Правый Указательный помогает ей выбраться из воды и показывает, что его желание не прошло. Пус покоряется, хотя расстроена его отношением: он не извиняется, не проявляет сочувствия утрате столь дорогого для нее предмета. Она старается слушаться Мелкоголового, но ею все сильнее завладевает сомнение: в каком положении она оказалась?

Немного погодя ей начинает казаться, что ей нравится происходящее, приятные ощущения вытесняют грустные мысли. Но тут Правый Указательный замирает, исторгает животный рев облегчения, падает и поворачивается на бок. Пус лежит на спине и чего-то ждет, потом наклоняется к нему. Оказывается, Правый Указательный уже уснул. Девушка тяжело вздыхает и долго лежит без движения, с открытыми глазами, с головой, полной противоречивых мыслей. Потом она встает и, оставив своего мужчину храпеть, покидает подземный зал и пещеру.

Снаружи слабо серебрится четвертушка луны. От костра осталась груда дымящихся углей. Все участники праздника спят, некоторые с улыбкой на губах.

Пус садится и смотрит на звезды. Она мечтает о своих будущих детях, которые унаследуют свойства обоих племен. Внезапно она слышит шаги и инстинктивно хватается за кинжал. Но нет, к ней приближается человек, а не зверь.

Девушка с облегчением прячет кинжал. Подходит ее свекровь, Правый Большой. Пус привстает ей навстречу, но свекровь сама выхватывает кинжал и кидается на Пус, метя своим кинжалом ей в горло. Девушка едва успевает отпрянуть. Свекровь, не образумившись, кидается на нее снова.

Женщины катаются по земле, Пус зовет на помощь.

Злость придает ее свекрови сил, ее лицо пылает ненавистью. Как ведьма, она прыгает на поверженную наземь невестку и заносит над ней кинжал. Но чья-то рука хватает ее за запястье и заставляет выронить оружие.

Пус, лежащая навзничь, узнает своего спасителя: это Левый Указательный. Юноша хватает ее свекровь за плечи и отшвыривает, чтобы она успела встать. Но тут вмешивается вождь Правый Средний: он бросается на спасителя Пус.

Вскоре участников драки становится не счесть. Но Большеголовые, пусть физически они сильнее, слишком медлительны – не иначе из-за зелья, заставлявшего их смеяться. Мелкоголовые пользуются как этим, так и своим численным превосходством, чтобы схватить свои луки и начать разить стрелами беззащитных Большеголовых.

Рукопашная Пус и ее свекрови еще не кончена. Рядом с ними падает под ударами вражеского вождя Левый Указательный. Пус в ярости прижимает руки свекрови к земле коленями.

Она заносит свой кинжал, готовясь поразить им свекровь, но в спину ей вонзается стрела.

У Пус перехватывает дыхание, но она успевает повернуть голову и увидеть того, кто в нее выстрелил: это не кто иной, как Правый Указательный, с которым она недавно занималась любовью.

Она падает навзничь, ломая при падении пронзившую ее стрелу, пытается приподняться, но на груди у нее выступает кровь. Ее глаза еще открыты. Правый Указательный поднимает и обнимает мать. Он предпочел мать жене.

Попытки девушки пошевелиться напрасны. Сознание ее не покинуло, глаза видят, уши слышат, но даже слабое движение ей не под силу. Остается лежать и дышать.

Вокруг нее кипит бой. Мелкоголовые все больше одерживают верх над Большеголовыми, мало кто из которых остается в живых. Некоторые лежат связанные.

Внезапно Пус ощущает холод, покалывание в кончиках пальцев на руках и ногах. Это ощущение сменяется онемением, распространяющимся по всему телу. Дышать и то становится труднее. Сердцебиение все больше замедляется, пока сердце совсем не останавливается.

…Стук в дверь, ходящая ходуном дверная ручка, голос:

– Все хорошо, мадам? МАДАМ! ОТКРОЙТЕ!

20.

Ручку так дергают, что, кажется, сейчас оторвут.

– Пожалуйста, ответьте! Что-то случилось?

Эжени расправляет затекшие ноги, растирает лицо, чтобы поскорее очухаться, спускает воду, отодвигает задвижку и открывает дверь.

