Вокруг него вдоль всех четырех стен тянулись полки, заполненные загадочными текстами, некоторые из которых были написаны на каких-то неведомых языках и все еще ожидали, когда их тайны будут раскрыты. Выдвижные ящики втиснутых между ними высоких шкафов были доверху набиты древними костями, неопознанными кристаллами, высушенными образцами со всех концов Урта и выветрившимися изображениями прошлого, отпечатавшимися в камне, а в стенных нишах покоились груды других артефактов, собранных за десятилетия. Некоторые из них были настолько странными, что не поддавались никакому пониманию.

Однако не странней того, что лежал сейчас перед ним на столе.

Врит уставился на хрустальный куб, опутанный медными прожилками, а затем склонил голову набок, рассматривая его нутро, в котором с гипнотической равномерностью пульсировала и колыхалась некая золотистая жидкость. Потом поставил на стол большую линзу на подставке, чтобы повнимательней изучить артефакт, каждую из поверхностей которого уже тщательно зарисовал в своем дневнике.

Рядом с кубом лежала еще одна открытая книга – написанная не его собственной рукой, а одним гением алхимии, погибшим в Студеных Пустошах. Скеррен иль Риш – давний Исповедник и его коллега-Ифлелен – тщательно изобразил на пергаменте схожий объект, сопроводив свои рисунки объемистыми заметками и какими-то неразборчивыми каракулями. Раздобыл он этот светящийся артефакт в ходе раскопок того, что осталось от медного яйца, из которого вышла бронзовая женщина-та’вин, впоследствии украденная.

Скеррен предположил, что куб функционирует как крошечная быстропламенная горелка, хотя обладает практически безграничной мощностью, и на его основе сконструировал следящее устройство, способное на большом расстоянии улавливать эманации, исходящие от украденной бронзовой женщины. Они использовали его, чтобы выследить ее, но в ходе ожесточенной битвы в Пустошах и Скеррен, и этот бесценный артефакт был безвозвратно утерян.

«И вот опять этот загадочный куб…»

Расставаться с ним очень не хотелось, однако Врит знал, кто именно вскоре потребует его. Сумев на какое-то время обездвижить другого та’вина – существование которого по-прежнему занимало все мысли Врита, – Крест Элигор погрузился в глубокий сон. Эта атака явно истощила все его силы, что стоило еще одной выгоревшей кровожитницы.

Врит воспользовался этим временем, дабы изучить то, что Феник успел передать ему в руки перед смертью. В темном коридоре Врит успел мельком увидеть и других налетчиков, среди которых был принц Канте. Раз они проникли так глубоко, рискнули спуститься сюда, то должны были хотя бы приблизительно представлять, чем именно обладают Ифлелены.

Врит уже предупредил Вышний Оплот о возвращении принца-изменника, предоставив решать этот вопрос королю Микейну и его легионерам, после чего уже не уделял ему особого внимания – хоть и был по-прежнему озадачен происхождением этого нового та’вина.

И все же в данный момент перед ним стояла куда более важная задача.

Переводя взгляд со своего наброска на рисунок Скеррена, Врит подмечал все больше незначительных различий между ними. Медные прожилки каждый раз располагались по-своему, образуя разный рисунок. Кроме того, углы у куба Врита были немного более округлыми. Но самым поразительным было различие в размерах.

Он снова подобрал со стола измерительную линейку и с помощью линзы перепроверил свои измерения, после чего нахмурился, сравнив свой результат с четкими и аккуратными записями в дневнике Скеррена. Они не совпадали, а, зная въедливость своего погибшего коллеги, Врит не сомневался в точности его измерений. Вывод был очевиден.

«Этот артефакт меньше того, что был получен ранее».

Прежде чем Врит успел обдумать, что из этого может следовать, как громкий стук привлек его внимание к двери.

– Ну что там еще? – резко отозвался он.

– Исповедник Врит, ты срочно нам нужен! Немедленно!

Уловив настойчивость в этом голосе, он со стоном встал, подошел к двери и отпер ее.

