– Ты, Милушка, здесь пока перебудь. А заскучаешь – пройдись по деревне, навести любимые местечки. Только к лесу не суйся сама – вместе пойдём, поняла?

– Поняла, – покладисто покивала Мила, совершенно не представляя, чем себя занять. Вопреки заявлению бабы Жоли любимых местечек у неё здесь быть не могло, но, поразмыслив, она всё же решила прогуляться.

Рубяжы занимали низину, окружённую лесом. Чуть больше десятка домов с садами и небольшими огородиками являли собой уютную и мирную картинку. За ними протекала неширокая речка, почти скрытая густой порослью камыша. На берегу разросся ковром розовый клевер да торчали из травы сине-лиловые свечи шалфея, и над всем этим великолепием жужжали и сновали полчища насекомых.

Идиллический пейзаж поманил Милу, и она неспешно направилась в сторону реки. В этот утренний час ей не встретился никто из местных, только на бревне у крайнего дома сгорбилась одинокая фигура деда в ватнике и залатанных валенках. На спутанных, давно нечёсаных волосах стожком торчал свалявшийся серый колпак. Сивая поросль почти полностью прикрывала лицо, оставляя видимым лишь бугристый нос и хитро прищуренные выцветшие глаза.

Увидев Милу, дед оживился и помахал ей, позвал поближе. И когда девушка подошла – постучал рукой по бревну, приглашая присесть. Разговаривать ни с кем не хотелось, но Мила послушалась, неудобно было отказать старому человеку.

– Ошибся я, принял тебя за Саню. Уж опосля разглядел, что не она. Саня-то статная была, видная, белая что смятана. А у тебя кости да кожа. Вона как ключицы торчат – ущипнуть не за что. И волос в цвет крумкача. – дед захихикал и подтолкнул Милу в бок. – Да ты не косись на меня, я не со зла. Что вижу – об том и спяваю.

Дед примолк, шумно поскрёб в бороде и будто бы закимарил. От него крепко несло табаком и давно не знающим воды и мыла телом. Мила старалась пореже дышать, а потом и вовсе собралась улизнуть потихоньку, но дед вдруг шевельнулся и обронил загадочное: «Ты в доме ищи, они в доме схаваны. И чтобы побач никого, ясны?»

– Что искать? О чём вы? – Мила подумала, что ослышалась, но дед лишь громче захрапел в ответ.

– Дедушка Новик, вот тебе гостинчик! – сзади, неуклюже подпрыгивая, подбежала чудная особа. Подумать о ней иначе было невозможно – низенькая и тощенькая, лет прилично за шестьдесят, она щеголяла в детском весёленьком платьице и тапочках с заячьими мордахами, редкие волосёнки были подхвачены с двух сторон красными пластмассовыми заколками точно под цвет родимого пятна на лбу.

Особа постучала деда по коленке и, не дождавшись никакой реакции, положила на бревно подвявший незнакомый Миле цветок. Крутанувшись на носочках, покосилась на Милу из-под редкой нестриженной чёлки и довольно резво припустила к реке.

Бедняжка! Она явно была не дружна с головой!

Мила невольно пожалела нелепую девочку-старушку. Печально всю жизнь прожить такой вот придурашной.

Постояв еще немного – подождала, вдруг дед проснётся. Но тот лишь глубже осел на бревне, продолжая раскатисто похрапывать. Будить его было бы неправильно, и девушка решила пересказать их короткий разговор бабе Жоле. Уж она точно найдёт объяснение странному пожеланию, Мила не сомневалась в этом.

Настроение немного понизилось. Мила в принципе не любила загадки и неясности. Поэтому и приехала в такую даль получив по почте то письмо. Приехала еще вчера и до сих пор ничего не прояснила, а только сильнее запуталась.

Гулять расхотелось, но сидеть в доме, поджидая бабу Жолю, хотелось еще меньше. И Мила нехотя, но всё-таки пошла вслед за местной блаженной.

Над рекой стояла лёгкая дымка, деревья на том берегу казались нарисованными акварелью. Тусклое солнце запуталось среди их ветвей, подсвечивая капельки тумана розовым и золотым. И где-то за ними в глубине будто бы шевелились и двигались непонятные смутные тени.

Большая серая цапля спланировала к воде. Издав резкое хрипловатое "фраарк, фраарк, фраарк", неподвижно застыла, поджав под себя длинную тонкую ногу.

