Обычно папы и мамы встречались со своими чадами на полянке за оградой, где на специальной площадке имелись скамейки с «грибками», столики и прочие удобства. Именно сюда потянулись вереницами воспитанники, где их уже ожидали мамы и папы с пакетами и сумками. Охране были даны указания направлять родственников детей десятого отряда в кинотеатр, где их встречала старшая вожатая с искусственной улыбкой на лице. Леночка с амбарной книгой в руках регистрировала пришедших, препровождала их в зал и просила немного подождать. Варя прохаживалась по крыльцу, жевала кукурузные шарики и зевала после обеда. Симченко, занявшие позицию у входа, выполняли обязанности охраны. Родители, прекрасно знавшие правила распорядка «Белочки», отнеслись к странному нововведению подозрительно. Они ворчали, возмущались, задавали вопросы, но, не получая ответов, проходили в прохладное сумрачное помещение, наполненное запахами рассохшегося дерева, старого поролона и поеденных молью портьер.

Пока шел сбор ничего не подозревавших пап и мам, следователь Стаев связался с кинологами по рации из машины. После краткого разговора он вернулся в кабинет директора, который он превратил в свой оперативный штаб. Первым делом следователь изучил документы Антона Шайгина – автобиографию, трудовую книжку, копию диплома.

– Безупречно! – воскликнул Стаев. – Прямо образцовый гражданин! Музучилище, университет, грамоты, награды… О как! Работает учителем в школе № 123 и гимназии № 45. Проживает с матерью Анастасией Юльевной Шайгиной по адресу… Отец, Герман Генрихович Штольц, умер в феврале девяностого года. Ага, телефон!

Стаев набрал домашний номер Шайгина, долго слушал длинные гудки, но ответа не дождался. Тогда следователь переключился на воспитанников десятого отряда. Он пролистал личные дела детей, пробегая по сухим характеристикам, останавливаясь на фотографиях и внимательно читая фамилии, словно надеясь найти в них ключ к разгадке.

– Любопытно, – пробормотал он. – Почти все дети из десятого отряда числятся либо в сто двадцать третьей школе, либо в сорок пятой гимназии. Именно в этих двух заведениях Шайгин устроен учителем. Выходит, они были знакомы с ним раньше? Возможно, он даже преподавал у них.

Стаев сделал пометку в блокноте, вышел на улицу и направился к кинотеатру. По дороге он встретил Кима. Майор сидел на лавочке рядом с каким-то мальчиком в круглых очках. Ким улыбался и что-то говорил маленькому собеседнику, который был необычно мрачен, как будто расстроен. При виде Стаева майор вскочил.

– Вот, опрашиваю свидетелей, – заоправдывался он.

– Для работы с детьми у нас есть инспектор по делам несовершеннолетних, – ответил Стаев. – А вы лучше взрослыми займитесь. Направьте свою энергию в нужное русло.

Ким потупился и ничего не ответил. Стаев продолжил путь, размышляя по дороге. При всей хаотичности поступков «пионера» в его действиях прослеживалась определенная логика. Сожженная книга, уничтоженная тетрадь, разбитый магнитофон, беспорядок в комнате. Вожатый в самом деле ликвидировал улики? Или у него просто был нервный срыв? Слава богу, хоть письмо сохранилось. Очевидно, оно имело ценность, если Шайгин захватил его в лагерь. Интересно, что такого написал отец сыну тринадцать лет назад? По документам он умер как раз в девяностом. В феврале! Выходит, предсмертное письмо. А записка? Вероятно, от близкой подруги? Соответственно, нужно искать ее. Она может что-то знать о вчерашнем происшествии.

Добравшись до кинотеатра, Стаев миновал кордон из хмурых Симченко, подмигнул сонной Варе, приободрил Леночку и шагнул за порог массивной двери. Следователь вошел в зал, когда там уже сидели человек двадцать. Стояла непривычная для такого скопления людей тишина. Здесь не разговаривали, не смеялись, вроде даже не дышали и почти не двигались. Лишь изредка по рядам пробегал шепоток, бухал низкий кашель курильщика или вырывалось из-под кресла неосторожное шарканье. Родители поглядывали на сумки и пакеты с принесенными лакомствами, еще не догадываясь, что фрукты и сладости не пригодятся их чадам.