– Все хорошо? – спрашивает сотрудница полиции.

Рыжая девушка, не отвечая ей, плещет себе в лицо холодной водой из крана тюремного туалета.

– У вас проблема?

Меня только что прикончили, и кто – собственный супруг! То еще ощущение! Сомневаюсь, что снова захочу замуж…

– Нет-нет, все в порядке.

Она пьет воду из ладоней и выходит в коридор.

– За вами пришли, – сотрудница говорит ей в спину. – Прошу сюда.

Она ведет ее в кабинет, где все стены увешаны плакатами с именами и физиономиями разыскиваемых. У стола сидит ее отец, а за столом – молодой полицейский с капитанскими лычками.

– Благодарю, что все уладили, – говорит ему Рене Толедано, подписывая одну бумагу за другой.

– Благодарите случай, – отвечает полицейский и смотрит на Эжени. – Я учился в Сорбонне, ваш отец мне преподавал.

– Все равно, спасибо, что помогли с формальностями, необходимыми для освобождения моей дочери. Благодаря этому месье, – обращается Рене к дочери, – я добился, чтобы на тебе не висел этот «мелкий инцидент».

– Спасибо, – машинально отзывается Эжени, чьи мысли еще очень далеко.

– Все хорошо, мадам? – осведомляется капитан. – Вы такая бледная…

– Все хорошо, благодарю.

– Мне доложили, что вы надолго заперлись в туалетной кабинке.

– Мелкие дамские осложнения, – врет она, не раздумывая.

Молодой полицейский встает, чтобы проводить их к выходу.

– Простите за навязчивость, – говорит ему Эжени, – нельзя ли отпустить моего друга Николя Ортегу?

– Его уже забрал отец, – отвечает капитан.

Отец и дочь покидают комиссариат полиции и через пять минут садятся в старенький «Рено Твинго», автомобиль Рене.

В машине Эжени торопливо достает свой блокнот и начинает рисовать.

– Сделай одолжение, объясни хотя бы, что происходит… – просит ее отец, заглядывая в блокнот.

Она пожимает плечами и, не переставая рисовать драку, рассказывает:

– На нас напали члены неонацистской партии с факультета права Ассас. Конкретно банда Мюллера. На них были капюшоны.

– Неонацисты из ННП? Других таких фашистов надо еще поискать! – волнуется Рене. – Ну а НСП нынче левее крайне левых… Все вы, что одни, что другие, ненавидите друг друга еще более люто, чем ваши ультралевые и ультраправые предшественники.

Эжени вскидывает голову, удивленная отцовской безапелляционностью.

– В этот раз они напали на нас. Напоминаю, мы всего лишь оборонялись.

Рене вздыхает:

– На счастье, примчалась полиция и вас разняла, иначе вы друг друга поубивали бы. Ты не ранена?

– Пару раз приложили, ничего серьезного.

У Эжени одно желание: вернуться к себе и принять душ, но в полуденном Париже сплошные пробки.

– Капитан полиции рассказал мне, что среди ваших есть раненые. Некоей Лоле исполосовали плечо бритвой. Порезы имеют форму нацистского символа.

– Они и меня хотели так пометить, но Николя меня спас.

– Николя Ортега? Главный в ячейке НСП балбес, корчащий из себя Че Гевару?

Эжени не нравится тон отца, когда он говорит о ее возлюбленном, но она решает промолчать.

– Ты с ним спишь? – не унимается он.

Она не отвечает.

Рене едва не задевает велосипедиста и спугивает его гудком.

– Я знаю, почему ты застряла в туалете, – опять заговаривает он. – Я, когда еще мог заниматься регрессиями, тоже, бывало, там скрывался, потому что только там можно уединиться так, чтобы никому не отчитываться.

Эжени рада сменить тему. Ей не хочется скрытничать.

– Благодаря новому преподавателю, использующему искусственный интеллект для изучения истории, я точно определила, где и когда происходит моя первобытная регрессия.

Отец вопросительно смотрит на нее.

