Анатолий Гончар: А внизу была земля 2

Пролог

Вертолет падал. Его крутило и бросало в воздухе, как раскрученную на нитке марионетку. Ледяной страх, в первую секунду все же ударивший под дых кулаком тупого ужаса, отступил под моей уверенностью в том, что все будет хорошо. Все идет как и должно идти – МИ-8 свалился в штопор на пятьдесят восьмой минуте – строго по графику. Но все равно страшно. Я посильнее ухватился за скамью, скользнул взглядом по лицам бойцов. Знаем же, что к чему, а нет, все равно боязно: лица – каменные маски с застывшей мимикой – такой вот неподвижный серый мрамор. У Нигматуллина губы нервно подергиваются и глаза блестят набегающими слезами. Подбодрить бы ребят, да боюсь, петуха дам. Лучше уж так. Молча пытаюсь улыбнуться. Ближе всех сидящий ко мне Синюшников морщится – наверное, улыбка получилась еще та. Сколько осталось? Две секунды? Три? Чуть больше? Мы так долго валимся вниз! Скорее бы! Сколько нервы-то мотать можно? Ничего, скоро будем дома! Будем. Уши закладывает от перепада давления. Болью отзываются перепонки. Три тысячи метров падать – это долго. Надеюсь, такой жесткой посадки, как прошлый раз, не будет. Тогда нас прилично тряхануло. Ну да ладно, пара синяков не повредит. Скорей бы! Что-то слишком медленно текут крайние мгновенья, оставшиеся перед возвращением домой. Дом – милый дом! В круге иллюминатора померк свет – вертолет завалился на бок, теперь перед глазами только желто-серая поверхность приближающегося бархана. Бархана! Значит, точно почти дома. Сейчас я должен на секунду потерять сознание. Вот сейчас, сейчас. «…я б хотел… Нет! Нет! Твою мать…»

Страшный удар потряс бархан до основания, и наступила сыпучая тишина.

Глава 1

Перед взором смазанной линией мелькнуло девичье лицо, запечатленное на любительском фото, и тут же последовал удар. Я ощутил, как мышцы сползли с костей, сдернулись вниз, устремившись к внезапно вставшей на дыбы земле, а кости начали медленно-медленно крошиться, наползая суставами друг на друга. Я почувствовал, как костяные осколки протыкают и рвут кожу. Жуткая боль затмила разум, сжав горло так, что мой крик остался где-то внутри меня. Все померкло, исчезло, все ощущения растворились в черном ничто безвременья, затем послышался скрежещущий звук, и следом я вновь ощутил боль во всем теле. Особенно ныли мышцы голеней, ныли так, как порой бывает при жестком приземлении с парашютом, только гораздо сильнее. Нет, не до крика – эту боль, ноющую, ревматическую, можно было терпеть. Удивительно, но когда в глазах перестали сверкать белые мушки, оказалось, взгляд направлен в иллюминатор, за которым по серо-желтому песчаному бархану навстречу друг другу ветер все еще нес две маленькие, абсолютно одинаковые фотографии улыбающейся девушки. Изображения встретились и в одно мгновение исчезли в оранжевой вспышке. В глазах вновь померкло.

– И-и-ис-с-с-с-с-с-с-с, какого лешего? – Я услышал шипение стучавшего зубами Болотникова и, с трудом повернув шею, открыл, как оказалось, до того закрытые глаза. Боль металась по всему телу, но уже не казалась столь жгучей. В салоне вертолета творилось черт знает что, большинство моих парней находились на полу. Кто лежал, кто сидел в скрюченных позах. У некоторых по лицу текла кровь. Странно, что я удержался на скамейке. Автомата в руках не было, он обнаружился под спиной распростертого под ногами и негромко стонущего Козлова.

– Живые? – борттехник опять оказался рядом.

– Предположительно, – я постарался выдавить из себя улыбку – осознание того, что у нас все получилось, не могло не радовать. – У всех кости целы?

Вопрос заставил моих бойцов закряхтеть и зашевелиться пооживленнее.

– Нормально так, – Женька Козлов, морщась, приподнялся на локте и вытащил из-под себя мой «Калашников». – Как спину не сломал – не понятно…

– Отдай, – я требовательно протянул руку. Быстрый взгляд: вроде ничего не погнулось – уже хлеб. – Так, что с костями?