Собравшиеся сидели тихо и таращились в незанавешенный экран, как будто смотрели невидимый фильм. Гнетущая атмосфера, тишина и полумрак в зале так ошарашивали новоприбывших, что они тотчас замолкали, едва переступив порог. Они послушно диктовали Леночке имя, фамилию и проходили в зал. Опустившись в кресло, они присоединялись к общему молчанию и прилипали взглядом к пустому экрану.

Публика подобралась разношерстная. Люди группировались, интуитивно чуя себе подобных, и опытный следователь с первого взгляда определял их принадлежность к социальной страте.

Два пересекающихся прохода разделяли зал на четыре сектора. В первом, слева от центральной дорожки, у самой сцены, собрались типичные представители рабочего класса. Об их статусе говорили и одежда, и меланхолично-мрачные лица, и манера держаться. Стаев заметил у одного бейсболку с надписью ООО «Прибор», у другого – спецботинки с логотипом завода, у третьего – спецовку.

Впереди всех, у сцены, расположился коренастый загорелый мужчина с рубцом от давнего ожога на щеке. В его повадках, во взгляде и манере держать себя угадывался лидер. Сидел он прямо, чуть развернувшись, разведя локти и колени, как бы стремясь занять побольше пространства, будто одного места ему не хватало. Весь он состоял из упругой стали. Даже волевое лицо, словно выточенное на станке, нисколько не портил ожог. То и дело мужчина сжимал губы, смотрел ровно и прямо, а говорил кратко, однозначно и по делу, если к нему обращались. Положив на ручки кресла красные мозолистые руки, похожие на крабьи клешни, он то и дело оглядывался на сидевших позади него людей – мускулистых рослых мужчин и немолодых, потерявших всякий лоск женщин.

Вторая группа состояла из пролетариев умственного труда – работников сферы ИТР. Их было гораздо меньше. Среди них выделялся, сверкая белоснежными кудрями, мужчина (несмотря на жару, он был в вязаной кофте и фланелевых брюках) с хрестоматийной «профессорской» бородкой. Рядом ерзала его супруга – женщина с прической каре в вельветке и джинсах.

Следователь покачал головой и переместил фокус своего внимания в другую половину зала. По правую сторону от прохода в первом секторе у сцены размещались представители совершенно иной социальной группы.

В крайнем кресле в десятом ряду скрючился некто сухой, жилистый, с изборожденным морщинами лицом и пальцами, обильно украшенными наколками в виде перстней. Едва Стаев вошел в зал, как татуированный стрельнул в следователя неприятными цепкими глазами и, растянув губы, сверкнул золотой фиксой. Прямо на перекрестке проходов стоял здоровый, стриженный под расческу «браток» в белой майке. Проследив за направлением его взгляда, Стаев хмыкнул. У самой стены около входа на мягких новых креслах расположилась ухоженная женщина в деловом костюме и с волосами, собранными в ракушку. Она энергично стучала пальцами по клавишам ноутбука, поглядывая в лежавший рядом блокнот.

С другой стороны от входа длинноволосая девушка лет девятнадцати играла в «Тетрис», а поодаль молодой человек в зеленых слаксах и клетчатом пиджаке слушал плеер через наушники.

«И дети этих людей читают такие умные книжки! – усмехнулся Стаев. – Нонсенс просто!»

С полчаса стояла необычайная тишина. Новые люди входили, садились и затихали, присоединяясь к общему молчанию и утыкаясь взглядами в пустой экран. Но вот в дверях возникла женщина в темном, как сажа, одеянии с белым шелковым платком на голове и в солнечных очках. Шлейф кружевной черной юбки со сборками почти доставал до пола, а каблуки выбивали уверенную дробь о разбитый паркет. Браслеты, серьги, ожерелье, все из серебристого металла, тускло сверкали в люминесцентных сумерках. Едва она вошла, как от черноты ее одеяний и от глубокого взгляда в зале стало еще темнее, как после захода солнца.

«Траурница!» – тотчас окрестил ее Стаев.

– Здравствуйте! – улыбнулась Леночка. – Как вас зовут?

– А вы, простите, кто сами? – поинтересовалась женщина, снимая солнечные очки свободной рукой. Браслеты тихо звякнули, скользнув вниз.

В глазах ее жила полярная ночь, а в голосе прятался едва уловимый акцент, будто вносимый специально, чтобы подчеркнуть иное происхождение.

Леночка представилась.

– Есть ли кто еще из администрации?

– Пока нет…

– Будьте добры, позовите, пожалуйста, директора, – попросила женщина, и на бледном лице ярче проступили глаза цвета холодной мглы.

