В таких вот мелочах Даал и сохранил свои родные края в своем сердце. Он просто не мог полностью отрешиться от Приюта и всего с ним связанного. Ему и так уже многим пришлось поступиться. Ради этого перелета – чтобы в ходе его служить источником топлива для горелки Никс – он бросил мать и отца, а также горячо любимую младшую сестру. Родители Даала понимали необходимость такого его решения, и все же это не особо смягчало терзающее его чувство вины, тем более что он хорошо представлял себе судьбу своей семьи, если группе Никс удастся заставить Урт вращаться вновь.

По словам Шийи – основанных на древних знаниях та’винов, – это было единственным способом отбросить луну на ее прежнюю орбиту. Да, это предотвратит гибель их родной планеты, но при этом и приведет к катаклизму, который повлечет за собой великое множество смертей. Погибнут миллионы людей. Если Урт опять начнет вращаться, лед Студеных Пустошей начнет таять. На месте выжженных солнцем пустынь Пустоземья будет плескаться бескрайнее море. Венец будет растерзан на части землетрясениями, штормами и морскими приливами.

Ни один уголок Урта не останется нетронутым.

«Даже мой собственный дом».

Его мать встретила эту трагическую судьбу с решимостью, которая все еще ускользала от Даала. В память крепко въелись ее слова: «Никто не знает своего конца. Будущее остается загадкой до тех пор, пока оно не написано. Мы будем жить так, будто впереди у нас бесконечные дни – и при этом ни одного. Что еще нам всем остается?»

При этом его родители понимали, что в случае обрушения луны будет уничтожен не один только Приют – это положит конец всей жизни на Урте.

«Лучше уж пусть хоть кто-то выживет, чем вовсе никто», – сказал его отец, сжимая руку Даала во время прощания.

Даал на миг прикрыл глаза.

«Мне нельзя обмануть их чаяния».

Утвердившись в этом решении, он открыл глаза и повел остальных летучих всадников к громоздящемуся впереди кораблю. Ветер, сопровождаемый проливным дождем, швырял их во все стороны. Молнии прочерчивали в толще облаков зазубренные дуги. Он чуял запах энергии, скопившейся в воздухе, ощущал, как она танцует по волоскам на его обнаженных руках. Это было так, словно грозу притягивал источник силы, скрытый внутри него.

Даал стиснул зубы и почти отвесно спикировал, ускользая от тянущихся к нему пальцев грозы – точно так же, как сейчас ускользнула от него Никс. Он представил себе ее волосы, настолько темные, что их можно было принять за черные, хотя в этой тьме скрывались и золотистые пряди – словно вплетенное в них свечение обуздывающего напева. Представил ее кожу цвета теплого меда и голубые, как гладчайший лед, глаза с такими же проблескивающими серебряными искорками.

Вспыхнул гнев, порожденный не только тем, что она так резко отвергла его, но и тоскливым стремлением вновь разжечь то, что было утрачено. Даал всячески старался выбросить из головы желание еще раз пережить тот момент, произошедший пару месяцев назад, когда вспышка страсти обернулась горьким разочарованием.

И все же это воспоминание горело столь же ярко, подпитываемое болью в сердце – и предплечьях.

Потому что Никс разбила ему не только сердце.

Не в силах сдержаться, Даал вновь погрузился в прошлое…

* * *

Когда «Огненный дракон» уже летел высоко над Эбеновыми горами, Даал, не обращая внимания на кристальный блеск ледяных вершин внизу, не сводил ошеломленного взгляда с огненного шара, зависшего над горизонтом. Последние полмесяца, пока летучий корабль приближался к краю Венца, оставив Студеные Пустоши позади, они летели в вечных сумерках. И с каждым днем тлеющий на горизонте костер становился все ярче и ярче, пока солнце не открылось Даалу во всей своей красе.

– Ничего чудесней я не мог себе и представить… – прошептал он, обращаясь к Никс.

Она стояла рядом с ним, обнимая его за плечи, и улыбалась благоговению в его голосе.

