– Мужики, не бейте, пожалуйста! Я не с ними, я случайно, в натуре… первый день с ними вообще…

Интересно, конечно, чем он там первый день занимался, но разбираться не хотелось. Я презрительно ткнул его носком ботинка и приказал:

– Смылся отсюда.

Тот вскочил и рванул так резко, что даже забыл распрямиться. Пару секунд он забавно семенил, скрючившись и почти на четвереньках, потом потерял равновесие и красиво перекувыркнулся через голову.

– Ёпа мать! – жалобно вскрикнул он, тут же подскочил, наконец, распрямился и снова понёсся прочь.

– Беги, Форрест, беги… – усмехнулся я ему вслед.

Вернувшись к остальным, я быстро огляделся. Двое прихвостней Кабана лежали тихо – либо в нирване, либо притворялись, решив не искушать судьб. Сам Кабан, качаясь и тяжело пыхтя, уже встал на четвереньки и мутно моргал, явно пытаясь сфокусироваться и подняться.

Я спокойно подошёл к нему, ухватил крепко за ухо и резко вывернул, заставляя снова ткнуться лицом в землю. Он заорал от боли и попытался дёрнуться, но я держал крепко, прижав его голову вниз.

– Слушай меня сюда, Кабанчик, – холодно и чётко процедил я. – Если тебе опять придёт заказ от Антошеньки Соколова, десять раз подумай, на того ли человека ты пасть разеваешь. В следующий раз ведь не только уха лишишься, но и пятачка своего драгоценного. Ты понял меня, поросёнок?

Кабан замычал, закивал головой и снова жалобно захрипел, уткнувшись носом в пыль.

После расправы над неприятелем поэт, так и не успевший исчезнуть с места событий, мигом оживился.

– Господа! Товарищи! Дорогие мои! – восторженно вскричал Савелий Натанович, раскидывая руки в широком жесте. – Вы даже не представляете, что сейчас совершили! Вы спасли русскую литературу от сиротства, не позволили уничтожить её тонкую струну! Не дали оборвать поэтическую нить, связывающую поколения творцов! Вы буквально сохранили для потомков одного из последних могикан неоклассического символизма!

– Кушайте с булочками, – хмыкнул я, слегка устав от его театральности. – А мы… Нам пора.

– Постойте! – еще пуще замахал руками Савелий Натанович, явно встревожившись. – А разрешите мне с вами пройтись, хотя бы немного? Я боюсь, вдруг это стадо Кабана очухается и решит снова подкараулить меня.

Я пожал плечами:

– Ладно, пошли.

Мы неспешно направились обратно, в сторону общежития. Там Коля оставил машину и собирался вызывать услугу «трезвый водитель». Чего только теперь не бывает! Раньше мужики проституток заказывали, а теперь трезвых водителей вызывают. Времена, ё-моё…

Когда мы отошли на некоторое расстояние от пивнушки, Савелий Натанович окончательно расчувствовался и, неловко порывшись в своей потрёпанной сумке, извлёк небольшую, мятую визитку.

– Вот, дорогой мой человек, если когда-нибудь понадобится помощь, поддержка в литературных начинаниях или в схватке с несправедливостью – звоните мне незамедлительно. Всегда готов, приду, помогу чем смогу.

– У тебя даже визитки есть? – удивился я, принимая замусоленную, потрёпанную карточку.

– А как же! – с гордостью ответил он. – Непременный атрибут творческой личности.

Я внимательно рассмотрел маленький прямоугольник плотной бумаги. Визитка была старой, возможно, даже единственной у него, словно бы напечатанной для примера. На ней коротко, простым шрифтом было набрано: «Поэт Мехельсон». Ни слова больше. И ниже – его номер мобильного телефона.

Я спрятал визитку в карман. Мало ли, а вдруг действительно пригодится.

– А чего это Кабан вдруг на тебя взъелся? – спросил я у Савелия Натановича.

– Это, видите ли, личные недопонимания, – уклончиво пробормотал поэт, избегая смотреть мне в глаза.

– Слышь, недопониматель, – перебил его я. – Ты давай без этих туманов. Мы тут, выходит, зря морды били, тебя защищали? За тобой должок.

– Ну, разумеется, я всё понимаю и крайне благодарен вам… Хотите, я стихи вам прочитаю? – предложил Мехельсон, глядя с надеждой.

