Я много лет верой и правдой служил Вашему супругу. Ныне он возносит молитвы! Увы, я пребываю в своем имении всеми забытый и с тоской издали созерцаю сорок восемь дозорных костров столицы.

К тому же скончалась моя обожаемая жена Саюри… Я безутешен… Но моя дочь Мурасаки достойна всяческих похвал, ей скоро исполнится четырнадцать – и по всему видно, быть ей красавицей. Она с радостью станет прислуживать у дверей с золотыми петухами^[3].

Мой сын Нобунори уже повзрослел и почел бы за счастье поступить на службу, хотя бы на скромную должность помощника толкователя законов.

Тамэтоки окинул придирчивым взором письмо и отложил его. Затем он положил перед собой еще один чистый лист и написал:

Приветствую Вас, о, досточтимый Первый министр…

Первый министр постарел и частично устранился от государственных дел, передав это почетное бремя Левому и Правому министрам. Однако с его мнением считались при императорском дворе, ведь он по-прежнему возглавлял Государственный совет.

Мать-императрица все реже покидала свои покои в Дзёнэйдэне^[4]. Этот Дворец извечного покоя считался старым, потому что был построен почти два века назад, но мать-императрица Сэнси любила его и испытывала раздражение оттого, что вынуждена делить это жилище с невесткой. Всякий раз, когда Сэнси видела невестку, приходилось вспоминать о раздражающем соседстве. Вот почему, когда сын императрицы, Итидзё, вошел в возраст и женился на юной Садако, по приказу матери-императрицы почти в то же время началось спешное строительство дворца Токадэн – Дворца восхождения к цветам, – предназначенного для Садако. Молодая императрица не хотела переезжать в уже существующий Рейкэидэн, Дворец живописных видов, потому что в нем ранее, при прежних императорах, жили наложницы высших рангов.

По правде говоря, мать-императрица недолюбливала Садако не только из-за вынужденного соседства. Сэнси считала невестку простушкой, не унаследовавшей ума и проницательности рода Фудзивара – «поставщика» императорских жен вот уже на протяжении полутора столетий. Однако у Садако было одно несомненное достоинство: она была внучкой Фудзивара Канаиэ, Первого императорского министра. Увы, в последнее время министр часто хворал и покидал свой дом, расположенный на улице Нидзё, только в случае заседания Государственного совета.

Мать-императрица уважала Первого министра и безгранично доверяла ему, тем паче, что она сама происходила из рода Фудзивара. Канаиэ был человеком проницательным и чрезвычайно дальновидным. Его пребывание на должности Первого министра выдалось на редкость плодотворным: науки и искусства процветали, а среди аристократов давать образование детям стало считаться хорошим тоном – теперь учили даже девочек! Не последнюю роль в этом сыграло то, что министр был почитателем поэзии, и пусть его стихи не отличались изысканностью, но старания придворных сочинителей он мог оценить по достоинству.

Помимо покровительства поэтам и ученым, Канаиэ благоволил архитекторам. Именно во время его правления Хэйан преобразился. Вокруг него выросли буддийские монастыри, соперничая богатством с традиционными синтоистскими храмами. Сам же министр мечтал возвести храм и удалиться туда на покой, однако его мечте не суждено было сбыться: государственные дела не отпускали, требуя постоянно внимания. Даже будучи больным, он принимал в своем доме сановников и просителей.

Мать-императрица сидела посреди комнаты на татами, а ее многослойное одеяние раскинулось вокруг пышными красивыми складками. Волосы, расчесанные на две стороны с прямым пробором, струились по плечам и ниспадали до самого пола. Две нижние пряди, одна справа и одна слева, были подрезаны и лежали на груди, как положено для каждой замужней женщины.

Несмотря на зрелый возраст, Сэнси выглядела прекрасно: гладкое лицо, ухоженные руки. О прожитых годах напоминала разве что слегка располневшая фигура, ведь императрица подарила своему супругу наследника Итидзё.

Фрейлина мелкими шажками приблизилась к матери-императрице, опустилась на колени и с поклоном протянула письмо.

– Что это?

