На столе снова даёт о себе знать планшет, напоминая о том, что до встречи с психологом осталось всего пять минут, и я, тихо выдохнув, всё же выхожу из комнаты.

Будь, что будет!

Как выхожу, так и замираю, глядя на висящую на ручке двери с внешней стороны собственную сумку. Сердце тут же срывается в быстрый забег. Откуда она здесь? Надеюсь, её не Богдан принёс. Или его хотя бы никто не видел.

В коридоре на данный момент никого нет, и я вместе со своей находкой, пока никто не видит, быстро юркаю обратно в комнату.

С виду всё на месте. Разве что очки не нахожу нигде. Возможно, Богдан о них просто забыл. Или они куда-то завалились. Проверять некогда, а потому я, бросив свою ношу на кровати, бегом спешу в другое крыло. Опаздываю, конечно, но это ерунда. Куда важнее не показать того, что я вообще спешила. Пусть лучше думает, что мне по-барабану на эту терапию. Тем более, отчасти так и есть. Не вижу никакого смысла копаться в прошлом. А ночные кошмары… пройдут.

– Здравствуй, Влада. Рада тебя видеть. Проходи, пожалуйста, не стой на пороге, – слышится от Эвелины Львовны, едва я переступаю порог небольшого кабинета.

Сама она, ко мне спиной, и, слегка склонившись, поливает цветы на подоконнике. На ней тёмно-синее платье до колен с небольшим разрезом сбоку, талию подчёркивает тонкий кожаный ремешок. Несмотря на свой тридцатилетний с плюсом возраст выглядит она стройной и подтянутой. Длинные тёмные волосы собраны в низкий хвост, а на остром кончике прямого носа у неё прямоугольные очки, поверх которых она и устремляет на меня взгляд своих зелёных глаз, как только я подхожу к ней ближе.

– Здравствуйте, – здороваюсь в ответ.

За окном давно темно, но света в помещении почти нет, да и тот исходит от двух напольных ламп возле кресел для общения с посетителями. Я их игнорирую, делая вид, что меня тоже интересуют цветы. В последнее время мне так проще, когда не видишь собеседника, его глаз, а значит и жалости, которая обязательно появляется в них, стоит только разговору зайти о моей семье. Хотя конкретно в глазах этой женщины я с первой встречи вижу сплошь дружелюбие и спокойствие, что напрягает куда больше. Как и все наши разговоры ни о чём. Она не касается случившегося той ночью. Даже близко не вертит нашу беседу вокруг него. Но я же знаю, что рано или поздно коснётся, и лучше бы она сразу настояла на обсуждении произошедшего, чем вот так… Каждый раз идти к ней и думать, уж сегодня это точно случится. Но вместо этого женщина интересуется совсем иным:

– Как прошёл твой первый день в этой школе?

– Нормально, – пожимаю плечами, трогая кончиками пальцев лист монстеры.

Дома у нас тоже такой цветок был. И не один. Мамин любимый, а потому она собирала все его подвиды. Интересно, что теперь с ними будет? Сколько они протянут без должной заботы? Лучше бы опека позволила мне дождаться совершеннолетие у себя дома. Я знаю, иногда такое практикуется. В обход закона, но всё же. Тем более, до моих восемнадцати остаётся всего несколько дней. Меня же вместо этого сослали далеко на север, в лютый мороз. Ещё и перед самым Новым годом. Теперь ни семьи, ни друзей, никого рядом. Одна только безнадёга. И вокруг, и в душе.

Вместе с тем в воспоминаниях встаёт образ Богдана. Его тёмные глаза, татуированные руки, горячие прикосновения…

Я крепко жмурюсь, чтобы изгнать из головы навязчивый образ, но, будто в насмешку, он становится только ярче. Губы снова полыхают огнём, как в тот миг, когда я ощутила на них чужие. Сердце разгоняет свой бег до максимальной скорости. А руки едва не рвут лист, за который я, сама не заметила, как схватилась.

Чтоб меня!