– Водовик её не любит, – щуплая фигурка придурашной чёртиком вынырнула из пелены, заставив Милу подскочить от неожиданности.

– Цапля без спросу таскает рыбу и пугает русалок! Её только наре не боятся. Они плохие, хотели меня забрать на дно.

Девочка-старушка скривила и без того морщинистое личико, словно собиралась заплакать, но вместо ожидаемых слёз громко и раскатисто рассмеялась.

– Хотели да не смогли! Откупилась от них ленточкой. Червоной! Наре любят ленточки.

– Наре – это русалки? – чувствуя себя довольно глупо, всё же спросила Мила.

– Наре – потайныя. У них хвосты как у рыб. А русалки – утоплые. Им даже одёжу выдают. Там. – придурашная махнула в сторону реки, а потом что есть силы притопнула тапочкой, едва не потеряв её. – Видишь ноги? Вот у них тоже такие. Потому, что из людей.

– А кто придумал такое название? Наре. – Мила спросила просто чтобы что-то спросить. Рядом с девочкой-старушкой она чувствовала себя немного беспокойно. Та казалась совершенно непредсказуемой и неизвестно, как могла повести себя в следующий момент.

– Люди… – последовал расплывчатый ответ. – Тебе такая же ленточка нужна. Червоная. Без неё к реке лучше не приходить.

– Ты – Янка? – сообразила, наконец, Мила, вспомнив рассказ бабы Жоли.

– Янка, Янка, Янка, – болванчиком закивала её собеседница. – А ты – Мила. Я тебя помню.

– Откуда? Мы разве встречались?

– Мы разве встречались, – повторила Янка тоненьким голоском и следом всхлипнула, скривилась. – Позабыла, как меня дразнили? Ты и Лёшка-окаяныш! Янкой-без-души! Уродицей лесной! А я хорошо помню-ю-ю! Всё в головушке держу!

– Ошибаешься! Я тебя не дразнила! Я вообще первый раз в вашей деревне.

– А вот и не первый! Не первый! Не бреши! Ты к бабе Сане приезжала. Каждое лето. И дразнила меня, и камушкой бросалась.

Янка снова всхлипнула и пошла от Милы к камышам. Прежде чем нырнуть в густую поросль, обернулась и посмотрела долгим взглядом.

– Дразнили меня! – снова донеслось до девушки её бормотание. – За то его и наказали! И тебя накажут! Погоди! Дойдёт время и до тебя!

Недобрые пожелания Янки перечеркнули радость от прелести мягкого утра.

А уверенность, с какой та посулила ей кару, даже испугала. Мила не могла и представить, чем вызвана столь сильная неприязнь – не детскими же поддразниваниями в самом деле! К тому же она никогда не бывала здесь. Точно – не бывала. Но как тогда объяснить загадочное наследство? И узнавание местных? И внезапно накрывающие видения?!

Вода в реке вспыхнула золотом, искорки затрепетали от лёгкой ряби, и Мила увидела загорелого дочерна пацанёнка, скачущего по бережку. Он обернулся и, помахав ей рукой, закричал: «Милка! Милка! Иди, секрет расскажу! Про красную берёзу, что в маре растёт! У неё вместо сока – кровь, а в корнях сердце!»

Солнце осветило его со спины, заключив на мгновение в золотистый ореол, и ослеплённая Мила зажмурилась. А когда снова открыла глаза – мальчишка пропал.

– Красных берёз не бывает, – шепнула Мила растерянно, и в ответ негромко зашуршали камыши.

Взлетела в небо парочка птах, стебли заходили волнами, а из зарослей вывалилась Янка. В руке она тащила длинный стебель с коричневым початком на конце и, подойдя к напрягшейся Миле, протянула его девушке.

– Для тебя сорвала. Забирай цветочек!

– Спасибо. Обойдусь. – холодно поблагодарила Мила. Захотелось вскочить и уйти от этой ненормальной, но она приказала себе сидеть.

– Возьми, возьми! От подарка не отказываются! – сморщенное личико стало кривиться. Янка взмахнула стеблем и сунула Миле в лицо коричневую тугую трубочку.

– Что ты ко мне привязалась! – Мила не могла больше сдерживаться. – Подари свой камыш деду.

– Это рогоз! – Янка разломила стебель напополам и бросила Миле под ноги. – Правильно тебя от нас услали! Ты злая, Милка!

