– Стойте! – вскочил костистый очкарик с портфелем. – Это, наверное, какая-то шутка!

– Не, в натуре! Я че-то не вкурил. – «Браток» хрустнул шеей и двинулся к сцене. – Ты че такое гонишь, а? Ты ваще рамсы попутал, что ли, а?

– Зачем так говоришь? Плохие слова говоришь! Отдавай мой ребенок! – взорвался старик-азиат в тюбетейке.

Родители все распалялись. Бедный Иван Павлович дрожал под градом выкриков. Он не знал, куда деть свои руки, поэтому то убирал их за спину, то пытался засунуть в карманы, то безвольно опускал. Он обмяк телом и теперь совсем не был похож на грозного июньского хруща, а больше напоминал желеобразную полупрозрачную медузу.

Зал гомонил все громче. Сохраняли спокойствие только двое: женщина в черном и недавно вошедший парень с пронзительными глазами и тонкими усиками, который наблюдал за происходящим с внимательностью игрока в покер, следящего за сдачей карт.

Стаев выждал еще минуту и решил вмешаться. Он широкими шагами прошел к сцене и встал рядом с директором. И тут со стороны входа раздалось мерное и тяжелое бум-бум-бум – как если бы колотили чугунным молотом по дереву. Гомон в зале затих, и головы присутствующих повернулись на звук.

По проходу шел большой человек. Его одеяние – аляповатая красная рубаха-гавайка, белые слаксы и сандалии – выглядело настолько нелепо, что сразу было видно: человек больше привык к форменной одежде, чем к пляжной. Он шел, переваливаясь и топая по паркету так, что из-под деревянных плашек вылетала пыль. Одной рукой гигант прижимал к уху сотовый телефон, а в другой держал черную борсетку. Пройдя к сцене, мужчина остановился напротив директора «Белочки», спрятал мобильник в карман брюк и зыркнул недобрым взглядом из-под бровей.

– Здравия желаю, Олег Иванович! – козырнул Стаев.

Гигант в гавайке усмехнулся.

– Молодец! Узнаешь коллег. Ну, что тут такое?

Стаев вкратце изложил ситуацию. Директор изредка вставлял ненужные фразы. Он беспомощно улыбался и заглядывал в лицо гиганту.

– Я предупреждаю, – прорычал человек в гавайке, выслушав Стаева, – если с моим сыном что-то случится…

Гигант глянул на сжавшегося директора, на невозмутимого следователя и повернулся к залу. Его тяжелый взгляд перемещался слева направо, останавливаясь на некоторых лицах.

– Полковник МВД Олег Раскабойников, – представился гигант. – Начальник управления внутренних дел по городу Бельску.

– Здорово, начальник! – гаркнул татуированный «зэк», сверкнув фиксой.

Переждав возгласы родителей, полковник заговорил:

– Как вы знаете, в лагере случилось ЧП. Пропал целый отряд. Тридцать человек. И в нем находились ваши дети. В том числе и мой сын. – Полковник проглотил комок. – Этот невероятный и вопиющий инцидент будет расследован. Я вам обещаю, что будут выяснены все обстоятельства произошедшего. Виновные будут наказаны.

– Ну спасибо! – крикнули из сектора работяг. – Успокоил!

Полковник, игнорируя колкости, продолжал:

– Кроме того, я буду лично следить за ходом поисков и привлеку все возможные ресурсы. У меня большие полномочия. Обещаю, что мы найдем всех до единого. Чего бы это ни стоило!

Зал притих. Родители снова переглянулись. Раскабойников повернулся к директору:

– Сможете разместить родителей?

Лицо Ивана Павловича будто стекло вниз.

– Да как же так? Это же административное правонарушение, – залепетал директор «Белочки». – А если этот татуированный туберкулезом болеет? А если у его подружки сифилис? Они же всех детей перезаражают!

– Так, хватит! – оборвал полковник, рубанув ребром ладони воздух. – Вам, между прочим, уголовка светит. Вы это понимаете? Как вас там…

– Иван Павлович, – подсказал Стаев.

– Вот-вот. А от сифилиса и туберкулеза сегодня успешно лечат. Так что… Прошу подобрать места для временного размещения людей. Вы меня поняли?

– Угу, – пробормотал Иван Павлович, опуская голову.

– Вот и прекрасно. Пойдем, Стаев, потолкуем.