– Ну что ж, поздравляю с твоим первым настоящим рассветом, – ответила Никс, а затем добавила с усталым вздохом: – Мы в Венце воспринимаем такое зрелище как должное. Солнце здесь никогда не заходит, лишь описывает в небе совсем небольшой кружок – и так всю нашу жизнь.

По другую сторону от Даала тогда стоял Фенн.

– Готов поспорить, что тебя еще затошнит от вида Отца Сверху – особенно после того, как мы залезем в самую глубь Пустоземья, где солнце будет подниматься все выше и выше, пока не обрушит на нас весь свой неумолимый зной.

Даал услышал в голосе судонаправителя кислые нотки. Фенн выказывал явное и все растущее нежелание вторгаться в восточную половину Венца. Губы молодого человека, всматривающегося в горизонт вместе с Даалом, сжались в бескровную линию, изумрудные глаза почти скрылись за тяжелыми веками. Хотя его белоснежные кудри так сияли на солнце, словно он был рожден среди горных ледников внизу, Даал знал, что на самом деле Фенн родом из королевства Бхестийя, одного из множества государств на этой стороне Венца.

Настроение судонаправителя ухудшалось с каждой лигой, приближавшей его к родине. По словам Джейса, Фенн старательно следил за тем, чтобы курс их корабля пролегал значительно севернее Бхестийи. Любые расспросы о его прошлом наталкивались на суровое молчание, сопровождаемое пренебрежительным взмахом руки или приглушенным проклятием. Фенн был явно не расположен вдаваться в подробности о том, при каких обстоятельствах ему пришлось покинуть родные края и стать судонаправителем у такого отпетого разбойника, как Дарант.

– Пойдем-ка лучше вниз, – предложила Никс. – Вряд ли тебе стоит слишком долго смотреть на солнце.

Даал был с этим явно не согласен.

– Я мог бы смотреть на него целую вечность!

Однако Фенн поддержал предостережение Никс:

– Как только мы перевалим через эти горы, нас начнет дико трясти от бокового ветра.

Словно в подтверждение этих слов, сильный порыв ветра навалился на огромный летучий пузырь у них над головами, и корабль резко накренился. Даал схватился за поручень, чтобы удержаться на ногах. Фенн сумел устоять, просто взмахнув руками.

Никс еще крепче обхватила Даала за плечи. Даже сквозь толстую шерстяную ткань рукава он почувствовал холодный ожог ее кожи, словно пытающейся вытянуть тепло из его тела, напоминая про тот бездонный голод у нее внутри. Но Даала терзал и его собственный голод, и он высвободил руку, чтобы притянуть ее к себе, после чего как бы между прочим предложил:

– Может, нам стоит вернуться в твою каюту?

Никс пристально посмотрела на него. Серебристые искорки у нее в глазах лукаво блеснули.

– Тогда давай поспешим, пока нас не выбросило за борт!

Они подождали, пока болтанка не ослабнет настолько, чтобы можно было пройти по палубе к двери баковой надстройки, после чего спустились на среднюю палубу, где по обеим сторонам длинного коридора, протянувшегося от носа до кормы, располагались жилые каюты. У Никс была отдельная, своя собственная – в носовой части, ближайшая к рулевой рубке.

Когда они подошли к ее двери, на корабль налетел еще один сильный порыв ветра. Палуба резко накренилась, и их швырнуло через порог каюты. Они вместе ввалились внутрь, прижавшись друг к другу и заливаясь смехом.

Как только корабль выровнял свой полет, Никс закрыла дверь. Щеки у нее вспыхнули.

Даал все никак не мог опомниться от зрелища, по-прежнему стоящего у него перед глазами – повисшего над горизонтом солнца. Сердце гулко билось в груди от изумления и восторга. Голубое небо, розовые оттенки на горизонте казались чем-то из совершенно другого мира, чуждого всему, что он когда-либо знал. Даже звезды, постоянно сиявшие в небесах Пустошей, напрочь исчезли, стертые солнечным светом.

– Какие чудеса ты мне показала… – прошептал он Никс. – Как бы я хотел, чтобы Хенна сейчас тоже сейчас была здесь и увидела это!

