– Ну а чё, у тебя-то, Старый, язык всегда подвешен был, – Газон добавил с нарочитой серьёзностью: – Товарищ сержант! Помнишь, как майора того заболтал, тот забыл, зачем пришёл? Ха, ладно… всё нормально, пацаны? – спросил он обычным, немного усталым голосом, без всех этих приблатнённых интонаций.

– Нормально, – я хлопнул его по плечу. – Рад был повидаться.

– Да вот же виделись, три дня назад с тёлочками зависали. Ну и зашибись, раз нормально, – он почесал лоб под кепкой и достал из кармана горсть семечек. Шустрый тут же протянул руку, но Газон сделал вид, что этого не заметил. – А то там пацан один базарил, что ты уезжать намылился, не попрощавшись, а я его чуть не пришиб. Чтобы Старый, да нас кинул?

– Куда я без вас? – произнёс я, хотя на душе заскребли кошки.

– Газон, слушай, – Шустрый откашлялся. – Да чё-то на работу меня не взяли. Типа, мест нет, а я вижу, что они с чеченцами связываться не хотят, боятся, что я дурной. Может, к вам выйдет пойти? Есть места? Ты же поднялся вроде как, а чё на старом месте? Нужен человек?

Улыбка тут же ушла с лица Газона. Он очень внимательно посмотрел на Шустрого, будто увидел впервые.

– Нет, братан, – ответил он. – Мест нет, устроиться сложно, берут редко. Да и нахрен тебе это надо? Попробуй лучше на железку, там спокойнее. Ладно, увидимся, пацаны.

Газон пожал всем руки и двинулся к своей машине. А ведь он явно соврал, когда сказал, что мест нет. В братве всегда найдутся места для тех, кто умеет и не боится стрелять, как мы.

И многие в городе уже присматриваются к нам. Кто-то даже может действовать, чтобы переманить к себе, ведь группа ветеранов войны может навести большой шорох в бандитских разборках. И этого нужно избегать любой ценой.

А вот Газон явно не хочет, чтобы другие шли по его дорожке. А я не замечал этого раньше.

– А чё, пацаны, может, в сауну тогда? – спросил Шустрый, когда Газон уехал. – Бабосики-то есть, Слава Халява отвалил.

– Так вернуть теперь надо, – задумчиво сказал Царевич серьёзным тоном.

– Зачем, у него их много, – Шустрый засмеялся. – Ладно, с тобой, Царевич, каши не сваришь. Погнал я. Созвонимся, раз остаёшься, Старый, – он приложил к голове правую руку, выставив большой палец и мизинец, будто у него была мобила. – А грамотно ты с ними базаришь. Не ожидал, братан.

– Жизнь такая, – сказал я. – Приходится говорить. Увидимся завтра.

– Заходи, – Шустрый застегнул куртку до горла. – Там, кстати, бабка Никитина, я видел, пирожки несла. Пойду к ней схожу сначала, куплю парочку.

– Лучше не надо, – я замотал головой, вспомнив, что творилось у меня в животе после того, как я попробовал их в той жизни. – Опасное дело. Пронесёт ещё.

– А и правда. Давай, Старый, – он пожал мне руку, левой дотронувшись до локтя. – Давай тоже, Царь Султаныч, – он пихнул Царевича.

– Да иди ты! – беззлобно отозвался тот, пихая в ответ. – Тебя подбросить домой?

– Не, к девахе одной зайду.

Шустрый распрощался и пошёл через дорогу, по пути что-то напевая.

Это Борька Шустов, родом из посёлка близ Химкомбината, весельчак, с которым не заскучаешь. До армии его даже не знал, никак не пересекались, ну а во время боёв мы все увидели, чего он стоит.

Да там про всех это сразу понятно было, в таких условиях это хорошо видно. Поэтому и держались друг друга, пока не вернулись на гражданку.

Только что же пошло не так, что все разошлись? Не из-за того ли, что я уехал?

– Я на колёсах сегодня, – Царевич взмахнул ключами. – Подбросить могу.

– Поехали, – согласился я.

Он ездил на «Ниве», которая досталась ему от родного отца. Бежевая трёхдверная модель, самое то гонять по нашим разбитым дорогам или выезжать на природу.