Следователь и начальник ГУВД Бельска вышли из зала, оставив директора лагеря наедине с возмущенными родителями.

3

После краткого разговора Стаев и начальник Раскабойников выбрались на крыльцо кинотеатра. Вдвоем они смотрелись карикатурно (первый – в дачном наряде, второй – в пляжном) и совершенно не походили на силовиков. Скорее в них можно было заподозрить эксцентричную парочку друзей на отдыхе.

– В Египет завтра собирались, – объяснил полковник. – В кои-то веки выкроил отпуск, накупил всякой дряни, а тут на тебе…

Ленка, Варя, оба Симченко и директор стояли тут же, на крыльце. Они глядели на представителей власти, ожидая дальнейших распоряжений и поглядывая на толпу. На пятачке у входа в кинотеатр было многолюдно.

Родители вывалили на улицу. В правом углу площадки, у пыльных кустов отцветшей сирени, со скучающим видом курили «зэк», «браток» и женщина с волосами, похожими на китайскую вермишель.

Слева от крыльца собрались работяги. Они переговаривались, выкрикивая то и дело «Как так?», «Не могу понять!» и другие фразы возмущения. Мужчина с обожженной щекой хватал за руку то одного, то другого, улыбался, подмигивал, говорил что-то ободряющее, шутил и сам смеялся собственным остротам.

Работники ИТР топтались невдалеке, понурив головы. Седовласый «профессор» с женой уселись на скамью. Рядом стояли человек пять в полном молчании. Какая-то улыбчивая пара – мужичок с жидкой бороденкой и женщина в платке – ходила между людьми, обращаясь к каждому.

Вдруг инертная толпа всколыхнулась, и родители разом взвыли, как от неожиданной боли, будто дантист неосторожным движением задел зубной нерв.

– Шайгин! Шайгин! – пронеслось над площадкой. – Шайги-и-ин!

Люди передавали слово друг другу, словно перекидывали из рук в руки горячую картошку. Родители снова загомонили, только теперь в интонациях проскальзывали самые разнообразные оттенки. Здесь были и злость, и боль, и ярость, и отчаяние. Все это спутывалось в один клубок. То и дело повторялись фразы «увел в лес», «играл на флейте», «в прошлый раз». Выкрики становились громче, и атмосфера за считаные мгновения кардинальным образом поменялась, как меняется погода в горах или на море от внезапно налетевшего ветра.

– Васенька-а-а-а! – прозвенел истеричный вопль. – Сыно-о-ок! Светочка-а-а! Как же я без вас буду-у-у?! Ы-ы-ы!

Женщина в синем халате бухнулась на колени, воздела руки к небу и завыла тонким голосом. Ее бросились поднимать сразу несколько человек. Другая женщина хлопнулась в обморок на асфальт. Улыбчивая пара прекратила улыбаться и остановилась, озираясь в растерянности. А вот итээрщики отреагировали на новость иным образом.

– Мразь! – взвизгнул седовласый «профессор», вскакивая со скамейки. – Мра-а-а-азь! Гнида-а-а-а! Ненавижу-у-у!

Интеллигентное лицо мужчины перекривилось, и он выдал целый поток неуклюжей спотыкающейся матерной брани. Остальные смотрели на него в испуге, некоторые отошли в сторону. Над площадкой продолжали лететь возгласы:

– Беспредел! Беззаконие!

– Да что же такое делается?

– Разнести этот лагерь к чертовой матери!

– Атайди, шайтан!

– И что теперь? Как теперь?

Какофония голосов и возгласов, криков и вскриков нарастала неистовым крещендо. Она достигла наивысшей точки и вдруг оборвалась разом, как если бы невидимый дирижер прекратил звучание всего хора одним мановением палочки.

– Прекрати-и-ить! – взвился над площадкой возглас.

«Жженый» вскочил на бордюр и воздел над головой руки-клешни. Люди повернулись к нему, подняли обеспокоенные бледные лица со сверкающими глазами.

– Ребят, это же Шайгин! Понимаете? – гаркнул лидер рабочих, оглядывая толпу, заглядывая в лицо каждому. – Это же Антон!

