– Светлана, я хоть и зек, но я честен с вами. Мне некогда ухаживать. Мы люди взрослые и зрелые, нам надо жить. Поговорите с Кумом, если он хочет замять это дело, то пусть переведет меня в лазарет санитаром и оставит в покое.

Женщина глубоко задышала, ее грудь под халатом стала вздыматься. Она опалила меня своим взглядом, в котором сквозило негодование и надежда, не скрытая от моих глаз. Светлана развернулась в сторону двери и, не отвечая, вышла.

А утром ко мне заглянул Кум. Он мрачно на меня посмотрел и, придвинув стул, уселся на него.

– Ну что, Фокусник, – произнес он нейтральным голосом, – все чудишь?

Я ответил сдержанно:

– Нет, гражданин начальник, стараюсь выжить и не доставить никому неприятности.

– Что-то не похоже, – мрачно усмехнулся он. – Ты решил меня шантажировать?

– Нет, просто договориться по-человечески. Жизнь она длинная…

– У тебя она может стать короткой, Глухов, – раздраженно перебил меня Кум.

Я улыбнулся уголком рта, голос мой был ровен и спокоен:

– Меня хотели зарезать, и убийца приходил сюда. Он даже обронил орудие убийства, и я его спрятал. Вы не найдете нож, даже если порежете меня на органы. Кому нужно, чтобы это преступление повесили на колонию? Снизятся показатели. Кого-то лишат премии…

– И что, ты сможешь замять это дело?

– Могу ответить так: меня хотели просто прессануть, и я сам себя порезал. Могу так сказать. А могу назвать номера заключенных, которые говорили, что вы им дали приказ меня убить…

– А зачем мне тебя убивать? Кто поверит твоим словам?..

– Поверить-то, может, и не поверят, но зеки не будут на себя брать вину. Они скажут, что вы им приказали меня нагнуть, и все. А результат такой, что я в больнице с колото-резаной раной. Улики хоть и косвенные, но есть. Вас не будет на этом месте… Уволят.

– И что? Буду на гражданке…

– Будете жить, мало получать. Кроме того… У вас накопилось много недоброжелателей. Сейчас вы неприкасаемый, а потом?..

– Ты мне угрожаешь? – Голос Кума был полон ярости и гнева. Он испепелял меня взглядом.

– Я хочу договориться, гражданин начальник. Не трогайте меня, дайте досидеть свой срок, и от меня у вас не будет неприятностей, обещаю. Даже могу быть вам полезен. Если у вас нет приказа сверху меня гнобить…

Кум задумался, он смотрел в пол и молчал, потом медленно произнес:

– Такого приказа нет. Я подумаю над твоими словами, завтра дам ответ. – Он поднялся со стула и вышел…

– Что вы натворили, идиоты! – Зам по безопасности и оперативной работе был в ярости. – Кто вам приказывал его резать? Вы должны были его просто попугать, и все, он должен был оказаться морально сломленным. А вы?..

– Да мы его не резали, гражданин начальник, – верзила был бледен, и его подбородок трясся. – Мы просто ударили его в морду… Один раз. Больно борзый. Он сказал, что понял, и мы ушли. Кто-то еще его подрезал?

– Кто-то еще! – передразнил его офицер. – Никого там больше не было. Его нашел контролер, что вышел на обход. Никто из заключенных к мусору не подходил, только вы. Хорошо, если сдохнет, что-то можно придумать, но он выживет, вот чувствую, что выживет, и что он наговорит? Ты, – он ткнул пальцем в верзилу, – пойдешь в лазарет и поговоришь с Фокусником. Больше его не трогайте, понял?

– Понял, гражданин начальник, пойти в лазарет и поговорить с Фокусником. О чем? Поговорить-то о чем?

– Спроси, кто его подрезал, и предупреди, чтобы много следователю не рассказывал, припугни только… Идите. – Он махнул рукой и расстегнул галстук форменной рубашки. Из графина налил себе воды и залпом выпил полный стакан.

За спиной с треском раскрылась дверь. Зам по безопасности и оперативной работе обернулся, хотел сказать что-то резкое, но в дверях стоял мрачный начальник колонии.

– Дмитрий Леонидович, что происходит? – В голосе полковника слышалась тревога. Он вошел, закрыл дверь, подошел к столу, сел и спросил: – Как ты дошел до этого?

