– Весь смысл в том, чтобы тренироваться в жару и привыкнуть к ней. Если я попаду в команду, мои матчи будут проходить в середине дня.

– Я просто беспокоюсь, что ты загонишь себя и заболеешь.

– Папа всегда говорил, что сильные люди подгоняют себя, а слабые ищут оправдания, – возразила Алекс.

Да, Эд мог сказать такое. Он постоянно повторял Алекс, что ей нужно больше работать и тренироваться. Однажды, когда она растянула лодыжку, он заставил ее выполнять упражнение «из стороны в сторону» в положении лежа. Я узнала об этом, когда они вернулись с теннисных кортов, и разозлилась так, что испугалась сама. Чтобы остыть и успокоиться, я пошла прогуляться и в результате осталась на улице до захода солнца. Прохаживаясь по знакомым местам, я думала о том, насколько нам с Алекс было бы лучше, если бы Эд умер. Я представляла возможные варианты того, как это могло произойти. Внезапная болезнь. Сердечный приступ. Падение в душе.

Автомобильная авария.

Неужели Алекс забыла, каким неуступчивым, каким безжалостным мог быть ее отец, как он давил на нее? Как в тот раз, когда она проиграла матч на турнире для девочек до четырнадцати лет, и Эд заставил ее выйти на тренировочный корт сразу же после этого, не дав даже отдохнуть. Или когда разбудил ее посреди ночи, чтобы она смотрела в прямом эфире матч открытого чемпионата Австралии, а он обращал ее внимание на то, как работает Серена Уильямс^[4]. Как отговаривал ее от встреч с друзьями и от выполнения школьной работы, потому что это отвлекало ее от тенниса.

Возможно, Алекс было слишком больно вспоминать об этом. Но я помнила. Я помнила каждый раз, когда он переходил от требовательности к жестокости. Даже теперь я ненавидела его за это.

– Готовлю на обед запеченные зити^[5], – сообщила я наигранно веселым тоном. – И чесночный хлеб. Как тебе такое предложение? – Да, я подкупала дочь и не стеснялась этого. Прежняя Алекс была бы в восторге от «праздника углеводов», особенно от чесночного хлеба, который всегда был ее любимым. Но новая, замкнутая Алекс только пожала плечами.

– Хорошо, – равнодушно отозвалась она.

– Я подумала, мы могли бы посмотреть фильм. Давненько мы не устраивали марафон Джона Кэнди^[6].

– Вообще-то у меня нет настроения смотреть кино.

– Тогда, может быть, поищем новый сериал? Я слышала, «Удивительная миссис Мейзел» очень даже неплох.

У меня было такое чувство, будто я снова в школе и пытаюсь набиться в подруги к одной из самых популярных девочек.

– Я не знаю. Может быть. – Алекс словно заколебалась. – Мне нужно кое о чем с тобой поговорить.

– Ты можешь поговорить со мной о чем угодно. – Я видела, что мой чрезмерный энтузиазм раздражает дочь. У нее был такой вид, словно она откусила что-то кислое и противное. Надо сбавить тон. – В чем дело?

– Если я не попаду в команду по теннису… – начала Алекс.

– Ты попадешь.

– Ну, если я все-таки не попаду в команду… я хочу перейти на домашнее обучение.

– На домашнее обучение? – повторила я. Я знала нескольких родителей, дети которых проходили домашнее обучение, но они учились в начальной школе. – Ты хочешь, чтобы я тебя учила?

Алекс покачала головой.

– Нет, конечно, нет. Но во Флориде есть онлайн-школа, в которую может записаться любой житель штата. Я уже изучила программы. Все курсы, которые необходимы для окончания обучения, там есть.

Идея была ужасная. Я инстинктивно понимала это, хотя и не могла вот так сходу сформулировать убедительное возражение. Алекс и без того держалась замкнуто, уйдя в добровольную изоляцию. С началом занятий ей пришлось бы проводить время с другими подростками, и я надеялась, что у нее появятся друзья. Домашнее обучение, виртуальная школа только усугубила бы ситуацию.

– А как же заявление в колледж? – насторожилась я. – Думаю, приемной комиссии такой вариант вряд ли понравится.

Алекс отмахнулась.

