Микейн перевел взгляд на юг, в сторону Вышнего Оплота, представив себе этого одноглазого некроманта, укрывшегося в глубинах своего логова в Цитадели Исповедников, в самом центре этого их гнусного инструмента. В последнее время урод редко показывал свое лицо солнцу. Когда внимание Микейна переключилось на войну, Исповедник отступил глубоко в тень, с головой уйдя в свои собственные махинации и занимаясь черной алхимией, известной только Ифлеленам – тем, кто поклонялся этому гадючьему богу, Владыке Дрейку.

Даже когда Микейн вызвал этого Исповедника в свои личные покои и поручил ему это задание, тот едва ли обратил на него внимание – его взгляд был устремлен куда-то за тысячу лиг. И все же ядовитые ампулы были в конце концов доставлены – вместе с заверениями в том, что нерожденный ребенок короля обязательно выживет.

«Лучше бы так все и вышло, Врит…»

Потом Микейн бросил хмурый взгляд на юг, терзаемый неотвязным беспокойством – представив себе тот отстраненный и нацеленный в никуда взгляд одноглазого ублюдка.

«Чем ты так озабочен, Врит? Что занимает твое внимание больше королевства, охваченного войной?»

Вдруг охваченный подозрительностью, Микейн оттолкнулся от поручней и направился к двери носовой надстройки.

«Клянусь всеми богами – я обязательно это выясню!»

Глава 10

Согнувшись в три погибели, Врит пробирался сквозь густой лес меди и стекла, стараясь не зацепиться своей серой рясой за металлические шипы и колючки окружающей его огромной машины. Это древнее устройство – великий инструмент Ифлеленов – целиком заполняло собой куполообразное помещение внутреннего святилища ордена, и его блеск отражался от полированного обсидиана.

Направляясь к центру инструмента, Врит то и дело проводил пальцами по змеящимся вокруг медным трубкам. Самые старые секции давно потускнели, и лишь новейшие дополнения по краям устройства сияли ничем не замутненным металлом. Он бросил взгляд туда, где недавно была установлена очередная ячейка для размещения кровожитницы.

Уже тринадцатая – теперь их было уже на девять больше, чем полгода назад.

Врит заметил тень, склонившуюся над этим местом – это был Феник, долговязый юнец, которому было поручено присматривать за кровожитницами. В новой ячейке сейчас лежала последняя из них, девочка лет четырех-пяти. Вчера Врит сам разместил ее, не желая каких-то накладок. Дал ей снотворный эликсир, вскрыл грудную клетку, обнажив трепещущее сердце, и подсоединил к ячейке ее кровеносные сосуды. Розовые и тонкие, как паутинка, легкие по-прежнему вздымались и опадали, накачиваемые мехами через трубку в горле.

«Но надолго ли ее хватит?»

Врит предполагал, что эта девчушка выгорит в течение следующих четырех дней – ее жизнь будет принесена в жертву машине. В последнее время большинства из них хватало максимум на неделю. Голод великого инструмента стал буквально неутолимым, неуклонно усиливаясь с каждым оборотом луны. К счастью, в условиях высокой напряженности в обществе и надвигающейся войны заполнять эти тринадцать ячеек стало проще простого. Исчезновение отбившегося от рук озорника, попрошайки или беспризорника вызывало мало вопросов.

«Но даже этому может прийти конец – особенно если голод продолжит расти такими темпами».

Терзаемый подобными мыслями, Врит отвернулся – зная, что у него нет иного выхода, кроме как продолжать в том же духе. Пробираясь дальше, он прислушивался к журчанию и пульсации жидкостей, струящихся по хрустальным трубкам инструмента и переливающихся всеми оттенками янтаря и изумруда. Все это служило одной цели: подпитывать жизнью кровожитниц тайну, скрытую в самом сердце этого медно-хрустального леса.

Наконец впереди Врит услышал шепот своих собратьев-Ифлеленов – людей, специально отобранных, чтобы помогать ему в этом великом начинании. Мало кто даже в самом ордене знал, что сейчас свершалось здесь, и лишь самым доверенным было известно о чуде, случившемся в недрах Цитадели Исповедников шесть месяцев назад.