– Целы все… вроде, – Болотников прошелся взглядом по сослуживцам. – Олег, что у тебя с лицом? – обратился он к нашему снайперу рядовому Литовцеву, чья правая щека изрядно запачкалась кровью.

– Да так… болит, – неопределенно ответил тот, и только в этот момент я осознал, что все мои бойцы чувствуют себя весьма и весьма неплохо. Все целы и относительно здоровы, но я даже не удивился, скорее просто обрадовался. Хоть что-то наметилось положительное.

– Выгружаемся. – Наконец-то я сообразил, что мы слишком долго рассусоливаем.

– Поползли, – потянувшись к выходу, буркнул Болотников.

– Мужики, вы там живы? – я заглянул в кабину пилотов.

– Кажется, да, – ответил командир экипажа майор Дружинин.

– А по-моему, лично я как минимум один раз сдох, – отозвался штурман.

– Кирилл, шел бы ты поскорее прочь, – проворчал майор, – от тебя перегаром несет, аж блевать хочется.

– А думаешь, мне не хочется? – проворчал штурман, направляясь к двери.

Я улыбнулся – нормально все. И слава Богу! Теперь выйти на связь с нашими, и домой – в смысле на базу. Даже жар, идущий от раскалившегося на солнце бархана, не испортил моего приподнятого настроения. Тень от вертолета худо-бедно защищала от лучей солнца.

– Синяк, связь! – потребовал я. И, увидев далеко на горизонте пыльное облако, нервно скомандовал: – Живо расползлись по сторонам! Илья! Видишь? – я указал рукой в направлении поднимающейся вверх пыли.

– Черт! – выругался тот. – И кого нелегкая несет? Пошевелились, бестолочи! Фронт в северо-восточном направлении. Расползлись, расползлись!

Он продолжал командовать, а я понял, что на этот раз наше появление для противника (да буде это он) вряд ли окажется внезапным – на абсолютно голом гребне бархана да еще на фоне солнца любая высунувшаяся голова станет выпирать неестественным бугром. Откопать лунки, то есть окопчики, и как следует замаскироваться мы уже не успевали. С другой стороны, чего я нервничаю? Кто сказал, что это обязательно противник? Действительно, обжегшись на молоке, следующий раз и на воду дуешь. Наша это территория, наша, в смысле подконтрольная президенту Асаду. Клубы дыма приближались, но рельеф местности пока не позволял увидеть едущих.

– А вертолет-то в норме, – из-за спины у меня появился улыбающийся Загоруйко.

– В норме – это как? – глядя вперед, я невольно пробежался пальцами по разгрузке.

– Да хоть сейчас бери и лети.

– В смысле вообще ничего не поломано?

– Да стойка одна слегка погнулась, а так как новый, – продолжал улыбаться Кузьма Иванович.

– То есть серьезно? Заводи и лети?

– Ну да, – отозвался борттехник.

– Так какого беса вы еще не завелись?

– Зачем? – в наш разговор вклинился командир экипажа.

– А это что, не видите? – я ткнул пальцем вперед, показывая тянувшийся от горизонта шлейф пыли.

– Да свои, поди. Район наш, к тому же я при подлете к точке заранее о падении отчитался, координаты скинул.

– Заводи шарманку, Виктор, заводи, блин! – прошипел я. – Наши там, не наши – начхать. Не люблю вот таких неопределенностей. Заводи!

– Как скажешь, – не стал противиться командир вертолетчиков.

Он направился к входной двери, и тут на одну из дюн выползла БМПешка – двойка.

– Бинокль! – я требовательно протянул руку к Козлову, на груди которого висел нужный мне оптический прибор. Свой-то бинокль для удобства переноски я запихал на дно рюкзака.

– Держите. – Прибор перекочевал в мои руки, я поднес окуляры к глазам и облегченно перевел дух. Можно было не нервничать – над башней боевой машины развевался красно-бело-черный флаг Сирийской Арабской Республики. Но окончательно расслабляться пока не следовало.

– Не высовываться! – приказал я, и по развернувшейся людской цепи полетело много раз повторяемое: не высовываться, не высовываться, не высовываться, не высовываться…

Я остался стоять.