Леночка переступила с ноги на ногу, сделала ныряющее движение головой.

– Он сейчас…

– Занят? – Аккуратные темные брови женщины изогнулись. – Ну конечно! Иначе и быть не может. Прошу вас, приведите его.

– Я… я не могу… Мне дано задание…

Леночка зарделась, как от жары, лицо ее заблестело.

– Девушка, меня не интересуют выданные вам задания, – проговорила дама ровно, но с нажимом. – Я хочу видеть директора лагеря. Немедленно!

Голос женщины в черном повысился лишь чуть-чуть, но этого оказалось достаточно, чтобы расшевелить остальных. Бухнул кашлем мужчина с обожженной щекой, захныкал грудной ребенок на руках у недавно вошедшей мамы – и тотчас же весь зал проснулся, загомонил.

– Слышь, ты… – «Браток» вразвалку приблизился к старшей вожатой, крутнул два раза четки на пальце. – Не, по натуре. Она пральна грит. Долго нам тут зависать, а?

– Да ладно вам, молодой человек. Не связывайтесь вы с ними, – махнула рукой женщина в синем халате. – Сказали ждать – значит, нужно подождать. Все будет, и не раз. Но потом.

– Эк ты сказанула, – включился в разговор усач, у которого не хватало двух пальцев на левой руке. – Потом! Когда потом-то? У меня рыбалка накрывается медным тазом…

– Ой, да ну вас, дядечка, – возмутилась полная женщина в цветастом платье. – Нашелся страдалец. У меня вот мать больная дома осталася.

– Мощет, слущилось шево? – прошепелявила старушка в красной шляпке.

– Тю, да шо могет случиться-то? – возразил лысый громила в джинсовом костюме.

– Ой, можно потише, ради бога! – морщась и не отрываясь от экрана ноутбука, шипела бизнес-леди.

– Ёксель-моксель! Хорош галдеть! Задрали вконец, лагерщики дрянные…

Женщина в черном все жгла старшую вожатую мглой антрацитовых глаз. Она вдруг приблизилась к Леночке и выдохнула ей в лицо какое-то слово. Старшая вожатая отшатнулась, чуть не выронив амбарную книгу, а в следующую же секунду испуганной мухой вылетела из зала, теряя по пути остатки фальшивого самообладания. Варя и оба Симченко проводили Леночку изумленными взглядами.

2

Иван Павлович стоял за приоткрытой дверью служебного выхода и через щель наблюдал за происходящим в зале. Он уже проглотил несколько таблеток успокоительного и был морально готов к выполнению самой неприятной миссии за всю свою педагогическую карьеру. Сделав три глубоких вдоха, он выбрался из своего убежища и вкатился в зал кинотеатра, неестественно улыбаясь.

Стараясь не смотреть по сторонам, Иван Павлович прошел к сцене и развернулся. Улыбка сама сошла с его лица. Наступила нехорошая тишина. Молодой человек в клетчатом пиджаке вытащил наушник из одного уха, девушка с «Тетрисом» оторвалась от игры, а бизнес-леди прекратила печатать. Остальные давно смотрели на директора.

– Дорогие родители, – начал Иван Павлович. – Как вы понимаете, мы не просто так собрали вас в этом зале. К сожалению, у нас не было другого выхода. Хочу сообщить, что десятый отряд, в котором числятся ваши дети…

Стаев вместе со всеми слушал директора «Белочки». Следователь то уважительно хмыкал, то морщился, то усмехался. За свое выступление Иван Павлович заслужил, по крайней мере, аплодисментов, но никто из собравшихся не спешил выражать ему признательность.

– …Уже ведутся поиски, – говорил Иван Павлович. – Привлечены все нужные службы. Мы надеемся, что к концу дня дети будут найдены. Ну вот…

Иван Павлович еще раз повторил свою любимую фразу и развел руками, давая понять, что закончил свое выступление. Родители с минуту молчали. Они переглядывались, пожимали плечами, но понемногу выходили из оцепенения.

– Че за порожняк гонишь?! – выкрикнул мужчина с обожженной щекой, оглядываясь на соседей. – Я не поэл!

– Простите, уважаемый, я не расслышал… Вы сказали «пропали»? – переспросил седовласый «профессор».

– Во дает Серега! – с расстановкой проговорил «зэк». – Так и знал, что че-нить отчебучит. Да ниче ему не будет. Погуляет и вернется.

– А я тут гостинцы принещла внущке, – шамкала старушка в красной шляпке. – Куда их таперища?