– Не надо стихов, – сразу поморщился я. – Лучше честно расскажи, в чём там дело у вас с Кабаном.

– О, как же я могу такое рассказывать? Джентльмены, знаете ли, никогда не распространяются о своих победах…

Он увёл взгляд в сторону, будто это должно было помешать моим расспросам.

– Слышь, джентльмен, – строго прервал его я. – Ты давай не тяни резину, выкладывай по делу.

– Да-да-да, конечно, – тут же быстро закивал поэт. – В общем, как бы вам объяснить… я подарил немного любви одной даме, которая оказалась супружницей этого самого Кабана.

– Ха!.. «Немного любви» – это как? – недоверчиво переспросил я.

– Ну, мы были вместе совсем чуть-чуть и совершенно мимолётно, понимаете? Недолго, коротко. Так бывает. Но эта женщина, она, знаете ли, прониклась мной, заявила, что больше её муж совершенно не интересует. И она готова была быть со мной. А что я? Я не могу, я же – поэт… Бытовое, как и всякое материальное, мне почти чуждо.

– Короче, поматросил и бросил, – хихикнул Шульгин. – Так и говори, Савелий Натанович.

– Ну зачем же так грубо? – обиженно протянул он, делая трагическое лицо и прижимая руку к сердцу. – Вы, знаете ли, задеваете струны… У нас ведь всё было исключительно по любви! Пусть короткой, зато яркой, словно комета в ночном небе промелькнула…

– Так ты у нас ловелас, выходит? – усмехнулся я, прищурившись и внимательно его разглядывая. – Эдакий Казанова районного масштаба?

– Вы напрасно иронизируете, молодой человек, – с гордостью вскинул подбородок Мехельсон и многозначительно поднял палец вверх. – Женщины во все времена были особенно неравнодушны к тонкой натуре поэта и силе стиха. Особенно сейчас, в наши жестокие времена, когда в суете и рутине так не хватает прекрасного!

Он замолчал, явно ожидая моего восхищения, но я лишь усмехнулся и качнул головой.

– Ох, Натаныч… Смотри, допрыгаешься. Оторвут тебе ревнивые мужья этот самый корешок музы. По самые гланды…

Мы прошли несколько кварталов, и наконец поэт решился с нами прощаться.

– Приятнейше было с вами познакомиться, господа! – с чувством произнёс Савелий Натанович, прижимая руку к сердцу. – Сердечное спасибо за угощение, за помощь и за своевременную защиту от этого кабаньего выводка. Они теперь, уверен, до меня не доберутся.

Он слегка поклонился нам обоим и, сделав шаг вперёд, двумя руками крепко схватил мою ладонь и энергично, долго и со значением её тряс.

– Искренне признателен вам, Максим! – снова повторил он, глядя мне прямо в глаза.

Затем столь же торжественно проделал то же самое с рукой Шульгина, вызвав у того невольное смущение.

Наконец, поэт аккуратно поправил на плече свою измятую сумку, коротко и вежливо кивнул нам на прощание и, слегка прихрамывая и выпрямив спину, степенным потрёпанным козликом удалился прочь по улице.

– Где-то я его уже видел, – задумчиво проговорил Коля, глядя вслед поэту. – То ли в театре каком играл, то ли ещё где-то на сцене прыгал… Лицо прям знакомое.

– Какая разница, – отмахнулся я. – Может, и играл, может, и прыгал, какая нам печаль?

А сам подумал, что просто этот типаж непонятого художника между прошлым и будущим – абсолютно вечен.

– Слушай, Ярый, – вдруг проникновенно начал Шульгин, останавливаясь и поворачиваясь ко мне. – Знаешь, сегодня просто бомба была.

– Что именно? – не понял я.

Это он про драку?

– Да вообще всё! – он вдруг оживился, глаза загорелись каким-то юношеским азартом. – И эта вонючая забегаловка, и сама атмосфера эта… Я как будто мир сегодня по-другому увидел, с изнанки, что ли. Честно, никогда не думал, что простое разливное пиво с этой сушёной рыбиной – такая офигенная штука! Вот реально, открытие для меня! А потом ещё мы запросто вломили этим гопникам… Знаешь, я сегодня впервые почувствовал себя реально свободным. Понимаешь?

– Не совсем, – честно ответил я.

