Сначала была ночевка в маленьком отеле под вывеской «Домашний уют». Более искушенный постоялец непременно отметил бы, что хозяева выдают желаемое за действительное, потому что в номерах холодно и пыльно, кровати жесткие, подушки комковатые и очень дурная кухня. Однако лорд Анстетт с ними не согласился бы.

Он счел ночлег восхитительным, ведь в номере имелся розовый цикламен в горшке, шерстяной плед в крупную клетку, а горничная принесла в постель грелку. Грелку, подумать только! Он давно забыл, что такие вещи существуют на свете.

Наутро двухместный кеб повез их на вокзал, и из окна город больше не казался враждебным всему живому, наоборот, приобрел притягательную таинственность. Веттели даже удивился, как мог он прежде не замечать его пусть неяркой, но несомненной красоты, скромно прикрытой вуалью тумана.

Но когда поезд, прогромыхав по мосту через реку, выкатился на холмистую, все еще зеленую равнину, освещенную неярким осенним солнцем, и воздух вокруг сделался столь прозрачным, что видно было миль на тридцать вперед, Веттели почувствовал такое облегчение, будто с плеч свалился груз, который он носил на себе так долго, что успел привыкнуть к тяжести и позабыть о ней. В песках пустыни капитан Веттели возненавидел солнце как злейшего врага, кто бы мог подумать, что так скоро будет рад увидеть его вновь?

Из любопытства он открыл окно и оглянулся на покидаемый ими Баргейт. Но не увидел ничего, кроме гигантского белесого кокона, расползшегося по равнине по ту сторону реки. Странно: получалось, что беспросветный баргейтский туман – это какое-то сугубо местное явление, за пределы городской черты оно не продолжалось. Интересно, это из-за низменного расположения города и слишком большого выброса в воздух водяных паров или тут имело место что-то иное? А что, не исключено. За годы войны Соединенное Королевство нажило себе немало врагов не только в колониях, но и в Старом Свете, так что проклятие никого бы не удивило.

«Надо будет непременно уточнить при случае», – сказал себе Веттели и сам удивился. Еще вчера его совершенно не занимали вещи столь отвлеченные: ну, туман и туман, какая, казалось бы, разница, что ему причиной – природа, магия или промышленная революция?..

А окно почти сразу пришлось закрыть, потому что из-под сиденья вылезло некое невзрачное существо, принадлежащее, видимо, к особой, железнодорожной разновидности брауни, и осведомилось, в своем ли сэры уме. Умные люди, каковых ему изредка, но все же доводилось встречать, не стали бы выстуживать вагон, ведь на дворе не лето, пояснило оно.

С маленьким народцем шутки плохи, это всем известно. Поэтому Веттели не стал спорить, окно покорно закрыл и извинился, пообещав к следующей поездке непременно поумнеть. Существо удалилось к себе под лавку, благосклонно кивнув, а Веттели неожиданно обнаружил в ладони бронзовую монетку. Она оказалась затерта настолько, что на ней было не разобрать ни одного значка. Зато у края была пробита дырочка для шнурка.

– Ого! Да вам везет! – присвистнул Токслей при виде находки. – Подарки маленького народца обычно оказываются сильными охранными амулетами, и мало кому удается их заполучить. Храните и не вздумайте потерять.

Веттели повесил монету на шею и порадовался, как кстати она пришлась, будто заполнила собой неприятную пустоту. Пять лет на этом месте висел смертный медальон, но при демобилизации его пришлось сдать.

…Дорога до Эльчестера заняла пять часов.

В этом графстве Веттели уже доводилось бывать в юности: довольно милый, но ничем не примечательный городок, выросший в начале века вокруг ткацкой фабрики Хардмана, на месте старого имения графов Эльчестеров, тоже проданного когда-то за долги.

«Интересно, теперь и в Анстетт-холле откроют фабрику? Жаль. Это погубит сад», – отстраненно, без эмоций подумал Веттели. С садом у него не было связано никаких личных воспоминаний, за исключением крупной мраморной лягушки, примостившейся на камне посреди затянутого ряской пруда. Вот лягушку в самом деле было жаль.