Стоящий на пороге Бкаррин нервно переступил с ноги на ногу, словно собираясь сорваться с места. Его взгляд метнулся внутрь схолярия и сразу же вернулся обратно.

– Крест Элигор опять пробудился! И в дикой ярости требует, чтобы ты принес ему этот артефакт. Я боюсь, как бы в своих бешеных метаниях не нанес он серьезный ущерб великому инструменту, который поддерживает в нем жизнь.

Врит глубоко вздохнул, жалея, что у него не осталось больше времени на изучение хрустального куба, однако не посмел отказать бронзовому богу. Повернулся, подхватил со стола артефакт и жестом пригласил Бкаррина пройти вперед.

– Давай поглядим, какие еще чудеса способно сотворить это украденное сокровище.

* * *

Вскоре Врит присоединился к шести Ифлеленам, которых в свое время лично отобрал для наблюдения за восстановлением Креста Элигора. Группа окружила железный алтарь своего нового бога, однако держалась на почтительном расстоянии. Звуки, издаваемые великим инструментом ордена – все это размеренное побулькивание, постукивание и похрипывание, – заметно ускорили темп, а тембр их стал более яростным, отражая нрав создания, возлежащего в самом его сердце.

Рука Элигора – единственная, способная двигаться – поманила Врита. Лазурные глаза остановились на нем – вернее, на предмете, который Врит нес на серебряном подносе. Сияние этого жаждущего, плотоядного взгляда превратилось в два ослепительных солнца.

– Давай сюда схизму! – потребовал Элигор.

Отражая это необузданное желание, весь инструмент нетерпеливо завибрировал. Резервуары, наполненные жизненной силой кровожитниц, вскипели и запузырились.

Бкаррин ничуть не преуменьшил возможную опасность.

И все же Врит колебался, опустив взгляд на поднос перед собой. В этот момент ему удалось выяснить еще одну деталь – название этого артефакта. Итак, на языке та’винов он именовался схизмой…

Врит не сомневался в его назначении. Он собственными глазами видел, как этот куб был выхвачен из живота другого та’вина, который вроде как бросил его в попытке вырваться из хватки Элигора.

Припомнилась оценка подобного артефакта Скерреном – его коллега тогда предположил, что схизма представляет собой практически неисчерпаемый источник энергии.

Врит поднял взгляд на Элигора.

«Этот куб призван питать та’винов жизненными силами – куда эффективней, чем наш жалкий инструмент с его кровожитницами».

Глядя на алтарь, он вспомнил последние обращенные к нему слова Элигора – касательно того, от чего бронзовый бог рассчитывал избавиться при помощи проникшего в подземную цитадель та’вина.

«Он наконец порвет цепи, что опутывают меня!»

Пристальный взгляд Элигора, устремленный на Врита, сузился, превратив его лазурное свечение в два ослепительных белых луча.

– Делай, что я велю! Даруй мне то, что я вложил тебе в руки! И тогда ты приобщишься к знаниям, которые находятся далеко за пределами твоего понимания – за пределами всего, что ты можешь себе представить. Это я тебе обещаю.

Эти слова понудили Врита подступить еще на шаг, развеяв свои опасения. Это было все, о чем ему мечталось долгими десятилетиями. И все же двигался он медленно – что-то в нем по-прежнему боялось выпустить это создание в мир.

Пока Элигор был привязан к инструменту, Врит в какой-то степени контролировал ситуацию. Ему очень не хотелось разрывать эти поводья. Даже сейчас его разум отчаянно пытался найти способы сохранить сложившееся положение, но к тому времени, когда ноги подтащили его к железному алтарю, он так и не смог прийти к какому-либо решению. Эти лазурные глаза так и сверлили его, требовательно взывая к действию.

Позади него его собратья-Ифлелены что-то пробормотали, и в их тоне почтительно смешались благоговение и страх. Врит знал, что если он откажется выполнить этот приказ, то поставит под угрозу свое положение в ордене. Бронзовый бюст был истинным сердцем ордена Ифлеленов на протяжении тысячелетий – тайной, на которой тот и был построен. Оступиться на этом последнем этапе, несомненно, означало бы навлечь на себя великий гнев.