– Он отсканировал мой рисунок звездного неба, прогнал его через свою программу и нашел координаты места. Потом отсканировал рисунки с окрестными холмами, ввел в программу всю информацию, которой я располагала, о растениях, животных, лицах. Программа все проанализировала и выдала результат: мы – неандертальцы, жившие в Израиле, конкретно южнее горы Кармель, в месте под названием Эль-Табун.

– Ты шутишь?

– Нисколько. Там нашли древнейшее в истории человечества захоронение. Это, между прочим, могила моей мамы – я имею в виду тогдашнюю маму, – которую мы с тогдашним отцом вырыли и накрыли плоским камнем сто двадцать тысяч лет назад.

Они продолжают тащиться с черепашьей скоростью.

– Это одна из поразительных вещей, найденных благодаря «5W», программе Рафаэля Герца. Я была там, когда мое неандертальское племя встретилось с племенем сапиенсов. Сначала все шло гладко. А потом мой отец – то есть отец Пус – решил выдать меня за Правый Указательный, так зовут сына вождя сапиенсов. На пиру после брачной церемонии сапиенсы напоили нас спиртным и коварно на нас напали.

Она рассказывает во всех подробностях, что видела и чувствовала в последней регрессии. С содроганием вспоминает то мгновение, когда ее пронзила стрела. Опять переживает тот ожог, ту острую боль. Видит словно наяву, как оглянулась и узнала своего убийцу.

Она сердито сжимает кулак. Ее сжигает злоба, не свойственная Эжени Толедано, но она все равно вся пылает.

– И как же все это кончилось?

– Плохо. Моей смертью.

– Нет, ты жива.

– Как это «жива»? Говорю, он меня убил.

– Смерть тела – не смерть души, – возражает Рене. – Если хочешь, я тебя провожу, чтобы ты взглянула, что происходит «после».

Раздается такой пронзительный гудок, что у них едва не лопаются барабанные перепонки.

На светофоре зажегся зеленый свет. Рене смотрит в зеркальце заднего вида, чтобы понять, кто ему сигналит.

Эжени оборачивается и видит здоровенный внедорожник камуфляжной раскраски с торчащим хромированным бампером, с целой шеренгой клаксонов на крыше и с головой гиены на капоте.

– Так и будешь стоять, козел?! – орет водитель этого танка.

Рене хочет тронуться, но вместо этого его старая колымага глохнет.

Танкист вываливается наружу. Весь он увешан золотыми цепями и медальонами в форме доллара, оголенные ручищи густо покрыты татуировками, волосы мелко завиты и обесцвечены.

Рене опускает стекло:

– Простите, двигатель барахлит…

– ДВИГАЙ ОТСЮДА, А ТО РАСПЛЮЩУ, КОЗЛИНА! – заходится верзила.

– Уважаемый, – говорит в ответ Рене, – я не стану вас оскорблять в ответ, но, боюсь, свеча вашего интеллекта дышит на ладан…

Детина харкает ему на дверцу, забирается в свой внедорожник и втыкает первую передачу.

Удар, Рене и Эжени едва не расшибают лбы о приборную доску.

Теперь Рене все же распахивает дверцу и высовывает наружу голову:

– В чем дело? Что вы себе позволяете?

Он открывает бардачок, вынимает два экземпляра европротокола и ручку и выходит. Но детина проносится мимо него с выставленным в окно средним пальцем.

– КОЗЛИНА! – Можно подумать, что другие слова ему неведомы.

– Ну и молодчик! – Рене провожает взглядом внедорожник и с досадой разглядывает свой пластмассовый бампер, расколотый хромированным тараном.

– Я его узнала, – сообщает Эжени, тычущая пальцем в смартфон.

– Ну, и кто это?

Она показывает отцу свой смартфон.

– Вот его фотография. Это Гиена, знаменитый рэпер.

– Я записал номер. Заявлю на него, кем бы он ни был, ему это так не сойдет.

– Забей, – советует отцу Эжени со вздохом. – У него полно таких стычек, часто с более серьезным исходом, и он всегда выходит сухим из воды. У него виртуозный адвокат, судьи клянчат у него автографы… Подашь жалобу – прослывешь старым реакционером, не переваривающим молодежь, увы.

– Как же так, он специально в нас врезался!