… – Прошу, капитан! Вот она, краса и гордость Гринторпа! Пятьдесят миль в час, система магической защиты от гремлинов и глашанов! Немного помят, но работает исправно. – Токслей сделал широкий приглашающий жест, и Веттели наконец обратил внимание на открытый серый венефикар, примостившийся у станции под полосатым тентовым навесом. Сердце радостно застучало в предвкушении чего-то необычного. Веттели всегда был равнодушен к разного рода модным новинкам, но прокатиться на венефикаре ему хотелось давно. Он встречал эти машины несколько раз на улицах Баргейта.

Они ворчали, будто маленькие чудовища, и мигали бледными желтыми фонарями, похожими на глаза. Они выходили из тумана и уходили в туман. Ползли медленно-медленно, не используя и четвертой части своих «лошадиных сил». Но если разогнаться, в рекламе обещали чувство полета, и именно его Веттели и мечтал испытать.

Однако за несколько месяцев лихим водителем Токслей не стал, и вышла просто приятная поездка. Стоял очень теплый для середины октября день. Солнце проглядывало сквозь легкую дымку, рассеивалось в кронах деревьев, наполняя воздух мягким, янтарного оттенка сиянием. Дорога шла через желтеющие и багряные рощи, петляла между холмами, все еще по-летнему зеленых, украшенных кольцами белых и серых валунов – хранителей памяти о народах, обитавших под ними до прихода в эти края человека. Впрочем, с употреблением прошедшего времени в последней фразе согласились бы не все. Магическое сообщество так и не сделало официального заявления о том, покинуты холмы Соединенного Королевства их исконными обитателями – фейри или те затаились внутри, исказив пространство и открыв выход в какой-то из соседних миров.

Простые же деревенские жители единодушно утверждали, что маленький народец продолжал жить в холмах, рассказывали о встречах с их жителями, иной раз даже жаловались властям на подмену младенцев. Только власти почему-то не верили. Ведь, если признать проблему, ее надо будет как-то решать.

– Подождите, как вы сказали? – вдруг во время разговора воскликнул Токслей, притормаживая. – Миссис Феппс из Гринторпа? Да уж не та ли Пегги Феппс, у которой наши повара берут зелень и овощи для школьной кухни?

– Да… ой! – воскликнул Веттели. – Да, мою няню звали… зовут Пегги. А ее покойного мужа звали…

– …Бенджамин, и в день тезоименитства королевы его поднял на рога бык! – победно закончил лейтенант. – Удивительное совпадение! Вижу в нем перст судьбы. Оставлю вас как раз у миссис Феппс, сам тем временем переговорю с директором, а потом вернусь. Согласны?

Веттели еще раз кивнул, и оставшиеся семь миль до Гринторпа все перебирал в уме варианты, как лучше представиться, чтобы няня сразу поняла, кто он такой и зачем явился к ней домой.

А все его заготовленные речи пропали даром.

Миновав каменный арочный мостик через широкий ручей, венефикар выкатился на очаровательную, украшенную поздними цветами деревенскую улицу и остановился перед небольшим домиком красного кирпича под тростниковой крышей, пятым или шестым от края. К дому вела тропинка, выложенная крупными булыжниками, вдоль нее тянулась живая изгородь из самшита. У крыльца, рядом с синей садовой лейкой, сидел солидный рыжий кот и умывался, а на окнах белели, розовели, алели цикламены. Все как и должно быть. Если бы Токслей не указал на дом миссис Феппс, Веттели нашел бы его сам.

Он отыскал в себе силы постучать, хотя долго топтался перед дверью в нерешительности, все перебирал в уме приветственные фразы. Но распахнулась дверь – и он не успел рта раскрыть.

– Добрые боги! Берти! Мальчик мой, это ты!