– Ну смотри… Сначала на меня давил авторитет бати – это нельзя, туда не лезь, тут не пачкайся, – он состроил строгое, холодное лицо – не столько чтобы попаясничать, а как-то автоматически. – Потом – погоны. Сам же знаешь, приказ, подчинение, всё как положено. Вечно зажат в рамках. А ты – вообще другой. Вроде, мент. Но совсем не такой мент, как остальные. Показал мне, что можно свободно дышать, плевать иногда на правила и рамки. Знаешь, я ведь, вроде, и раньше ни в чём себе не отказывал, но такого – никогда. Боялся, что вытурят, накажут, карьеру испортят… А сегодня вдруг понял – да похер на всё! Просто по кайфу было, и всё!

– Развернись, душа, раззудись, плечо, – усмехнулся я.

– Ну вот именно! – Коля счастливо улыбнулся и широко, но легонько хлопнул меня по спине. – Спасибо тебе, Ярый. Это был просто охренительно крутой вечер. Клубешник рядом не стоял.

⁂

Я поднимался по ступенькам общаги. Уже изрядно стемнело, фонарь над входом едва мерцал, отбрасывая неровные тени на бетонное крыльцо.

Тишину нарушил тревожный звонок в кармане. Я остановился, удивлённо вытащил телефон – кому это ночью ещё не спится?

На экране высветилось коротко и ясно – «Грач». Его новый номер, не палёный. Мы чётко договорились, что этот номер используем только в экстренных случаях, чтоб лишний раз не светить контакты и не привлекать внимания.

Значит, что-то серьёзное случилось, раз Грач решил вот так, на ночь глядя, меня набрать. Внутри шевельнулось неприятное предчувствие. Я нажал кнопку приёма и поднёс телефон к уху.

– Алло, это я, – напряжённо и негромко проговорил в трубке знакомый голос Руслана.

Имени моего не называл, своего тоже. Штирлиц.

– Привет, говори.

– Тут такое дело… – Грач замялся, подбирая слова. – Я сейчас на том месте. Помнишь, где мы ночью были… после спортзала?

– Где? – не сразу сообразил я. – Ты конкретнее скажи, мало ли куда мы ходили.

– Ну ё-моё, после спортзала… ну, после всей этой бодяги…

Я тут же напрягся. Грач всегда говорил прямо, не виляя. А тут прямо шифруется. Но симка не палёная – вряд ли кто слушает. А он вдруг начал туманно выражаться. Значит, ситуация совсем хреновая.

– Короче… – он замялся, сглотнул. – Бляха-муха, сам не знаю, как такое вообще могло случиться! Как оно возможно? Это просто п*здец какой-то…

– Стоп, стоп, – перебил я его. – Говори уже. Что конкретно произошло?

Он тяжело выдохнул и произнёс медленно, отчётливо и хрипло:

– Дирижёра в могиле нет.

Я замер, словно не расслышал.

– Чего? – переспросил я растерянно. – Повтори ещё раз, плохо слышно.

– Я говорю тебе, Савченко в могиле нет! Исчез труп!

Не веря своим ушам, я с силой прижал трубку к уху, будто от этого станет понятнее. Сбежал вниз по ступенькам, быстро свернул за угол общаги, вышел в сквер и остановился у старых ржавых качелей. Огляделся, чтобы рядом никого не было.

– Как это – трупа нет? – процедил я сквозь зубы, сдерживаясь, чтобы не заорать погромче. – Ты вообще как это узнал-то?

– Ну, то есть, труп там есть…, но не тот, другой, – тихо пробормотал Грач.

– Блин, Руся, говори внятнее, – зашипел я в трубку, уже начиная терять терпение. – Что значит «другой»? Там их должно быть трое! Забыл?

Я оглянулся по сторонам, убеждаясь, что в сквере по-прежнему пусто и никого нет рядом.

– Там и есть трое, – мрачно ответил Руслан. – Только третий, который лежит сверху, это не Савченко. Это кто-то другой.

– Кто? – я почти не дышал.

– Охранник какой-то, здоровый мужик, в камуфляже. На рукаве нашивка, как у тех, что на Валета работают.

– Руся, ещё раз повторяю вопрос, – процедил я сквозь зубы, чувствуя, как начинает трещать голова от напряжения. – Ты чего там вообще забыл? Ты в лесу сейчас?