка, выставляя на стол парочку пузырьков да потёртый мешочек, накрепко увязанный суровой ниткой. – У меня дело срочное, а блазень-то быстро не снять. Теперь отложить придётся. Такая досада.

– Уж прости, Апанасовна, не к кому ведь больше податься! Дед Новик уже совсем сдал, день с ночью путает. Да и никто лучше тебя блазень не отшепчет. Сама ведь знаешь.

– Знаю. Шчас прихвачу кой-чего и пойдём. – баба Жоля выскочила в сенцы, а тётка поддёрнула широченные, явно не по размеру, штаны и виновато взглянула на Милу.

– Вы извините, дэвонька. Я вам сеанс перебила. Не по злобе – по нужде. Апанасовна самая сильная в деревне шептуха. Да и время не терпит! Если блазень сразу не отвадить – прилипнет на всю жизнь.

– Ничего страшного, я подожду… – Мила прихлёбывала холодный кисловатый квас и словно смотрела сериал про непознанное.

Вадзяник, блазень, шептуха – какие ещё сюрпризы ожидают её здесь? Тётка Руся говорила поразительные вещи, и по реакции бабы Жоли было видно, что она не врёт.

– Да вы не бойтесь! Днём у нас безопасно. Балуют, конечно, не без того. Но больше по-доброму. Иное дело – ночами… – Руся всё смотрела на Милу, и той сделалось неловко под изучающим колючим взглядом.

Спасибо, что быстро вернулась бабка со старым веником в руках, и тётка Руся перенесла внимание на неё.

Быстро сложив в корзинку заготовленные вещички, баба Жоля погладила Милу по волосам и попросила «обождать».