– Прошение от господина Фудзивара Тамэтоки, – произнесла юная фрейлина.

– Старший секретарь ознакомился с ним? – поинтересовалась Сэнси.

– Да, мать-императрица. Письмо предназначено лично вам…

Сэнси взяла письмо, оно было уже распечатано и прочитано ее старшим секретарем, дабы не утруждать госпожу всяческими пустяками. Однако секретарь счел, что прошение Тамэтоки отнюдь не относится к пустякам, ведь проситель сам принадлежал к известному роду…

Мать-императрица бегло прочитала письмо.

– Что ж… Негоже ученому мужу Фудзивара пребывать без дела. Надо посоветоваться с Первым министром и изыскать ему достойную должность. Да и его дочери, Мурасаки, пора уж быть представленной ко двору. Сделаю юную прелестницу своей фрейлиной. Может быть, один из принцев^[5] увлечется ею. Из Фудзивара получаются отменные жены и наложницы. Конечно, при ее положении можно лишь рассчитывать на покои в Сливовом павильоне^[6], а что касается юного Нобунори… Разумеется, должность помощника толкователя законов не столь завидна, однако в его возрасте надо с чего-то начинать.

…Первый министр также ознакомился с прошением своего дальнего родича. Он пришел к тому же выводу, что и мать-императрица: Фудзивара не должны пребывать в забвении, поэтому пора Тамэтоки вернуться к службе, для Мурасаки следует подыскать достойного жениха, а Нобунори должен приобщиться к законам. Пройдет лет пять-шесть, и он станет судьей.

Вскоре в имение Тамэтоки прибыл императорский гонец. Он передал хозяину депешу, подписанную Первым министром. В ней говорилось, что по достижении четырнадцати лет Мурасаки следует явиться ко двору госпожи Сэнси, дабы стать фрейлиной. Сам же господин Тамэтоки получает назначение наместником в Авадзи и должен прибыть в провинцию не позднее Праздника хризантем, который принято отмечать с наступлением осени.

Сердце Тамэтоки трепетало от радости: все складывалось на редкость удачно! Он даже помыслить не мог о подобной милости своих могущественных родственников. Право же, недаром говорят в Хэйане: «Куда ни глянь – кругом одни Фудзивара! Все должности им достаются!»

Но Тамэтоки, впрочем, как и других выходцев из могущественного клана, мало волновали пересуды столичной и провинциальной аристократии, лишенной продвижения по службе.

Близилась середина лета, а с ней и фестиваль звезд – Танабата. День, когда возлюбленных, Пастуха и Ткачиху, разделила Небесная река (Млечный Путь), и лишь в седьмой день седьмого месяца, когда сороки сложатся в мост над Небесной рекой, они могут встретиться. Именно к нему Тамэтоки решил приурочить торжество в честь совершеннолетия Нобунори и Мурасаки. Времени оставалось мало, но надо было достойно подготовить детей, ведь они вступали во взрослую жизнь. Следовало составить списки приглашенных, нанять музыкантов, жонглеров, акробатов – словом, сделать все, чтобы гости оценили щедрость Тамэтоки по достоинству. Тем паче, что теперь, с новым назначением, он мог подумать и о достойном женихе для Мурасаки.

Глава 2
Совершеннолетие

Тамэтоки сидел, скрестив ноги, подле невысокого столика, заваленного свитками различной величины и листами китайской бумаги, испещренными отменной каллиграфией.

Расписные перегородки раздвинулись – в комнату отца вошла Мурасаки. Тамэтоки оторвал взгляд от документов и пристально взглянул на дочь. Девочка почтительно поклонилась и присела на татами напротив.

Дочь за последние несколько месяцев заметно повзрослела.

– Я хотел поговорить с тобой, Мурасаки…

– Слушаю вас, отец…

Тамэтоки опустил глаза, пытаясь собраться с мыслями: слишком быстро все менялось. Еще недавно он считался отставным сановником, а теперь – будущий наместник богатейшей провинции.

– Через месяц состоится фестиваль звезд, Танабата, – произнес Тамэтоки, снова посмотрев на дочь, продолжавшую сидеть со склоненной головой. – Именно в этот день я намерен пригласить гостей и отпраздновать ваше с Нобунори совершеннолетие.