Царевич сел на место водителя, завёл двигатель и включил печку, чтобы в салоне прогрелось. Вскоре стало тепло. А тачка всё та же самая, как я помнил: и розочка под набалдашником из оргстекла на рычаге переключения скоростей на месте, и даже рыбка из капельницы, висящая на зеркале заднего вида, никуда не делась. И аудиокассеты в бардачке всё те же, только наши исполнители, иностранных Царевич не слушал никогда.

– Ну хоть договорились, – сказал он, глядя вперёд. – Ты так-то удивил, Андрюха.

– В каком смысле? – спросил я.

– Да разговор так вёл уверенно, – Царевич пожал плечами. – Они аж задумались. Причём не как Газон говорит, когда грузит, а капитально так вышло. Я-то поначалу, когда они встали перед нами, чёт даже оробел. Думаю, чё и делать. Афганцы же, не братва какая-то.

– Хорошо всё будет, Руся. Не забивай голову. Да и чтобы ты оробел? – я усмехнулся. – На тебя тогда «духи» автоматы наставили, мочить хотели, а ты даже не вздрогнул.

– Я это только потом понял, когда они ушли, – признался он. – До этого всё как в тумане. Да и перед вами стыдно было бы сдрейфить.

Руслан Царёв – единственный из всей семёрки, кого я знал до армии. Мы даже учились в одной школе, но приятелями не были. Приобщались потом, в учебке.

Сказал бы даже, что стали лучшими друзьями. И когда я уехал, с ним созванивались чаще всего… до самого его конца.

Я посмотрел на него, потом на себя в зеркало в отражении бокового окна. Нет, так как тогда уже не будет. Может, это не для меня второй шанс, но и для других тоже?

– Так на железной дороге и работаешь? – спросил я.

– Ну да, – он покосился на меня с удивлением. – Со вчерашнего дня ничего не изменилось, сам понимаешь, – Царевич хмыкнул. – Тоже к нам хочешь? Так с батей поговори, сразу устроит.

Он поглядел в зеркало, пропустил чёрный джип и принялся выезжать на дорогу.

– Считай, мне сейчас платят восемьсот пятьдесят тысяч, – нахваливал он, – и получку на железке почти не задерживают. И дают деньгами, а не водкой или сахаром. И с первого месяца, прикинь! Но мозги выносят – похлеще, чем в армии, – Руслан засмеялся. – Мужики говорят, что железка – наполовину армия, наполовину тюрьма, только домой вечером отпускают и оружие не дают.

– Подумаю.

Царевич большим пальцем вдавил кассету в магнитолу, нажал на «Play» и убавил звук.

– Сирота казанская, – тихо запел Расторгуев из Любэ.

– А Шопена когда видел? – тут же спросил я.

– Вот сразу вспомнил, как песня заиграла, – Царевич хмыкнул. – Неделю, наверное, назад, или все две. Надо нагрянуть, проверить. А то, наверное, последние штаны опять отдал. Он такой кадр, что может…

«Нива» встроилась в поток. Мимо проезжали иномарки, в основном старые, среди них было много праворульных японок. Автобусов уже нет, но один раз на Ленина мимо нас проехал троллейбус. Время позднее, но фонари на улицах не зажигались – у города были огромные долги перед энергосетями, и свет жгли только рядом с администрацией и вокзалом.

Но в окнах домов горели лампы, люди приходили с работы и ужинали. Рабочих мест в Тихоборске мало, почти всё разорилось, город держался только на железной дороге, речном порте и химкомбинате, но на нём зарплаты задерживали по полгода. Ну и мясокомбинат неподалёку хоть как-то работал, правда, там до сих пор выдавали получку продукцией.

Кто там не работал, прорывались кто как. Кто ездил челноками, кто вязал носки на продажу, кто занимался частным хозяйством на даче, кто таксовал. Ну а кто шёл в бандиты.

Вот сидел я, смотрел в окна на силуэты домов в темноте и вспоминал, что творилось здесь во времена моей молодости. Это странное ощущение, будто впервые здесь. Конечно, пройтись бы здесь при свете дня, потому что в темноте город совсем незнакомый, забылся, будто совсем другое место.

С другой стороны – мы вернулись совсем недавно, и уже тогда многим из нас казалось, что за эти два года то ли город стал чужим, то ли мы сами…

В любом случае, пешком дорогу домой я бы нашёл. Только вечерами ходить одному пешком было не принято, было очень легко нарваться на кого-нибудь.

