– О, Будда Амида! – воскликнула свояченица, использовавшая выражения из новомодного буддизма, однако так и не забывшая веру предков. – Господин Тамэтоки! – воскликнула она и буквально упала в объятия хозяина дома.

– Госпожа Найси! Как я рад вас видеть! – вторил тот, ставя гостью наземь. – Надеюсь, дорога не утомила вас?

Найси, почувствовав под ногами песок двора, чинно поклонилась свояку.

– Дорогой мой Тамэтоки, мы с дочерью очень утомились. Дороги ужасны! Увы, ведомство, которому поручено следить за ними, бездействует. Мою повозку так трясло – думала, не доеду, отправлюсь раньше времени в Чистые земли^[8]. Правый министр занят лишь обустройством столицы! А как же Момодзоно и Нисиномия – знаменитые предместья Хэйана?! Добираться от них до столицы просто мучительно!

Госпожа Найси очень радела за Нисиномию, потому как именно в этих землях располагался дворец с одноименным названием, принадлежащий ее мужу, губернатору околостоличных провинций. К тому же Нисиномия какое-то время являлась императорской резиденцией. Это было примерно полвека назад, когда сын одного из императоров от наложницы безжалостно сверг своего высокородного родителя и узурпировал власть.

Тамэтоки несколько опешил от бури эмоций свояченицы, но он любил Масамунэ Найси, как брат, ведь Найси была родной сестрой его покойной жены.

Тем временем из повозки выглянула прелестная Аяко.

– Великие боги! Племянница! – воскликнул Тамэтоки и протянул к девочке руки.

Однако когда он помог ей выбраться из повозки, то увидел, что девочка Аяко, памятная ему по прошлым встречам, теперь превратилась в юную соблазнительную красавицу. Разумеется, гостеприимный хозяин поместья не преминул высказаться по этому поводу:

– Однако, Аяко, твоя красота и твой наряд выше всяческих похвал! Наверняка у тебя уже и жених имеется!

Щечки Аяко зарделись, она потупилась.

– Все расспросы позже, мой дорогой Тамэтоки… – прервала любезного свояка Найси. – Сейчас нам требуется горячая ванна и отдых, а уж потом я попотчую тебя последними сплетнями Нисиномии.

Неожиданно гостья встрепенулась:

– А где же моя любимая племянница Мурасаки? А мой племянник Нобунори? Почему они не встречают нас?

– Да! – подхватила Аяко. – Дядя, где же моя двоюродная сестрица?

Не успела Аяко это произнести, как от дома отделилась стройная женская фигура, облаченная в кимоно персикового цвета.

Найси вопросительно взглянула на Тамэтоки.

– Неужели эта прелестная девушка – Мурасаки?

Преисполненный гордости отец лишь кивнул в ответ.

Аяко просто подмывало броситься к сестре со всех ног, увлечь ее вглубь сада, а то и вовсе в святилище, и наговориться вдоволь. К тому же Аяко была обручена, и ей тем более претило поступать легкомысленно.

Мурасаки тоже все это понимала. Еще накануне приезда гостей отец объяснил дочери, как нужно себя вести, и Мурасаки отменно усвоила урок.

Она приблизилась к гостям, почтительно поклонилась.

– Тетушка… Сестрица… Я рада приветствовать вас в нашем доме.

Найси расплылась в улыбке.

– Дай посмотреть на тебя, дорогая племянница! – Она подошла к Мурасаки. – Великий Будда! Как ты похожа на Саюри! Такая же красавица!

Мурасаки улыбнулась и одарила Аяко красноречивым взглядом, который говорил: «Поведай мне все, что случилось с тобой за два прошедших года, потому что я очень хочу знать!»

Впрочем, Аяко самой не терпелось приступить к рассказам …

Найси и Тамэтоки сразу заметили беззвучный разговор девушек и многозначительно переглянулись.

– Молодость – прекрасная пора… Не так ли? – едва слышно произнесла госпожа Найси и подмигнула свояку.

– Прошу в мой дом, госпожа Найси, и вы, госпожа племянница, – произнес хозяин и сделал широкий приглашающий жест, после чего все неспешно двинулись по направлению к дому, однако госпожа Найси продолжала недоумевать: а где же ее племянник?