– Илья, – я вновь окликнул своего заместителя. – Пойду навстречу, если что не так, справишься.

– Понял, – ответил Болотников и в подтверждение своих слов негромко передал по цепочке: – Граники приготовили!

Пылевой шлейф приближался. Теперь кроме мчавшейся впереди Бехи стали видны и два БТРа-шестидесятки. Своими задранными носами они рассекали образующуюся за БМП пыль и, казалось, легко перемахивали встававшие на пути барханы. Едва я шагнул вперед, как раздался голос борттехника:

– Я с тобой.

– Нет, – я отрицательно мотнул головой, но тут же решил, что спутник мне, пожалуй, не помешает. – Жека! – окликнул старшего головного разведывательного дозора сержанта Козлова Евгения Павловича.

– Я! – отозвался тот.

– Давай за мной, дистанция пять, нет, десять метров. Потопали.

За спиной послышалось шевеление, следом шуршание осыпающегося песка, тут же поглощенное звуком раскручивающихся лопастей. Я удовлетворенно хмыкнул и более решительно зашагал навстречу едущей технике. Несмотря на бьющие в затылок горячие лучи солнца, по спине поползли холодные мурашки – флаг флагом, а полной уверенности в том, что под ним едут правительственные солдаты, у меня не было. Меж тем метров за пятьсот-шестьсот до вертолета БТРы расползлись в стороны и встали. БМП, не сбавляя скорости, покатила дальше в нашем направлении. Не доезжая до меня метров десяти, машина резко застопорилась, клюнув носом и обдав меня облаком серой пыли. На броне, ощетинившись во все стороны стволами, сидело с полдюжины арабов. Двое из них спрыгнули на землю. Один что-то сказал другому, и оба, направляя на меня стволы, почти одновременно пошли вперед.

– Кто такие? – вместо приветствия на хорошем русском спросил один из них.

– А ты как думаешь? – опешил я от такого вопроса и только тогда сообразил, что доклада от своего радиста о восстановлении связи с базой я так и не получил. Черт бы побрал эту связь. Вечно с ней всяческие проблемы.

– Тебя спрашиваю, – говоривший слегка повернул боком автомат, показывая мне снятый предохранитель. Его указательный палец лежал на спусковом крючке. Вот так почетная встреча! Только зря он качает права. БТРы нам вряд ли достать, это да, а вот с Бехой и сидевшим на ней десантом мы разделаться сумеем. Появилось желание отдать кому-нибудь из бойцов приказ потрясти перед ликом этих воинов гранатометом, но потом решил не обострять ситуацию. Смысл?

– Мы с российской базы, – крикнул я, стараясь перекричать звуки набирающих обороты вертолетных двигателей.

– Какой базы? – мне показалось, на лице араба отразилось искреннее непонимание.

– База Хмеймим, – пояснил я, досадуя на то, что мне попался такой тупоголовый собеседник.

– Хмеймим? – недоверия на лице араба стало еще больше.

– Хмеймим, Хмеймим. Откуда же еще? – нервное напряжение последних часов вдруг стало перерождаться в глухое раздражение.

Араб смерил меня недоверчивым взглядом и, обернувшись к своему спутнику, произнес что-то по-своему. Из всего сказанного я расслышал и понял лишь одно: «Хмеймим». Ответных слов мне расслышать не удалось. Да и расслышал бы, какая разница, если на арабском языке я ни бельмеса? За все месяцы командировки только пару раз разговорник и открывал. А ведь твердил ротный: учите, мать вашу, пригодится. Пригодилось – если бы учил. Меж тем арабы обменялись еще парой фраз, после чего мой собеседник повернулся ко мне, сделал пару шагов вперед и нарочито громко потребовал:

– Складывайте оружие и поедем с нами!

– Слушай, ты, – я начал заводиться, – ничего не попутал? – Разговаривал мой оппонент на русском весьма неплохо, я и не опасался, что буду понят как-то не так. – Хрен ты меня заставишь что-либо тебе сдать. Да и как? Стрелять станешь? А тебе потом командование голову не оторвет?

Араб задумался, вновь повернулся к своему товарищу, и я понял, что тот второй как раз и есть среди них главный.