«“Нет” не всегда значит “нет”, скорее – не сейчас». – Князь потянулся, зевнул и перевернулся на другой бок. Ничего. Уж что-что, а ждать он теперь умеет. Но активно.

…Андрей проснулся глубокой ночью, как привык. Прислушался – в доме тихо. Ополоснув лицо и взбодрившись, отправился в свой тайный «кабинет».

Логово хитроумного «папеньки» он нашел, потому что предположил, что оно обязано быть, и целенаправленно искал. Долго ли коротко, но его внимание привлек этот шкаф у стены, противоположной входу, прикрепленный в распор между полом и потолком, заставленный разным хламом. Нормальная хозяйка давным-давно это бы все выбросила, но Наталья надышаться не может на все, что связано с «папенькой», так что даже его бардак занавесила свеженькой-накрахмаленной простыней и оставила как есть.

Князь, одернув эту занавеску, рассматривал полки, заставленные банками с олифой, пузырьками со скипидаром, лаками, клеем, коробочками с пигментами. Тут же валялась какая-то мелочь, которую можно видеть на любом блошином рынке, на рогожках – кованые гвозди, бляхи, сломанные подсвечники, венерки с обломанными руками, какой-то японский нож с красивой ручкой, но ржавый и с зазубринами. Все поверхности были задействованы, даже с торцов свисали гроздьями различные кисточки, лупы, линейки, рейсмус… и тут как раз глаз выхватил знакомый предмет. Вроде бы обычный ключ, на половину ладони, с тремя зубцами разной длины – и в точности такой, как на миниатюре из грамоты князя Андрея Боголюбского из Румянцевского собрания. Правда, там он был спрятан куда надежнее – в орнаменте среди переплетенных букв. Князь невольно хохотнул: «Ключ разумения. Введенский, вы серьезно? Вы кому такую подсказку оставили, неужто недоразвитой сестрице?»

Ключ висел на уровне нижней полки. Князь, опустившись на колени, сгреб с полки все добро на пол, снял полку и, простукав заднюю стенку, быстро нашел пустоту. Сам лаз был узкий, надо было ползти, но всего-то полметра. Внутри под землей обнаружился подвал два на три метра, довольно низкий – приходилось нагибаться, но сидя было просторно. Стены отделаны кирпичом и выкрашены известью, пол под деревянным настилом, но с щелями, можно сливать вниз, прямо на глину. Было душно, но терпимо, вентиляция была, и даже стояло ведро с негашеной известью для поглощения испарений.

Князь затеплил керосинку за толстым стеклом, все осмотрел, обнюхал, остался доволен. Все было сделано по уму.

Он работал теперь по ночам, когда Наталья наконец дорисовывала свои индийские веселые картинки… нет, честное слово, вот лгунья! Перо у нее быстрое, точное, чертовски талантливое, ей любую стилизацию создать – на раз плюнуть, левой рукой и не глядя. А как ломается, как набивает себе цену, припоминает все обиды, заставляет умолять – знакомо, все знакомо. Андрей даже пожалел эту директрису.

Хотя жалеть надо было себя, он все обшарил – и ни следа клише не нашел. А они были, ведь как-то себе документы «папенька» выправлял. Заново попытаться сделать Андрей не решался, подработать готовую форму еще куда ни шло, но создать что-то заново – нет, не сможет.

Надо любой ценой вырвать у ведьмы клише. Паспорт нужен срочно и позарез, и не столько для того, чтобы со всем табором махнуть в Крым. Ему не жалко, может отвезти, только пусть там и остаются, а ему дорога на Константинополь, а там в Марсель, а там как Бог даст.

Конечно, Наталье этого знать не положено, заподозрит – и все пропало, может и сдать, как уже было. Что за баба? Ведь она его обожает, это бесспорно. Хороша гадина. До боли в печенках красивая, но лживая, двусмысленная, хитрее лисы, упрямее ослицы. Какие слова говорит, как тает в руках, плачет от счастья, лепечет глупо, по-бабьи, приводит в дикий восторг – но ни гу-гу о деле.

Что ж, пободаемся, кто упрямее. Пока сыт, крыша над головой, кровать и прочее… «Все придет к тому, кто умеет ждать. Обождем, а пока займемся хлебом насущным».