Зачем я вообще об этом вспоминаю? О нём. О том, о ком совершенно не стоит никак думать. У него есть девушка, а я… Просто так получилось. Сойдёмся на том, что мне в последние дни очень одиноко, вот я и тянусь к первому симпатичному парню. Ничего иного в этом не кроется. Что движет самим Богданом? Не знаю и знать не хочу. Пусть просто больше не приближается ко мне. И я не буду. Возможно, получится договориться с той же Марго, чтоб поменяться с ней местами. Уверена, она будет только рада. Подумаешь, без подружек-сплетниц под боком, зато рядом с любимым. Круто же? Ещё как! Я бы на её месте точно согласилась. Нужно будет завтра обязательно ей это предложить.

И не я одна о том думаю. То есть о Марго. Эвелина Львовна, словно услышав мои мысли, тоже сводит разговор к ней. Точнее к произошедшему между нами с ней.

– Слышала, ты поссорилась с Маргаритой Градской.

– Меня посадили за одну парту с её парнем, вот она и бесится теперь. Закономерно, – вновь пожимаю плечами.

Ловлю от психолога задумчивый взгляд в свою сторону и делаю вид, что не замечаю. Но я знаю, она анализирует меня, мои ответы, поведение, мимику, интонации в голосе. Я для неё подопытная зверушка, которой надо помочь. При этом никто не спрашивает у этой зверушки, а действительно ли ей нужна помощь. Просто они так решили, и всё.

– Ты поэтому прогуляла уроки? – уточняет женщина.

А у меня перед глазами снова тёмный взор Богдана встаёт, в ушах звучит хриплое: “Вот это ты попала новенькая”, и по телу проносится дрожь. Лист, который я удерживаю пальцами, всё-таки рвётся.

– Простите, – говорю, не зная, куда деть кусок растения.

– Ничего, я сейчас всё поправлю.

В понимании моей собеседницы это значит полностью отрезать повреждённую конечность у растения.

– Марго девочка не простая, – зачем-то поясняет она следом. – Единственная дочь не самого последнего человека нашей области, которая привыкла, что все её желания исполняются по первому же требованию, из-за чего с ней бывает сложно.

“Особенно, если перейти ей дорогу”, – добавляю я про себя.

– Собственно, как и с Богданом, – продолжает Эвелина Львовна, вернув внимание своим растениям, чему я неимоверно радуюсь.

Пока она смотрит на них, не замечает, как меня снова охватывает удушливая стыдливость при воспоминаниях о произошедшем между мной и тем, о ком она завела речь.

– Он тоже из богатой и влиятельной семьи, и… с ним даже сложнее, если так подумать, – вздыхает женщина. – Знаешь, как это бывает? Когда у тебя есть всё, но при этом ничего.

Не знаю. У меня было всё. Без ничего. Возможно, не прям всё, но я была счастлива. И без всяких дорогих новомодных брендов в шкафу. Мама, папа, самый лучший на свете старший брат, дедушка с бабушкой, друзья, мечты. У меня было всё. И я в одночасье этого всего лишилась. А у них есть всё и при этом они несчастны? Идиотизм!

Смотрю на Эвелину Львовну, не скрывая скепсиса.

– Увы, – мягко улыбается она. – Для каждого человека счастье измеряется по-разному.

Не спорю. Да женщина этого и не ждёт. Продолжает.

– Они неплохие ребята, но привыкшие к тому, что им все подчиняются. Богдан – старший в семье, на него возложены большие надежды, как на наследника. Это сильно давит на него.

– Бедняжка, – не могу удержаться от сарказма.

При живой семье, деньгах, ну прям исстрадался весь, соколик!

– На самом деле, так оно и есть. Впрочем, ты права, нет смысла тебе рассказывать о твоих одноклассниках. Со временем ты и сама узнаешь их лучше, сможешь сделать собственные выводы о них. А сейчас…

На этом моменте я напрягаюсь. Эвелина Львовна отвлекается от цветов и разворачивается ко мне лицом, задерживая чуть дольше внимания на потрескавшихся губах. Масло на них уже немного подсохло и теперь наверняка можно разглядеть все неровности, но я делаю вид, что всё так и должно быть. Да и вопрос хорошо отвлекает, ведь он совсем не тот, который я рассчитываю услышать.

– Как ты себя чувствуешь?

– В смысле? – теряюсь в начале. – Нормально, – вот уже в третий раз пожимаю плечами. – Как обычно.

– Ты без очков.

– Умывалась перед выходом, после забыла надеть, – вру, старательно отгоняя вновь накатившие образы о произошедшем в тренажёрном зале. – Ничего. Лиц не вижу, но до комнаты доберусь, – усмехаюсь.