– Как вам будет угодно, отец… – не поднимая глаз, ответила Мурасаки.

– К тому же я получил новое назначение и в конце лета отбываю в Авадзи. Тебе же я намерен подыскать достойного жениха, обручить с ним и отправить в качестве фрейлины ко двору матери-императрицы.

Из груди Мурасаки вырвался тяжелый вздох.

– Я не хочу покидать имение, отец… Здесь все напоминает мне о матушке.

Губы Тамэтоки тронула горестная улыбка.

– Мне тоже… И поэтому я приму новое назначение. Возможно, я возьму себе молодую наложницу…

Мурасаки встрепенулась и с осуждением посмотрела на отца. Тот на миг смутился.

– Вы вправе делать то, что считаете нужным, – холодно произнесла дочь. – Со дня смерти матушки прошло уже более года.

– Да… Время, увы, быстротечно… – ответил отец, а затем умолк, потому что перед глазами явился облик горячо любимой Саюри.

Сглотнув подступивший к горлу комок, Тамэтоки спросил у Мурасаки:

– Разве тебе не интересно, кто станет твоим женихом?

Дочь, понимая, что ничего уже нельзя изменить, снова вздохнула:

– И кто же он?

– Фудзивара Кейко, сын старшего советника и его единственный наследник. Более блестящей партии и пожелать нельзя! К тому же ты его видела…

Мурасаки наморщила лоб, пытаясь вспомнить: кто же такой, этот Кейко? И почему она предназначена именно ему?

Неожиданно перед ней возник облик привлекательного юноши. Может, он и есть Кейко?

– Мы виделись с ним на празднике любования кленами? Кажется, два года назад… Матушка была еще жива…

– Так и есть! На празднике любования кленами, когда мы гостили у губернатора Масамунэ Оэ, твоего дяди.

Мурасаки кивнула: она прекрасно помнила, что род Масамунэ считался в Хэйане вторым после Фудзивара, и ее матушка происходила именно из него.

Решив подбодрить дочь, Тамэтоки добавил:

– На днях в имение прибудет твоя тетушка Масамунэ Найси. Она всегда считалась рачительной и мудрой хозяйкой. Поэтому именно она поможет мне в приготовлении к празднеству.

Действительно, при упоминании тетушки Мурасаки оживилась и воскликнула с нескрываемой радостью:

– Неужели Аяко приедет тоже?

– Разумеется! Тетушка приедет вместе с ней. Куда же мать без дочери?! К тому же, насколько мне помнится, вы с Аяко всегда ладили.

Теперь Мурасаки счастливо улыбалась.

– Спасибо, отец.

– Да, и как только госпожа Найси прибудет в имение, сразу же обсуди с ней свой наряд. Ты должна выглядеть безупречно. Не забывай: ты почти невеста и фрейлина матери-императрицы!

Мурасаки в страшном смятении покинула комнату отца. Даже в своем тайном убежище в саду не получилось найти покой, поэтому пришлось отправиться к синтоистскому святилищу.

Это тоже не помогло, и весь остаток дня прошел как в тумане. Наконец солнце начало клониться за горизонт, наступил час Кабана, но Мурасаки не могла заснуть. Мысль о том, что она скоро выйдет замуж и будет служить матери-императрице, не приносила умиротворения. «Ах, будь матушка жива, мне не пришлось бы так скоро покидать отчий дом и с замужеством можно было бы повременить… Но матушки больше нет среди живых, она в садах Аматэрасу^[7], а мне суждено стать женой Кейко…»

Задремать удалось только под утро.

Через три дня, на исходе часа Лошади, в имение прибыла тетушка Найси вместе с Аяко и целым отрядом прислуги. Тамэтоки был несказанно рад приезду свояченицы и поспешил навстречу многочисленной процессии, как только увидел, что гости оказались во дворе.

Когда из крытой повозки, затянутой ярко-зеленым шелком, появилась Масамунэ Найси, Тамэтоки тотчас подхватил долгожданную гостью и помог спуститься на землю.