– О чем вы, товарищ полковник? – нахмурился майор, пытаясь выиграть время. События развивались слишком быстро и не так, как планировал зам по безопасности и оперативной работе.

– Я о заключенном, которого порезали твои люди из службы правопорядка.

– Его никто не резал, – спокойно ответил майор. – У меня все под контролем.

– Как не резал? Санчасть доложила о резаной ране и избитом новичке. Ты уверен, что все под контролем?

– Это случайность или подстава. Я выясню, кто за этим стоит. Может, Глухов сам себя порезал.

– Да? А где же орудие преступления? Его не нашли в руке Глухова. Скоро приедет следователь прокуратуры, разбирайся с ним сам. Мне уже звонили из областного управления, вызывают. Мы снижаем показатели. Если это покушение на убийство и тебя в этом уличат, я не буду тебя прикрывать. Заигрался ты, майор.

– Товарищ полковник, у меня все под контролем, – уверенно заявил майор.

– Хотелось бы верить, – ответил начальник колонии. Он тяжелой походкой покинул кабинет.

Майор остался один в кабинете, задумчиво рассматривая графин с водой. Его мысли были далеки от реальности, пока в дверь не постучали. Он машинально ответил:

– Да, входите.

В кабинет вошла Светлана Самыкина, смесь матери-бурятки и русского отца. Ее голос был спокоен, но в глазах читалась тревога.

– Разрешите, товарищ… майор, – произнесла она, слегка склонив голову.

– Да, Светлана, что у тебя? – Майор посмотрел на нее, пытаясь сосредоточиться.

– Послание от раненого осужденного, – ответила она, протягивая сложенный лист бумаги. – Это его медицинские показатели. Вы просили…

Майор резко поднял голову, выходя из задумчивости.

– Да, спасибо, – произнес он, машинально забирая медицинский лист. – Он пришел в себя? – спросил майор, чувствуя, как внутри все напряглось.

– Да, и у него были гости, – начала Светлана, ее голос дрожал. – Одного осужденного из службы правопорядка пропустили санитары. Я не видела, как он прошел, но когда зашла в палату, он уже был там. Глухов обвинял его в покушении на убийство.

Майор нахмурился, его взгляд стал ледяным.

– Он хотел убить Глухова? – недоверчиво спросил он, вставая со стула и нервно шагая по кабинету.

– Да, – ответила Светлана, нервно сжимая руки. – Осужденный держал в руке нож. Когда меня увидел, бросил его на пол и сбежал, грубо оттолкнув меня.

Майор остановился, его лицо потемнело.

– Я найду его, – сказал он, сжимая кулаки. – Еще что-то?

– Глухов предлагает уладить дело миром, – продолжила Светлана, ее голос стал еще тише.

– Как уладить? – переспросил Майор, его глаза сузились.

– Он хочет досидеть срок без наездов со стороны администрации и заключенных, – ответила Светлана. – Говорит, что не доставит проблем.

– Он сам это сказал? – Майор не верил своим ушам.

– Да, – подтвердила Светлана. – И просил передать вам, что хочет остаться в лазарете санитаром.

Майор взорвался:

– Вот нахал! Вот же наглец… И вы пришли просить за него?

– Я пришла передать вам его слова, – спокойно ответила Светлана. – Считаю, что они стоят того, чтобы над ними подумать. У него есть нож, орудие покушения на убийство…

– Вы не отобрали у него нож? – перебил ее майор.

– А как? – удивленно спросила Светлана. – Заключенный выбросил его, а Глухов подхватил и спрятал. Обыщите его сами, но он сказал, что даже разрезав его на части, нож не найдут.

Майор сжал зубы.

– Фокусник, – пробормотал он, с неприязнью глядя на Светлану. – Хорошо, я с ним поговорю. Можете быть свободны, Светлана Алексеевна.

Светлана кивнула и направилась к двери.

– А вам самой-то не страшно иметь такого санитара? – бросил ей вслед майор.

– Он не страшный, товарищ майор, просто загнанный, – ответила она, оборачиваясь. – Это видно по его состоянию.

Майор махнул рукой и остался один. Его кабинет наполнился тяжелой тишиной, а в воздухе витало предчувствие неприятностей.