– Хорошо, – кивает женщина согласно. – А как твои раны? – бросает быстрый взгляд на мой живот.

Едва сдерживаю желание, чтобы не накрыть его ладонью.

– Заживают. Уже почти не болят. Лишь слегка ноют, если я поднимаю тяжести, но тоже почти незаметно, – говорю, как есть.

Хотя и не понимаю, с чего бы психологу волноваться о моём физическом состоянии. Он же вроде как за душевное отвечает.

– Хорошо, – улыбается Эвелина Львовна. – Что ж, можешь идти. Жду тебя завтра в это же время.

Кивнув, я ещё раз недоверчиво окидываю её взглядом и иду на выход.

Всё же интересно, что она думает обо мне. Почему не расспрашивает о моих близких. О том, как я справляюсь с их отсутствием. В общем, очень странный психолог. Но я не в накладе. Так даже лучше. Никаких душевных копаний. С этим, если уж на то пошло, я и сама справляюсь отлично. Так что я выкидываю наш разговор из головы и спешу вернуться к себе.

Тишина коридоров административного корпуса радует. Хотя ещё недавно я обожала быть в центре внимания. Ещё недавно округу бы наполнял громкий и весёлый смех. Не только мой, но и моих друзей. Теперь же вокруг тишина. Её разбавляет череда моих неспешных шагов. За окном в свете ночных фонарей медленно кружат крупные хлопья снега, и я невольно притормаживаю, чтобы полюбоваться на них.

Ладно, кое-что в этом месте мне нравится. Зимняя красота. В моём родном городе сплошь асфальт и унылые серые здания, здесь же вокруг сплошной лес и просто огромные сугробы снега. Ощущение, будто ты находишься в самой настоящей сказке. Или внутри ожившей открытки.

Школьное здание напоминает лестницу в форме Г. Во дворе находится огромное спортивное поле с беговой дорожкой. Первой ступенью и на первом этаже располагается спортзал, бассейн, медицинский кабинет, столовая и кабинеты администрации, возле одного из которых нахожусь сейчас я. Вторая ступень и второй этаж отведены под учебные классы. Третья, четвёртая и пятая ступени отданы под жилые помещения для учеников и учителей. Мне предстоит подняться на пятый, под самую крышу.

Без очков и из-за густого снегопада мне сейчас сооружение совсем не видно, но я хорошенько рассмотрела его по приезду сюда, пока мне проводили экскурсию по округе. Но что тогда, что сейчас, единственное, о чём я мечтаю, – поскорее свалить отсюда. Вот только пока если я куда и сваливаю, то к себе. Отталкиваюсь от подоконника, к которому прислонилась чуть ранее, и иду в направлении лифта. Правда дойти не успеваю. На повороте, ведущем к нему, кто-то хватает меня сзади и, зажав рот рукой, затаскивает в двери столовой. Те закрываются, оставляя меня с моим похитителем наедине в полнейшей темноте.

Сердце совершает ещё три удара, прежде чем замирает. Меня буквально парализует страхом. Темнота разбавляется рычанием из прошлого, и сознание кроет знакомой паникой. Ладонь на моём лице душит. Перед глазами плывёт. В сознании вспышками ярких кадров мелькает другая ночь, росчерки когтей и капли крови на лице. Ноги подгибаются. Я почти обмякаю в чужих руках. В то время как рычание в моей голове становится громче и ближе. Раны на животе печёт, будто по ним снова ведут чем-то острым, грубо вспарывая кожу. Больно. До вскрика и слёз.

– Тихо, – обжигает висок тихий шёпот.

И он как самый верный катализатор к сопротивлению. Голос не возвращается, но паралич отступает, чем я и пользуюсь, принимаясь извиваться в чужих руках в стремлении избавиться от них. Хватка становится сильнее. Вот только и моё отчаянное сопротивление тоже не слабеет. Я изо всех сил стараюсь вырваться. Живот пронзает болью уже не только в моих мыслях, в действительности – тоже, но я не обращаю на это никакого внимания. Я должна спастись и спасусь, остальное не важно.

– Чтоб тебя! – слышится подкреплённое ругательством, когда моя нога попадает по чужой. – Ведьма, мать твою, да успокойся ты!