Она узнала его сразу, с первого взгляда. Ей не помешали шестнадцать лет разлуки, и то, что ребенок превратился во взрослого мужчину, прошедшего войну. И он ее узнал. Но ему-то было куда как проще: няня вообще не изменилась. Он-то ожидал встретить седенькую старушку, согбенную болезнями и невзгодами, а перед ним стояла его собственная няня, такая, какой он видел ее в последний раз: клетчатое платье, белый передник, серая шаль, округлое лицо почти без морщин, светлые волосы узлом – разбери-ка, есть ли в них седина…

Ну конечно, так оно и должно было быть. Если посчитать, то за прошедшие годы одряхлеть миссис Феппс никак не могла. Просто пятилетнему человеку тридцатилетняя женщина кажется очень, очень взрослой, а шестнадцать лет представляются целой жизнью.

Но в первый миг Веттели показалось, будто он таинственным образом попал в собственное прошлое.

А потом ему было уже не до размышлений и ощущений – только отвечай на вопросы. Не так-то просто уместить в короткий рассказ почти двадцать лет жизни, успевая при этом отдавать должное и ростбифу, и сливовому пирогу со взбитыми сливками.

– Вчера растопила камин, утром глядь – вся решетка в саже! Ну, думаю, Пегги, затевай-ка ты скорее пирог, гости будут. И верно! И какие гости-то, какая радость! Вот и не верь после этого приметам!

От подзабытых, но таких привычных звуков няниного голоса, прикосновений ее рук, от запахов домашней еды и мурлыканья рыжего кота Чарльза в душе Берти Веттели воцарилось такое безмятежное счастье, что рассказ о прошлом вышел веселым. Он ничего не пытался приукрасить специально, память сама выдавала только приятные воспоминания. Но Пегги Феппс была неглупой женщиной. Ей достаточно было просто взглянуть на своего измученного войной воспитанника, чтобы догадаться о реальном положении вещей.

– Не представляю, как сэр Коннал мог так с тобой поступить! – горестно вздыхала она. – Ты проливал кровь за нашу страну, а он в это время проигрывал в карты твое будущее! Как он мог, как он мог!

– Наверно, думал, что я не вернусь, – пожал плечами Веттели. Он по-прежнему ни о чем не жалел и отца не осуждал – ему было все равно. – Я и сам так считал тогда.

– Ах, да ни о чем он не думал! – в сердцах махнула рукой няня. – Когда он вообще о тебе вспоминал, скажи на милость?

– Ну, он же оплачивал мою учебу, – резонно возразил Веттели. – Значит, минимум раз в год, когда получал счета.

Прежде он о родительском внимании не задумывался. Они с отцом были абсолютно чужими людьми, родство ничего не значило для обоих. Лорд Анстетт не проявлял к сыну теплых чувств – но ведь и ему самому никогда не приходило в голову, к примеру, послать отцу поздравление с праздником или попроситься домой на каникулы. Вряд ли об этом стоило запоздало сожалеть.

К счастью, няня переключилась с прошлого на будущее. Он ищет место в школе Гринторп? Вот молодец! Значит, по выходным сможет жить у нее, уж она-то его откормит, можете не сомневаться! Он должен пойти на встречу с директором? Сегодня? И в таком виде? Только через ее труп!

Миссис Феппс всегда была чрезвычайно деятельной женщиной. В мгновение ока Веттели был отмыт от дорожной пыли, аккуратно пострижен, причесан и переодет в свежее белье мистера Феппса, окончившего свои дни на бычьих рогах еще до рождения маленького Берти.

– Мне соседка все уши прожужжала: ну что ты его зря хранишь, что о пьянице вспоминать, давно бы отдала на благотворительность. А вот и не зря, вот и пригодилось!

Вдобавок миссис Феппс успела вычистить щеткой, подштопать и отутюжить его старый мундир, а самого заставила натереть до блеска сапоги. В результате ее усилий к моменту возвращения Токслея ее «милый Берти» выглядел вполне респектабельно.

Школа Гринторп лежала в полутора милях от деревни, к ней вверх по склону пологого холма вела чудесная дубовая аллея, сохранившаяся едва ли не с артуровских времен. Некоторые брали на себя смелость утверждать, будто даже заложена она была лично им. Но даже если представить, что славному королю Былого и Грядущего в самом деле пришло в голову заняться озеленением местности в графстве Эльчестер, он прислал бы армию садовников.