Андрей затеплил керосинку, не опасаясь демаскировки. Окна на этой половине лично им были заколочены и занавешены самым толстым одеялом, которое удалось отыскать в курятнике. Детское одеяло. У Натальи тут какая-то баба с ребенком квартирует. Что за тетка, когда вернется? Хотя, когда бы ни собиралась, ему это на руку. Приедет квартирантка, а тут занято – скандал выйдет, чужой человек на твоей площади, шутка ли? Дойдет до ментов, а Наталье это точно ни к чему. Пусть и с этой стороны ее поджаривает.

Так, об этом потом. Для тонких работ первым делом надо очистить голову, чтобы руки не дрожали.

Он проник в «кабинет», прикрыл за собой лаз. Устроился за столом, положив на столешницу надежно локти. Клише для десятирублевок требовало доработки. Еще в прошлый раз ему показалось, что портрет вождя получился неидеальным, надо доработать контуры, скорректировать глубину линии. Да и цвета теперь ему не нравились, серый для портрета получался, на его искусствоведческий глаз, чрезмерным, кричащим.

«Цвета-то нестрашно, – решил он, – пообтрется, походит по руками и полиняет. Это мне видно, другие и не различат. А вот глаз. Ну-ка…»

Князь натянул лист бумаги на клише, осторожно нанес краску, следя, чтобы она равномерно заполнила все углубления, затем аккуратно опустил сверху второй лист, читая про себя «Отче наш», чтобы не торопиться, начал катать валиком. Он ведь спокоен, спокоен абсолютно, почему же стучит в ушах, как в шахте?

Наконец он отделил бумагу от клише, осмотрел новенький оттиск, влажный, блестящий. «Вроде ровно? Нет, картавая сволочь, снова косит, и серый… ну яркий он, аж глаз режет. Дерьмо пигменты, точности не жди. Но на это-то как раз плевать. А вот косоглазие исправлять надо».

Упрямый этот ленинский прищур, проще оказалось сымитировать водяные знаки, чем исправить изъян вождя мирового пролетариата. И снова Князь взялся за резец. Удивительно, сколько скотской, тяжелой работы на зоне было, а пальцы все равно хранили гибкость. Не такую, как у Введенских, но вполне, вполне…

Время остановилось или, напротив, бежало быстрее, чем у честных трудяг, которым через час на пахоту. Сколько прошло этих минут, часов, веков – долго ли коротко ли, но на этот раз Андрей, как ни присматривался, придраться ни к чему не мог. Глаз точно встал на место, а серый цвет перестал «вопить». Можно штамповать, а там уж в спокойную голову обязательно придет вариант, как провести обменную операцию.

Пот лил, но он, заложив руки за голову, с наслаждением и треском потянулся: «Первое число совсем скоро, значит, снова потащатся разносить пенсионерам гроши. Можно и повторить, по старой схеме, без тупого балласта, без дурновкусицы и пальбы. Почему бы не прямо тут? Если все по-умному организовать, никому не придет на ум искать тут, в округе. Продумать что попроще, оптимально – в уединенном месте, один на один с почтальоном. А может, и тут у них все еще бабы почтальоны – тем лучше, материал знакомый». Обдумывая детали возможной операции, Андрей не заметил, как заснул, и очнулся оттого, что было дико душно. Все-таки старая вентиляция не была рассчитана на такие длительные смены.

…Со своей половины Князь слышал, что Соня убежала куда-то со своей нянькой, смешной долговязой девчонкой, как ее там… Светка. Знакомая мордочка, вроде бы встречались, может, даже в музее?

Наталья пыхтела над своими индийскими мотивами – ишь ты, видно, увлекла ее задача. Подняла колдовские глаза, улыбнулась:

– Ты что-то рано сегодня. Чаю?

– Спасибо. – Князь взял ее руки и, поочередно целуя, сообщил мимоходом: – Я, Наташенька, чаю пить не стану. Мне на почту надо.

Расчет оправдался, она моментально ощетинилась:

– Что за новости, какую почту?

Андрей изобразил сомнение:

– Я даже не знаю теперь, где тут ближайшая.

– Никуда ты не пойдешь. Ты с ума сошел?! Тут каждый человек как на ладони, увидят!