– Им все равно. Их интересуют только оценки, результаты тестов и личное эссе.

– Разве ты не хочешь познакомиться со сверстниками?

– Вообще-то нет.

– Почему?

– Я сюда не вписываюсь.

– Почему ты так говоришь? – непонимающе взглянула на нее я и только тогда вспомнила трех девушек, сидевших за столом теннисной команды в спортзале. Трех красивых девушек с холодными глазами. Я видела, как они смотрят на Алекс, и тогда они напомнили мне хищниц, оценивающих потенциальную добычу. Я попыталась отогнать эту мысль. – Уверена, в этой школе немало милых, интересных детей. Ты найдешь подходящую группу.

– Я серьезно в этом сомневаюсь, – протянула Алекс. – И это даже не имеет значения. Мне осталось продержаться один год, а потом я уйду.

С этими словами она повернулась и вышла.

Я машинально помешала соус и сморгнула слезы. Алекс была права. Через год она уедет в колледж. Все учебные заведения, в которые она подавала документы, находились в других штатах – Нью-Йоркский университет, Бостонский университет, университет Тафтса.

После того как она уедет, я буду видеться с ней лишь изредка – во время каникул и по праздникам. Мое общение с дочерью заканчивалось. Когда я была беременна Алекс, Дженис Филдинг устроила для меня вечеринку по случаю скорого рождения ребенка. Дженис жила по соседству с моими родителями, и я знала ее с тех пор, как мы переехали в этот дом, когда мне исполнилось пять лет. Все было оформлено в розовых тонах – от цветов до наполненных гелием воздушных шаров и глазури на кексах. Вручая подарок, завернутый в блестящую бледно-розовую бумагу с огромным бантом, Дженис похлопала меня по руке.

– Тебе так повезло, у тебя родится девочка. Мальчики уходят, но девочки всегда остаются со своими мамами.

Дженис соврала.

Я была в шаге от того, чтобы потерять Алекс навсегда.

Глава 5
Кейт

Женевьева позвонила через несколько дней после вводного собрания и повторила приглашение на встречу организационного комитета, провести которое планировалось у нее дома.

– У нас отличная группа. Уверена, тебе понравится, – заключила она свой рассказ по телефону.

Мне вспомнилось предупреждение Литы в отношении Женевьевы. Возможно, у них была какая-то своя история, о которой я не знала, неприязнь, накапливавшаяся годами. В любом случае беспокоиться по этому поводу я не собиралась. Чтобы начать все сначала, построить новую жизнь для себя и Алекс, мне нужно завести друзей. Предложение Женевьевы давало для этого отличную возможность. Пусть даже мне придется выйти из зоны комфорта. Пусть даже сама мысль о том, чтобы взяться за какую-то общественную работу, приводит меня в ужас.

По дороге к дому Женевьевы меня поразила почти открыточная красота Шорхэма, в большей степени свойственная районам побогаче. Симпатичные, словно скопированные с рекламного проспекта, дома, идеально благоустроенные дворы, совершенно новые машины. Я уже заметила, что многие живущие здесь женщины всегда нарядно одеты и накрашены, даже если просто вышли за продуктами в ближайший магазин.

На мой взгляд, все здесь было чересчур идеально.

Свернув на подъездную дорожку Хадсонов, я увидела самый впечатляющий дом в моей жизни – большой и белый, с колоннами по бокам от входа. На площадке перед ним уже стояло несколько автомобилей. Признаюсь, мне стало немного не по себе.

Я сделала глубокий вдох, вышла из машины и направилась к двойным парадным дверям, выкрашенным в глянцево-черный цвет. Дверь открылась почти сразу после звонка – с порога мне улыбалась Женевьева. Розовый сарафан подчеркивал ее изящные, словно вылепленные скульптором, плечи и стройную фигуру. Мне тут же стало неловко из-за своей белой рубашки на пуговицах и шортов цвета хаки.

– Кейт, я так рада, что ты смогла выбраться! Заходи, познакомься со всеми.

Я последовала за ней в дом, любуясь высоким потолком и винтовой лестницей. На круглом столе в холле стояла хрустальная ваза, в которой была со вкусом составленная цветочная композиция. Стук высоких каблучков босоножек хозяйки эхом отлетал от мраморного пола.