Но всё же свет на улицах был, в основном у круглосуточных киосков, где можно было купить не только жвачку, шоколадку или колу, но пиво и сигареты. Причём это продавали даже школьникам, по записке от родителей или вообще без неё.

Да и если мне не изменяет память, в 96-м ещё не было запрета на продажу водки в таких киосках. Хотя там палёнка, конечно. Но всё равно покупали.

– Славу Халяву сегодня видел? – спросил я.

– С похмелья болеет, – Царевич нахмурился. – Днём дрыхнет, ночью веселится – фиг когда застанешь. Один фиг здесь торчит, отец его в Москву так не отправляет. Вот и страдает хернёй в своих клубах да кабаках.

– Надо бы его навестить, – сказал я. – Поговорить, заняться, чтобы за ум брался. Он же меня тогда на себе тащил, помнишь?

– Помню, – Царевич оживился. – Сходим, только за. К Толе Самовару бы ещё зайти. К нему никто из пацанов после дембеля не заходил, кроме меня, – взгляд стал укоризненным.

– Сходим, – твёрдо сказал я.

– Ладно, я завтра на смене, тогда… кстати, я всё хотел спросить… сука, – выругался он, заметив во дворе впереди знакомую машину. – Нет, давай лучше в другой раз, брат. Поеду-ка я, а то как его увижу…

Он остановился у детской площадки.

– Ладно, увидимся, Руся, – я пожал ему руку и вышел из машины. – Рад был снова тебя увидеть, – я захлопнул дверь.

Царевич выпучил глаза, но решил не задерживаться. «Нива» торопливо уехала. Я посмотрел ему вслед, всё пытаясь приноровиться к тому, что все, кого я так долго вспоминал, ещё живы.

Но это не значит, что у них нет своих проблем. И почему он так быстро уехал из этого двора, я вспомнил сразу…

Мать Царевича жила в соседнем от меня доме, но сам Руслан ездил к ней, только когда там не было отчима. Сегодня тот дома, видно по дорогому чёрному джипу у подъезда. Хотя он обычно живёт за городом, отгрохал там себе двухэтажный особняк, но мать Руслана туда не перевозит. Она до сих пор живёт здесь, в старой квартире.

Непростая у них ситуация. Отец Царевича погиб в Афгане ещё в первый год войны. Мать Руслана через пару лет вышла замуж за его сослуживца, который демобилизовался и переехал в Тихоборск. Фамилию первого мужа не стала менять, так и осталась Царёвой, и Руслан тоже.

Сначала всё шло хорошо. Отчим устроился работать инженером на химкомбинат, а у Руслана родился младший брат Тимур. Соседи завидовали им всем, ведь и дети умные, и мать красивая, и глава семьи непьющий, работящий, на хорошей должности сидит.

Но в начале 90-х всё изменилось. Отчим на фоне происходящего в стране вспомнил свои корни. Он стал чаще говорить на родном языке, начал молиться, хотя до этого верующим не был, занялся бизнесом, который явно был не совсем легальным.

Вскоре отчим Царевича – Султан Темирханов – стал очень влиятельным членом местной чеченской диаспоры. И как говорят в городе, он активно поддерживал разные контакты со своими родичами в Чечне, которые при генерале Дудаеве очень сильно поднялись.

Можно даже не говорить, что вернувшийся с войны Царевич со своим отчимом общаться перестал. Хотя мы знали, что это Султан вытащил тогда пасынка, а заодно и нас из плена. По просьбе матери, не иначе.

Ситуация – даже в кино такого не показывают.

Так что звать Царевича пить чай бесполезно – не пойдёт, он не хочет пересекаться с отчимом. Но мы с ним увидимся скоро, как и с остальными. Пока же я прошёл мимо джипа Султана, смерив ждущих внутри охранника и водителя внимательным взглядом, и зашёл в дом.

Ну а сейчас меня ждёт встреча с собственным отцом, с которым за всю жизнь никогда не говорили по душам.

Глава 3

Подъезд у нас чистый, и даже лампочки целые, правда, свет включали не на постоянной основе, впустую не жгли. До появления домофонов в наших краях ещё далеко, но замок на подъездной двери спасал от посторонних компашек, которым теперь приходилось искать другие места для посиделок, песен под гитару и распития пива.