И все же ничто из этого – ни требование в этих лазурных глазах, ни настойчивый ропот его собратьев по ордену – не побудило Врита снять схизму с подноса. То, что заставило его подчиниться, было куда проще – желание, которое всю жизнь питало его амбиции.

Чистое любопытство.

В глубине души Врит оставался ученым. Ошибочным было его решение или нет, но он хотел лично стать свидетелем того, что откроется дальше, своими собственными глазами увидеть результат этого действия, стать движущей силой, стоящей за ним.

«Как я могу от такого отказаться?»

Подхватив куб, Врит занес его над разверстой полостью бронзовой груди. Покрывающая ее изнутри кристаллическая корка жадно засветились; потоки энергии так и заплясали по ней, искрясь и переливаясь, подпитываемые огромным инструментом, раскинувшимся вокруг алтаря.

Стоило опустить куб, как эти искры с треском посыпались на него. За ними последовали огненные дуги, ударявшие в него подобно крошечным молниям. Теперь энергия заметалась и на его поверхностях.

Врит ахнул – не от боли, а от благоговения.

Однако его руки нерешительно заколебались, когда он поднес артефакт еще ближе к этой светящейся полости. Что-то глубоко внутри него предостерегающе ёкнуло. Волоски на руках встали дыбом от ужаса. Дыхание перехватило от непреложной истины: «Ни в коем случае нельзя этого делать!»

Но тут его лишили всякого выбора.

Прежде чем Врит успел отдернуть руки, из глубин вскрытой грудной клетки выстрелили бронзовые и перламутровые щупальца, которые быстро обвили все грани куба, сливаясь с медными прожилками на них, змеясь по хрусталю.

Насмерть перепуганный, он выпустил куб из рук.

Золотистое свечение внутри куба превратилось в яркое солнце, которое душили эти щупальца. Еще через миг они почти полностью опутали его, окончательно затушив и затмив это солнце, и в этот момент схизма была затянута ими в глубину и исчезла из виду.

Врит отшатнулся – и как раз вовремя.

Бронзовое тело забилось в конвульсиях, выгибая спину. Ослепительный свет вырвался из его разверстой груди, широко распахнутых глаз, изо рта, разинутого в беззвучном крике. Резервуары за алтарем разлетелись вдребезги. Стекло взорвалось, выплеснув дымящуюся янтарную жидкость.

Врит пригнулся, прикрыв свой единственный здоровый глаз и припомнив тот град осколков, что когда-то лишил его второго глаза. Отшатнувшись, он натолкнулся на Бкаррина.

– Что тут происходит? – взвыл младший Исповедник.

– Обратная реакция… – прошипел Врит, не выпрямляясь.

Пол задрожал у них под ногами. Огромный инструмент зазвенел, загремел всеми своими частями. Энергия плевком хлынула по его трубам. Повсюду со звоном запрыгали сорванные болты. Медь разрывало на части. Хрусталь разлетался вдребезги. К потолку взлетели фонтаны янтарных жидкостей.

Врит представил, как энергия схизмы разливается по всему инструменту, переполняя его, – и тут этот прилив достиг своей конечной цели.

Ячейки кровожитниц взлетели в воздух. Втиснутые в них тела взорвались фонтанами крови и разлетающимися ошметками плоти.

Когда ячейки с грохотом рухнули обратно на каменный пол, эти дикие энергии заметно утихли, лишь изредка давая о себе знать вереницами потрескивающих искр и колючими синими дугами. Вскоре и они окончательно прекратились.

Наконец выпрямившись, Врит уставился на обломки огромного инструмента. Тот под громыхание меди и звон стекла продолжал разваливаться на части. Остальные Ифлелены стали подниматься с пола; двое остались стоять на коленях. Лица у всех были одинаково полны ужаса и смятения.

Не обращая на них внимания, Врит повернулся к источнику всего этого.