С этого момента двери святилища были взяты под усиленную охрану, и лишь горстка Исповедников знала, с какой целью это было сделано. Сразу поползли слухи, распространяясь все шире, все громче зазвучали жалобы, подпитываемые обидой и любопытством.

И не без причин.

До этого святилище – самое сакральное и почитаемое место ордена – было открыто для всех Ифлеленов. Именно в этом зале каждый член ордена в свое время преклонял колено и приносил клятву Владыке Дрейку, темному богу заповедных знаний.

Как и сам Врит.

«Шестьдесят четыре года назад…»

В последнее время он все явственней чувствовал свой возраст. Даже снадобья, употребляемые им для продления жизненных сил, больше не избавляли от старческих недугов. Врит дотронулся до широкой кожаной перевязи с железными заклепками и кармашками, перетягивающей его серую рясу наискосок, – символа Высшего Прозрения. Вознаграждались таким символом ученые мужи, преуспевшие как в алхимии, так и в оккультных науках. У большинства его собратьев в подобных кармашках хранились лишь всякие безобидные амулеты и сентиментальные реликвии, напоминающие о долгом пути к священному званию Исповедника.

Но только не у Врита.

Кончики его пальцев читали символы, выжженные на коже. В каждом кармашке хранились заповедные талисманы и знаки черной алхимии. Исповедник носил с собой истолченные в порошок кости древних животных, которые больше не бродили под Отцом Сверху, однако их прах по-прежнему оставался пропитан смертельными болезнями. В других кармашках хранились флаконы с могущественными эликсирами, добытыми из неведомых обитателей ледяных пустынь далеко на западе. Были еще пузырьки с ядами, извлеченными у зверей, ютящихся в норах выжженной пустоши далеко на востоке. Но самыми ценными были свитки с древними текстами, чернила на которых выцвели настолько, что стали почти неразличимыми, – однако эти тексты напоминали о забытой алхимии древних, о черных знаниях, утерянных еще до того, как была записана история этого мира.

По правде говоря, Вриту было мало дела до того, что творилось здесь и сейчас – он воспринимал это лишь как средство достижения своих целей. Исповедник чувствовал, что этот их мир является лишь тенью другого, наполненного безграничным могуществом, и намеревался завладеть этим могуществом и сам. Никакие знания не были для него запретными. Чтобы добыть их, он был готов пойти на любую жестокость.

Как раз по этой причине Врит в свое время и преклонил колено перед Владыкой Дрейком, вступив в орден Ифлеленов и пройдя длинный путь от юного послушника до высшего магистра. Хотя шесть месяцев назад он фактически потерял это высокое звание, уступив связанные с ним полномочия другому. Даже появление здесь Врита этим вечером объяснялось приказом этого другого – нового божества, проснувшегося в святилище, существа, способного заставить содрогнуться и самого Владыку Дрейка…

Наконец Врит добрался до сердца машины. Еще шестеро в серых рясах трудились вокруг массивного железного стола, служащего ныне алтарем. Как и у всех Исповедников, длинные волосы были у них заплетены в косички, обернутые вокруг шеи и завязанные под подбородком, а на лицах чернела татуировка, изображающая повязку на глазах, которая символизировала способность таких людей видеть то, что не могли узреть все остальные.

Предводитель этих шестерых, Исповедник Бкаррин, заметив появление Врита, выпрямился и почтительно склонил голову.

– Хорошо, что ты наконец появился здесь! С тех пор, как прозвенел последний колокол, его гнев накалился еще пуще. Уже две кровожитницы сгорели в огне его ярости.

Врит бросил взгляд туда, где недавно заметил Феника. «Неудивительно, что юноша столь усердно осматривал это последнее дополнение…»

Повернувшись обратно, он взмахом руки велел остальным отойти от железного алтаря.

– И что его так взбудоражило?