Любопытство гостьи было сполна удовлетворено, когда она вместе с дочерью вошла в небольшой парадный зал, где хлопотал Нобунори, отдавая приказания прислуге. Увидев гостей, хозяйский сын поспешил им навстречу.

Госпожа Найси не преминула заметить, что племянник очень повзрослел и выглядит почти как мужчина, но вместе с тем в нем видны и черты его матери, Саюри.

Для Аяко и ее матушки слуги приготовили горячую ванну. Гостьи вошли в специально отведенное помещение для купания, сбросили с себя одежды, пропитавшиеся дорожной пылью, а затем с наслаждением погрузились в горячую воду.

Две молоденькие служанки хлопотали вокруг матери и дочери во время купания, растирали их спины мочалками, сплетенными из сухих водорослей, и действовали так усердно, что госпожа Найси покрякивала от удовольствия.

– Ты заметила, что твой дядя поседел? – обратилась она к дочери.

– Да… – коротко ответила та, плескаясь в воде.

– Тамэтоки всегда любил мою сестру… А еще двух жен имел лишь для поддержания своего статуса…

– Да, мама… – снова согласилась Аяко.

Ее помыслы мало занимал дядя и его любовь к покойной Саюри, а уж тем более его другие жены, которых она отродясь не видела. Девушке хотелось поскорее покинуть купальню, уединиться с Мурасаки и посплетничать вволю.

Наконец служанки обтерли купальщиц специальными полосками ткани, подобием полотенец, а затем с поклоном подали чистые кимоно и помогли одеться, после чего одна из прислужниц проводила госпожу Найси с дочерью в специально отведенные покои, дабы путешественницы могли отдохнуть с дороги.

Помещение было просторным. От коридора его отделяли расписные перегородки с изображением цветущей сливы, поэтому оно и получило название Сливовые покои, обычно предназначавшиеся для гостей. Интерьер комнаты, устланной татами бежевого цвета, дополняли столик для письма, изящный шкафчик со множеством ящичков, этажерка, два плетеных сундука для нарядов и ширма, также украшенная росписью, изображавшей цветы сливы. На стенах висели развернутые свитки с каллиграфией и новомодные столичные картины «бундзинга» с изображением здешних пейзажей, выполненных в китайском стиле.

За ширмой было устроено место для сна: две постели, каждая из которых состояла из матраца, теплого одеяла и валика-подушечки. Рядом стояла металлическая жаровня, которую в любой момент по приказу наполнили бы горячими углями, чтобы обогреть гостей.

Госпожа Найси с довольным видом прошлась по комнате.

– Прекрасно… Я рада, что в этих покоях нам предстоит провести почти месяц.

– Да, мама… – машинально обронила Аяко.

Найси посмотрела на дочь.

– Ты рассеянна, Аяко… Вероятно, устала… Приляг и отдохни, пока не подали еду.

– Нет-нет, со мной все в порядке! – поспешно ответила девушка. Ей вовсе не хотелось, чтобы матушка приняла ее желание поскорее увидеть сестру за недомогание.

В эту минуту перегородки с изображением цветущей сливы раздвинулись, и в покои вошли две прислужницы, каждая из них держала специальный прямоугольной формы поднос с посудой с яствами. Найси тотчас ощутила приступ голода и сделала прислужницам приглашающий жест. Те поставили подносы на татами и с поклоном удалились.

– Ты должна подкрепиться, – повелительно произнесла госпожа Найси, обращаясь к дочери. – Я не хочу, чтобы здешние домочадцы судачили, что ты бледна и имеешь замученный вид. Тем более что Мурасаки так расцвела!

Аяко мысленно согласилась, хотя временами материнская забота казалась излишней. Девушка подняла глубокую миску, наполненную рисом с креветками, взяла деревянные палочки «хаси» и, подобно матери, почувствовав внезапно разыгравшийся аппетит, принялась за еду.