Взмахнув коротеньким подолом, она побрела по берегу на тоненьких спичках-ногах, и только когда разросшийся ивняк полностью скрыл понурую фигурку, Мила смогла расслабиться.

Нужно было возвращаться, чтобы узнать, не освободилась ли баба Жоля. Мила уже решила, что расскажет ей всё, ничего не утаивая, и пусть та решает – верить ей или нет.

Нащупав в кармане джинсов конверт, помедлила – доставать или не стоит, и всё же достала, чтобы ещё раз взглянуть на присланные ей предметы.

Внутри лежали старый ключ и фотография без каких-либо приписок. Это был нерезкий снимок небольшой части дома – старые ступени, почти потерявшиеся среди бурьяна, потемневшие доски двери со струпьями облезлой краски и прямоугольник почтового ящика с сохранившемся адресом на корпусе.

Мила не смогла разобрать расползшиеся буковки даже с помощью лупы, спасибо отправитель повторил адрес и на конверте: Калтусовский лесхоз. Дрыгва, д. 13. Он не потрудился вложить даже коротенькую записку, только фотокарточку и ключ, и тем самым сильно заинтриговал Милу.

Поначалу она подумала, что это чья-то глупая шутка. Но быстро отмела это предположение, поскольку не видела в нём смысла. Немногочисленные знакомые знать не знали ни о какой дрыгве. И раньше не были замечены в подобных розыгрышах.

Мать, когда она переслала ей переснятое фото, посоветовала не заморачиваться, а лучше подумать над тем, чтобы, наконец, выбраться к ним.

Они – мать и её заокеанский бойфренд – давно зазывали Милу в гости. Мать прочно осела в чужой стране, десять лет назад «встретив свою судьбу». Она уехала без сожалений, как только Мила выпустилась из университета, и не могла понять дочкиного упрямства и упорного нежелания их навестить. А Мила в свою очередь не понимала, как можно принять и полюбить равнодушный океан, скучные пальмы, с колючими стволами и веером топорщащихся листьев, и ослепительное, словно надзирающее за всеми солнце. Она бы точно не смогла жить среди других запахов и видов, среди чужой речи и чуждого уклада.

«Ты не в нашу породу пошла! – сокрушалась мать, и Мила не спорила.

Отца она не знала, родители развелись перед её рождением. Что побудило их сделать это, мать не рассказывала, а Мила предпочитала не спрашивать. Только в душе копилась обида на человека, который бросил семью и ни разу не попытался узнать, как живет его дочь.

Разглядывая полученное письмо, она было подумала – не от отца ли оно, но тут же отругала себя за эту глупую мысль. Отец априори не мог ей ничего прислать.

Так и не определившись с возможным отправителем, Мила полезла искать информацию в интернете.

Запрос по карте показал ей глухую пущу на северо-западе Беларуси. Территория лесничества была обширной и включала в себя леса и протяжённую марь. Самой ближайшей точкой к нему оказалась деревня Вяликая Вёска, в которую, после недолгих размышлений, Мила и решила отправиться. Как раз намечался отпуск и очередной вояж с подругой Ариной на море. Мила ездила туда по привычке, чтобы не проводить свободное время в одиночестве. Поэтому даже обрадовалась возможности отменить всё. Арина негодовала и называла старой авантюристкой, и когда Мила объявила, что всё-таки поедет в деревню, сочла её пропавшей для общества и укатила отдыхать с сестрой…

Писк ласточек вывел Милу из задумчивости. Птицы носились у самой воды, хватая в воздухе синих стрекоз. У берега с негромкими плесками ныряли утки.

Чуть дальше, ближе к середине реки, торчало из воды что-то похожее на сдувшийся мяч. Мила заметила его только тогда, когда он медленно и лениво начал перемещаться в её сторону. А когда подобрался совсем близко, распугав недовольных уток, различила бледную рыхлую кожу, под которой что-то колыхалось как студень.

Она ещё не успела подумать – что это может быть, а мяч вдруг слегка приподнялся и завис, уставившись на Милу. Застыла и она, только теперь сообразив – что находится перед ней.

Комья слизи налипли на лысую черепушку, несколько пиявок присосалось к тому месту, где когда-то было лицо. Среди них мутными шариками пучились рачьи глаза и гипнотизировали Милу!