«Жженый» выдержал паузу и снова заговорил, но уже тише. Он говорил быстро и негромко, но эмоционально и убедительно. Руки-клешни так и мелькали в воздухе, глаза сверкали. До крыльца кинотеатра долетали фразы:

– Как в прошлый раз… Не помогут… Поплохеет… Вы этого хотите? Не надо гоношиться… Ради наших детей… Ничего не поделаешь…

Слова «жженого» произвели на рабочих волшебное действие, как будто тот прочитал какое-то заклинание. Понемногу затихли недовольные возгласы, хмурые лица просветлели, кислые гримасы пропали. Через несколько минут на площадке перед кинотеатром вдруг установилось неестественное спокойствие.

Утерла лицо и заулыбалась женщина в синем халате, довольно загэкал лысый громила, а улыбчивая пара снова залучилась искусственным весельем. Объемная дама в цветастом платье крякнула и шлепнулась большим задом на скамейку. Взвизгнула «молния» на сумке, из которой вывалились свертки и сверточки. Хватая первое попавшееся, женщина разрывала пакеты, вынимала их содержимое и заталкивала в себя все подряд: фрукты и сладости, бутерброды и пирожки, печенье и пирожные, запивая все это газировкой. Старушка в красной шляпке подошла к мусорной урне и разом вывалила из сумки все пакеты, свертки и кулечки.

– Ихи-хи, ихи-хи, – бормотала она, то ли плача, то ли посмеиваясь. – Вот вам и учитель! Вот вам и вожатый! Ихи-хи…

Все это время итээрщики, стоявшие в стороне, наблюдали за рабочими с недоверием и удивлением. Наконец «профессор» издал раздраженное «Ай!», повернулся и решительно двинулся к крыльцу кинотеатра, где стояли Стаев и Раскабойников. Дойти до них он не успел.

– Э, ты куда?

Лидер рабочих в два прыжка догнал «профессора» и схватил его красной клешней повыше локтя. Глядя в лицо седовласому, он что-то сказал ему, скаля зубы и энергично двигая губами.

– Как же это? – промямлил «профессор», поправляя очки. – Почему это?

– Послушайте, уважаемый! – перебил его «жженый», щуря глаза без ресниц. – Вы полегче. В последний раз прошу проявить благоразумие и терпение. Дело на мази. Ясно вам? Все ровно. Четко.

Седовласый «профессор» молчал с минуту. Глаза его потемнели за очками. И тут он вдруг издал нервный смешок и запел скрипучим дискантом, неумело дирижируя в такт:

– По ра-а-азным стра-а-анам я-а броди-и-ил…

Все рабочие развернулись как по сигналу. Несколько женщин вскрикнули. Лысый громила издал испуганно-удивленный возглас. Объемная дама в цветастом платье поперхнулась и закашлялась, выплевывая непрожеванные куски. Старушка в красной шляпке произнесла пронзительное «Ой!» и выронила пустую сумку. Остальные глядели на «профессора» так, как будто тот только что отколол жуткую непристойность.

А лидер рабочих крепкой клешней схватил «профессора» за горло и сжал пальцы. Седовласый захрипел. Женщина в вельветке бросилась к мужу. Еще несколько итээрщиков протестующе закричали, а Симченко тотчас бросились на помощь. Им не пришлось вмешиваться. К двоим смутьянам бросился появившийся минуту назад офицер-танкист, что-то сказал, и «жженый» тотчас же выпустил жертву. Напоследок он кинул «профессору» какую-то фразу и отошел довольный.

Рабочие понемногу успокаивались. Дама в тесном платье прокашлялась, вытерла губы и достала зеркальце. Женщина в синем халате разговаривала с сидевшими рядом товарками. Старушка в красной шляпе вздыхала, поднимая глаза к небу. Улыбчивая пара совершала уже, наверное, десятый круг по площадке. Туда-сюда сновал прыткий молодой человек с усиками. Глаза его блестели. Через минуту из толпы родителей выскочил беспалый усач-рыбак и вприпрыжку двинулся по дорожке в сторону ворот, словно вспомнив о каком-то неотложном деле.

«На рыбалку пошел», – пронеслось в голове у следователя.

Стаев хотел подойти к рабочим, поинтересоваться причиной конфликта, но не успел. Когда прозвучала фамилия вожатого, на тяжелом лице Раскабойникова возникло непривычное для него выражение недоумения. Он отстраненно наблюдал за стычкой «жженого» и «профессора» и откликнулся на зов следователя только после второго раза.

– Вожатого зовут Антон Шайгин? – просипел полковник.

– Ну да. А что?