– Я не знаю. – Явно обескураженный, Бкаррин схватился за связанные под подбородком седые косы, словно опасаясь, что они его задушат. – Он просто пробудился к жизни, громогласно выкрикнул твое имя и потребовал твоего присутствия.

Недовольно скривившись, Врит приблизился к алтарю и распростертой на нем бронзовой фигуре, остановив взгляд на сияющем лике этого таинственного существа. Это было лицо спящего мужчины с курчавой бородой. Тончайшие пряди волос развевались в воздухе, словно их шевелил невидимый ветер. Вокруг щек и лба бушевала аура энергии, подпитываемая светящимися резервуарами, окружавшими алтарь.

Врит отметил, что глаза фигуры плотно закрыты бронзовыми ресницами.

– Он опять спит?

– Когда сгорели сразу две кровожитницы, оставшихся одиннадцати оказалось недостаточно, чтобы поддерживать его. – Бкаррин махнул рукой. – Я уже распорядился поместить в освободившиеся ячейки новых.

– Очень хорошо, – произнес Врит, зная, что более молодому Исповеднику нужны эти ободряющие слова.

Бкаррин со вздохом облегчения отпустил свою косу.

– Это будет сделано в самое ближайшее время.

Врит кивнул, воспользовавшись этой заминкой, чтобы еще раз изучить дремлющую перед ним загадку. Бронзовая голова этой фигуры – а скорее бюст – была обнаружена еще два тысячелетия назад глубоко под корнями какого-то древнего дерева и с тех пор перебывала в бесчисленном множестве рук. Бюст изучали, про него забывали, он не раз становился украшением залов императоров и королей, пока наконец не оказался в Азантийе.

Со временем сведения, почерпнутые из древних фолиантов, позволили получить некоторое представление об истинной сущности этого бронзового чуда – о том, как его можно воскресить, если правильно подпитать жизненными силами. И тем не менее Ифлеленам потребовались столетия, чтобы пробудить талисман ото сна и получить от него хоть что-то. С тех пор как голова ожила, она пыталась заговорить лишь четырежды. Все ее изречения были совершенно загадочными, произнесенными шепотом и на никому не понятном языке.

«А потом, полгода назад…»

Воспоминание о случившемся тогда острой болью отозвалось в пустой правой глазнице Врита. Прикрывавшая ее кожаная повязка ничуть не притушила ужас того момента, когда бюст вдруг резко и неистово пробудился к жизни. Врит представил, как эти бронзовые глаза широко распахиваются, сияя лазурным огнем – словно два ярких солнца, пылающих адскими энергиями.

Увиденное повалило тогда Врита на колени – равно как и требование, прозвучавшее в звенящем голосе, который разнесся по всему святилищу, подвигнув его к действию, возложив на него повинность, от которой он не мог отказаться.

Два этих судьбоносных слова навсегда изменили ход жизни Врита – повеление, слетевшее с этих бронзовых уст.

«Восстанови меня!»

Врит обвел взглядом большой железный алтарь. То, что некогда было лишь бюстом, выросло и вытянулось в скелетоподобные очертания высокой фигуры. Руководствуясь тайными знаниями, которыми делился этот бронзовый бог, Врит и ему подобные постепенно создавали для него новое тело. Обретенная мудрость была столь же непостижимой, сколь и пугающей, хотя и несомненно захватывающей. И все же Врит сознавал, что он и его подручные были не более чем простыми кузнецами, выполнявшими грубую черную работу и добывавшими для нее сырье и материалы – порой настолько редкие, что их приобретение требовало просто-таки астрономических денежных сумм.

Ведь бо́льшая часть роста осуществлялась без постороннего вмешательства, самой бронзовой фигурой. При достаточном количестве жизненного топлива, получаемого из сотен быстро сгорающих кровожитниц, бронза плавилась сама по себе, обретая форму прямо у них на глазах, а пустая полость на месте грудной клетки заполнялась некоей кристаллической структурой, пронизанной столь же быстро разрастающейся и разветвляющейся путаницей темных прожилок.