– Так что же?

– Если знакомых встретишь?

– Неужели я так хорошо сохранился?

– Довольно! Сиди дома. Что тебе надо на почте? – И тотчас уперла руки в боки, как сердитая прачка. – Или на разведку собрался?

– Какую разведку, что ты?

– Дуру из меня не делай! Вся Москва гудит: почту у Лосиного острова ограбили двое, один по-французски говорит!

– Охота слушать бабьи россказни, – упрекнул Князь. – Я по-французски сто лет не говорил.

– Андрей!

– Да я перевод сделать хочу, всего-то!

– Какой перевод, кому?

– Вот, изволь: десять рублей, вот сюда, – Андрей выложил на стол клочок бумаги, – и квитанцию не забудь.

Наталья, задрав брови, прочла:

– «Назначение перевода: Фонд помощи художникам, пострадавшим от войны… добровольное пожертвование на приобретение материалов для художника А. И. Футикова»… Ты шутишь, что ли?

Князь укорил:

– Тебе не угодишь. Неблагородно с твоей стороны. Я что же, не способен к сочувствию?

Наталья криво усмехнулась:

– Ты на все способен. И просто так ничего не делаешь. Говори: зачем?

– Желаю помочь ближнему.

– Понимаю. Тебе не квитанция нужна, а оттиск печати. Снова спрашиваю: зачем?

Андрей, чуть помолчав, проникновенно заметил:

– Очень плохо, когда жена умнее мужа. Это порождает диссонанс и желание устранить его, физически.

– Что это значит?

– Голову оторву… Так что же, идешь или мне самому?

Наталья уже убирала работу, накидывала платок.

– Нет уж. Сиди дома.

– Все дома да дома, – с шутливой капризностью посетовал Князь, – а ведь у меня без моциона наступит нехватка кислорода, и я потеряю последний сон.

– В аптечке этинал.

Андрей восхитился:

– Надо же. Откуда?

– Не твое дело! – огрызнулась она уже с порога.

– Да, и конвертик купи заодно, – попросил он вдогонку.

…Вскоре она принесла и квитанцию, и конверт.

– Что-то быстро ты, – заметил Андрей, – народу немного?

– Много! – ехидно возразила Наталья. – Служащих прибавилось…

И тотчас прикусила язык, глянула настороженно, но Князь спросил самым равнодушным образом, рассматривая квиток:

– Что, толстой Ткач прислали пополнение?

– Прислали уж… мясомолочную лавку.

Андрей очень удивился, но что скрывается под этой метафорой – решил не уточнять.

…Еще одно ночное бдение – и форма для почтовой печати была готова, слишком острые углы – сточены, оттиск получался в меру смазанный, как и положено при воздействии порядочной, изношенной, честной печати. В «папенькином» арсенале нашлись сургучные остатки, Князь проверил – все выходило замечательно, четко, без пузырей. Полное соответствие. Теперь осталось несколько раз потренироваться в снятии печати и опечатывании, чтобы не тратить ни минуты зря.

Осталось додумать детали.

Глава 8

На внеочередном собрании трудового коллектива фабрики было торжественно объявлено о том, что можно спокойно вкалывать, не переживая за потомков. Если прям оставить не на кого, сдавать их можно… нет-нет, не в ДПР, а во вполне пристойный дневной лагерь, он же летняя площадка для детей трудящихся, или просто сарай с воспиталками.

Родители были довольны, немедленно отрядили делегацию на место – и по итогам визита возникли вопросы. В основном насчет водоснабжения. Руки обязательно надо мыть, а бегать на фабрику каждый раз не дело. Ребенка никто одного к производственным помещениям не допустит, а каждого сопровождать – столько воспитателей не будет.

Фельдшер заметила:

– Недавнее постановление было об усилении заботы о детях трудящихся. К тому же вопрос санитарного минимума!

Ей отвечали:

– Ишь, цацы, в общежитии порой вообще воды нет, никакой.

– То вы, а то дети.

– Они и в общаге дети.

И прочее разное говорили, постепенно переходя на личности и повышенные тона. Директор Акимова призвала к порядку:

– Товарищи, не отвлекаемся! Мы решаем общий вопрос, ближе к делу. Что в принципе можно сделать?