Мурасаки бесцельно прогуливалась вокруг дома. Внутри него царила суета – госпожа Найси прибыла с целым штатом слуг и привезла с собой огромный багаж, считая, что все эти вещи непременно пригодятся для празднования совершеннолетия ее племянников.

Достопочтенный губернатор Масамунэ Оэ никогда не вмешивался в дела своей супруги. Он считал ее женщиной умной и дальновидной, разбирающейся даже в неимоверно сложных хитросплетениях интриг императорского двора – недаром ведь Найси долгое время служила фрейлиной у матери-императрицы, – но когда Оэ увидел все собранные вещи своей супруги, готовой покинуть Нисиномию и отправиться в Хэйан, то издал возглас неподдельного удивления.

Госпожа Найси, услышав восклицание мужа, нисколько не смутилась и весомо заметила:

– Мурасаки скоро станет фрейлиной матери-императрицы. Возможно, и наша дочь последует ее примеру. Я не хочу, чтобы в Дзёнэйдэне судачили: «Родители сестричек Фудзивара и Масамунэ скупы!» Тем более что вы, мой дорогой супруг, за столь долгие годы государственной службы скопили немалое состояние, однако в тратах весьма скромны.

Господин Оэ закатил глаза:

– Великий Будда! Ты слишком много говоришь, женщина!

– Да, мой господин, я много говорю! И я хочу, чтобы при императорском дворе у моей дочери сложилась безупречная репутация. А для этого нужны деньги, и немалые. Поэтому вам придется раскошелиться!

Оэ набычился: в такие минуты он ненавидел свою жену. Однако помнил, что во многом обязан этой пронырливой женщине. Именно она сумела добыть ему должность губернатора столичных провинций и сделать Нисиномию семейной резиденцией. Мало того, Найси имела обширное имение в провинции Идзуми, откуда происходил ее отец. Ко всему прочему она унаследовала от отца дом в столице, располагавшийся в одном из самых богатых районов Хэйана: между Третьей и Четвертой улицами, как раз напротив Дворца ручья под ивой, в котором вот уже на протяжении нескольких поколений любили предаваться размышлениям императоры.

Словом, господин Оэ хоть и время от времени злился на жену, выказывая ей свое недовольство, но та знала: это пустое. По молодости лет Найси подыгрывала мужу, а затем перестала это делать вопреки всем японским традициям, согласно которым муж – господин жены своей. Он может наказать ее, удалить от себя, отлучить от супружеского ложа, а за связь с другим мужчиной и вовсе – убить. Лишь на официальных приемах Найси надевала маску смиренной супруги, но на этом покорность заканчивалась.

Когда господин Оэ в последний раз окинул взором вещи, собранные супругой, сердце защемило от боли, ведь было понятно, что наибольшая часть этого ценного добра не вернется в Нисиномию, а осядет в доме его свояка Тамэтоки. Оэ уже подумал: а не ввести ли в столичных провинциях какой-нибудь дополнительный налог?

Мурасаки поднялась на одну из внешних галерей дома, дабы укрыться от зноя и поразмышлять в тишине, но и сюда доносились голоса из кухни и парадного зала. Тогда, постояв немного в тени, девушка направилась в небольшой двухъярусный сад в надежде, что найдет тишину там.

На нижнем ярусе сада росли карликовые деревья. Вместе с камнями, несколькими видами мха и двумя небольшими водоемами они образовывали очень живописную картину, которой лучше всего было любоваться из деревянного павильона, специально построенного для этой цели. Верхний же ярус отвели под так называемый сухой сад – идеально ровную песчаную площадку с кучами необработанных камней, на первый взгляд разбросанных как попало, но на самом деле уложенных очень тщательно и обдуманно.

К верхнему саду вела извилистая дорожка, будто приглашавшая посетить его, но Мурасаки решила остаться на нижнем ярусе. Буйство зелени, свежесть водоемов и спокойно плавающие в них оранжевые рыбки как нельзя больше располагали к отдыху здесь в жаркий летний день. Девочка прошлась между водоемами, а затем уединилась в павильоне, но не успела она устроиться, как услышала знакомый голос:

– Ах, вот ты где, Мурасаки! Никто из слуг не смог ответить: куда ты подевалась!