Сразу пронзила тоска по дому, когда Даал представил себе свою бойкую и всегда жизнерадостную младшую сестру с ее сияющими глазенками и бездонной способностью изумляться всему на свете.

Никс опустила взгляд, пытаясь скрыть выражение своего лица.

Даал мысленно дал себе пинка за такие слова, зная, что Никс терзается угрызениями совести из-за того, что вытащила его из дома – оторвала от всего, что он знал, от всего, что любил. Даал обнял ее за плечи и притянул к себе.

– Когда-нибудь я все-таки покажу ей солнце! – пообещал он. – По крайней мере, очень на это надеюсь. – Кончиком пальца приподнял подбородок Никс. – Мы покажем его ей вместе.

Несмотря на эти его слова, взгляд у нее оставался затравленным. Это ведь ее пророческий сон наставил их на этот путь – путь, который даже в случае успеха приведет к стольким смертям и разрушениям.

Даал склонил голову набок, чтобы поймать ее взгляд.

– Ты в этом не одинока…

И чтобы убедить ее в этом, наклонился и коснулся губами ее губ. От этого прикосновения вспыхнул уже знакомый огонь. Никс лишь тихонько охнула в ответ на его поцелуй, погружаясь в него, стирая грань между ними. Когда это произошло, Даал вновь ощутил этот темный колодец внутри нее – и позволил теплу, растекшемуся по всему его телу, умерить этот голод, который все сильней притягивал их друг к другу, связывал еще крепче.

Он вновь ощутил это головокружительное падение в нее. Мягкость ее губ всколыхнула его, заставив вскипеть кровь – и при этом его собственная жесткая щетина явственно кольнула щеку. Его язык, который пытливо проникал все глубже, вдруг стал ее языком. Их дыхание смешалось, становясь все более хриплым. Ощутив, как твердеет в низу живота, Даал еще сильнее прижался к ней – хотя знал, что она уже и так ощутила его укрепляющийся пыл, поскольку тоже уловил ее собственную растущую страсть – тепло в ее чреслах, томительное покалывание в сосках…

Рука его поднялась, чтобы осторожно провести большим пальцем по этой истомившейся нежности. Огонь от этого прикосновения пробежал по нему точно так же, как и по ней – это ее вздох сорвался в тот момент у него с губ, а не его собственный. Ее пальцы потянулись к его набухшей плоти, растирая этот тлеющий костер в пожарище, опалившее их обоих. Потерявшись друг в друге, они упали на ее кровать, где продолжили исследовать друг друга, открывая знакомое равенство своих чувств и ощущений, поделенных на двоих.

Ее желания тоже не были для него секретом, направляя туда, где она жаждала прикосновения. Пальцы возились с пуговицами, пока голая кожа не соприкоснулась с голой кожей. С каждым своим движением Даал был вознагражден в ответ, поскольку и сам испытывал это восхитительное острое напряжение. Место большого пальца теперь занял его язык. С каждым его дразнящим прикосновением ее огонь разгорался и в его собственном теле, отражая то, что испытывала она.

Каждый их вдох был словно рев кузнечного горна, разжигающего пламя между ними все жарче и жарче.

Они балансировали на этой огненной грани, пока все вокруг не исчезло и время не потеряло смысл. Даал хотел большего – зная, что Никс тоже этого хочет, поскольку они ничего не могли скрыть друг от друга, – но еще в самом начале этого перелета из Пустошей они решили держать свою страсть в узде и не заходить дальше этого.

Страх укрепил их в этой мысли не меньше здравого смысла.

Оторвавшись от ее груди, Даал вернулся к губам Никс – на это потребовались все его силы. Приподняв голову, он посмотрел на нее сверху вниз. Глаза ее оставались закрытыми, тело дугой выгнулось под ним.

Даал прошептал в пылающий перед ним огонь:

– Никс, нам лучше остановиться…

– Нет… – простонала она, и это единственное слово было густо напитано обуздывающим напевом, в котором явственно читался приказ и промелькнуло нечто темное, угрожающее. – Не останавливайся!