Следом за Женевьевой я прошла в гостиную, расположенную рядом с кухней. Там я увидела пару низких белых кожаных диванов у стен, бутылочно-зеленые бархатные кресла вокруг прямоугольного кофейного столика и двух женщин. Одна – миниатюрная, как эльф, с почти прозрачной бледной кожей и короткими светлыми волосами. Другая – с дружелюбным открытым лицом и длинными темными локонами, каскадом падавшими на спину. Когда мы вошли, они обе повернулись к нам и улыбнулись.

– Девочки, это Кейт. Я уговорила ее вступить в организационный комитет. – Женевьева предостерегающе подняла палец. – Не говорите ничего, что может ее отпугнуть. Нам нужна любая помощь, которую мы только можем получить.

– Привет, Кейт. Я – Ингрид. – Миниатюрная блондинка поднялась и протянула мне тонкую руку, оказавшуюся на удивление холодной. – А это Эмма.

– Привет. – Эмма осталась сидеть на диване, поджав под себя ноги. – Приятно познакомиться.

– Мне тоже, – кивнула я. – Со стороны Женевьевы было так мило пригласить меня в вашу компанию.

– Не торопись с комплиментами, – рассмеялась Ингрид, возвращаясь на диван. – Интересно, что ты скажешь, когда придется до двух часов ночи возиться с клеем и блестками для табличек. Женевьева обожает блестки. У нее что-то вроде болезни.

– Это одно из моих жизненных правил: блесток много не бывает, – выступила в свою защиту Женевьева. – Кто-нибудь хочет бокал просекко?

– Я. – Эмма подняла руку.

– Сейчас только одиннадцать утра, – напомнила Ингрид.

– Не будь такой ханжой. – Женевьева закатила глаза. – Кейт?

Я уже забыла, когда в последний раз пила алкоголь в столь ранний час, но какая-то часть меня – возможно, та семнадцатилетняя девушка, что еще жила во мне, – хотела подладиться под общий тон.

– Конечно, почему бы и нет?

Женевьева направилась в кухню и достала бутылку просекко из массивного холодильника из нержавеющей стали. Она сняла с горлышка фольгу и с помощью белоснежного кухонного полотенца ловко вытащила пробку. Потом разлила игристое вино по четырем бокалам для шампанского, положила в каждый по ягодке малины и поднесла угощение каждой из нас, включая Ингрид.

Эмма встала, чтобы принять свой бокал. Она оказалась выше, чем я ожидала, и фигурой напоминала статую.

– Предлагаю тост, – торжественно начала Женевьева. – За блеск. И за то, чтобы у нас появилась новая подруга.

Мы чокнулись, и я ощутила внутри себя робкую радость оттого, что меня упомянули в этом тосте.

– Как вы все познакомились? – спросила я.

– Класс Ламаза^[7], – в один голос ответили женщины и рассмеялись.

– Это было много лет назад, – пояснила Ингрид. – Всем нашим девочкам сейчас по семнадцать.

– Ого, вы так давно знаете друг друга. – Я снова ощутила прилив одиночества. Почему я не завела таких вот подруг на своих занятиях по методу Ламаза? Я даже с соседкой по комнате в колледже не смогла поддержать связь. Почему? Впрочем, я и сама знала ответ. Я так долго была несчастлива, что предпочитала растворяться в работе, в Алекс, в повседневных мелочах.

– Сначала мы сошлись на почве общего неприятия инструктора, – объяснила Женевьева. – Напомни, как ее звали?

– Гармония, – сказала Ингрид.

– Ах да, как я могла забыть. Она была такая… ужасная.

– Прими боль. Боль прекрасна, – дуэтом пропели Ингрид и Эмма.

Я захохотала.

– На самом деле она этого не говорила, да?

– В том-то и дело, что говорила. Такая была чудачка из нью-эйджеров. Ты наверняка знаешь этот тип людей. Они не бреют подмышки и не пользуются дезодорантами. – Женевьева присела на краешек одного из зеленых бархатных кресел и закинула загорелую ногу на ногу. – Излишне говорить, что мы все выбрали вариант с обезболиванием, поэтому и провалились на занятиях.