Действительно, над словами Глухова стоило подумать. Противник ему попался непростой – видимо, там, за границей, его неплохо подучили… Но это не его прерогатива – искать шпионов, его дело – обеспечить безопасность, а ситуация вырисовывается крайне неприятная. Есть раненый, есть орудие покушения на убийство и есть подозреваемые. Надзорные органы за местами заключения не упустят такой возможности, чтобы не пришить заказ убийства ему. Это и новые звания, и повышение по службе для следователей. Да, надо договариваться с этим Глуховым, решил майор и поднялся со стула. Застегнул галстук, надел китель и вышел из своего кабинета.

* * *

Следователь пришел на пятый день. Невысокий, в очках, с большими залысинами, лет сорока, с озабоченным желтушным лицом.

«Злоупотребляет крепкими напитками», – подумал я. С Кумом мы договорились. Я беру вину на себя, а он переводит меня в лазарет санитаром, но оставляет в первом отряде.

Визитер представился:

– Герасимович Анатолий Валерианович, следователь районной прокуратуры. Я из надзора по соблюдению социалистической законности в местах лишения свободы. – Он раскрыл портфель и достал тонкую папку, открыл ее, поправил очки и начал допрос. – Итак, осужденный Глухов, – произнес следователь. – Вы можете говорить?

– Могу, – тихо ответил я.

– Тогда расскажите, как вы оказались в таком положении, подробно, по минутам: что делали, где встретили своих убийц, как это произошло и на какой почве возникла ссора?

Я кивнул.

– Это было примерно в половине четвертого дня. Я выносил мусор, и когда высыпал его в контейнер, то понял, что я вот так, как этот мусор, выброшен из жизни. Я никому не нужен… Никого у меня не осталось… И тут я почувствовал такую тоску, гражданин следователь, что прямо хоть вешайся, – на глазах у меня выступили слезы. Я вытер их и продолжил говорить. – Но у меня бабушка верующая, она говорила, что вешаться нельзя, это самоубийство, самоубийц не принимает Господь.

– Глухов, вы же член партии… Хм, были, – поправился он. – Как вы можете верить в такие глупости? Какой господь? Человек сам вершитель своей судьбы. Что дальше было? – Он недовольно поправил очки.

– А дальше, гражданин следователь, – я вздохнул, – я решил свести счеты с жизнью.

– Что-о? – Очкарик вытаращился на меня. – Что вы решили?

– Я решил себя убить, достал бритвенное лезвие и порезал себя, но было больно, и я не довел начатое до конца. Я сжался и упал на асфальт. Дальше не помню…

– Глухов, – следователь не сдерживал раздражение и насмешку, – кого вы хотите выгородить? Ясно, что вас хотели убить. Так кто это сделал? Вы скажите, не бойтесь, вас переведут в другую колонию, и вам ничего не будет угрожать.

Он смотрел глазами доброго дядюшки, а в душе у него сидела ядовитая гадюка, я это чувствовал. Ему моя судьба до лампочки. Кто я? Просто зек, я никто, и имя мне – никак. Таких, как я, миллионы сидят по колониям, не имея права называться человеком. Мы ниже второго или третьего сорта люди, если можно людей делить на сорта.

– Я никого не выгораживаю, гражданин следователь, – ответил я. – Так все и было. Врагами я еще не успел обзавестись…

– А вот в показаниях свидетелей, что были в цеху, и прапорщика-контролера говорится, что они видели троих осужденных из службы внутреннего порядка, они в то же самое время, когда вы, по вашим словам, решили покончить с собой, вышли из-за угла, где находились контейнеры. Может, назовете имена или номера этих свидетелей?

– Я никого не видел, гражданин следователь, я просто хотел по-тихому уйти из этого мира. Мой мир разрушен, я скомпрометировал себя, мне самому от себя тошно. Клеймо предателя будет со мной до конца жизни, вы понимаете, какой это груз? – Я говорил искренне, потому что душа Ирридара сильно страдала оттого, что я назвал себя предателем, но душа Глухова давила все чувства, что рвались наружу.

Следователь проникся моей безысходностью и, казалось, даже поверил мне.

– Но где тогда орудие убийства, вернее, покушения на самоубийство? – спросил он.