Марья Коваленко: Любимых не отпускают

Глава 1. Чужие

– Ева, ты так изменилась! – Арина Милославская распахивает руки для объятий.

Она единственная женщина, беспокоившаяся обо мне в прошлом, и единственная, кому я позвонила после приезда в Питер.

– Пять лет прошло.

– Словно вечность! Не осталось ничего от той девочки, которую я провожала на рейс!

– Той девчонке было всего девятнадцать. Молодая, наивная… – Слово «беременная» я договариваю мысленно и оглядываюсь на небольшой диванчик в гримерке.

На нем сладко спит дочь. Курчавый четырехлетний ангел. Моя любимая упрямица, не захотевшая остаться с няней даже ради новой куклы.

– Я слышала сплетни. – Арина понимающе поджимает губы. – Ее папа тот американский гитарист? – Во взгляде заметно осуждение.

– Гитарист… Мой агент посчитал, что версия со Святым Духом сейчас неактуальна.

Я не хочу ничего подтверждать или опровергать. Если самые близкие люди верят в состряпанную наспех легенду, то пусть так и будет.

– Ох, Ева! Ты была самой тихой и скромной из всех девочек, с которыми мне приходилось заниматься…

– В джинсах из секонд-хенда, растянутом свитере и старых кроссовках.

– Неважно! Ты была лучшим открытием Рауде. Его удачей.

– И разочарованием, – ставлю я жирную точку в нашем диалоге.

От фамилии первого продюсера внутри что-то сжимается, но мне не больно. Только в глупой сказке Золушка из бесплатной домашней прислуги могла превратиться в зазнобу принца. В реальной жизни путь из нищеты проходит через постель короля.

Умные девочки прыгают в нее по расчету и с удовольствием. А дуры, как я, – по большой любви и без оглядки.

– Кстати, о Рауде… – Милославская косится в сторону выхода на сцену. – Я подозреваю, твой агент еще не успел сообщить последние новости?

– Мы с Григорием разговаривали вчера утром. Он подтвердил сегодняшнюю организационную встречу и мое членство в жюри на протяжении всего музыкального фестиваля. Больше никаких новостей, – пожимаю плечами.

– В составе жюри небольшие изменения. Председатель, Фомин, вчера вечером попал в аварию. Он был пьян, так что спонсоры потребовали скрыть информацию от журналистов. А чтобы замена выглядела обоснованной, найти звезду поярче.

– Восстановиться он не успеет? До начала конкурса еще три дня.

– Повреждено лицо. На камеру выпускать нельзя, – качает головой Арина.

– И кого назначили вместо Фомина?

По спине катится холодный колючий ком. Есть мужчины, чье присутствие в жизни не ощущается. А есть такие, что способны достать из прошлого, из будущего и на расстоянии.

– Ева… – Арина обхватывает себя руками и, крадучись, делает пару шагов к коридору.

Убедившись, что дочь крепко спит, я иду за ней. Уже догадываюсь, кого увижу, и все же не хочу верить.

– Скажи, что это не Рауде! Есть еще с десяток продюсеров и агентов…

Я пять лет работала только с Гришей. Это было не самое приятное партнерство. Никаких послаблений из-за беременности и материнства. Никакого сочувствия или хотя бы понимания.

Гриша делал на мне деньги. Заставлял вкалывать беременной, выходить на сцену через неделю после родов. В этой адской гонке не оставалось времени на личную жизнь или другие проекты.

Даже в страшном кошмаре я не хотела бы повторить свой путь к славе. Но один плюс у нашего сотрудничества все же имелся – жмот и циник Григорий Катков качественно оберегал от прошлого. Не было никаких встреч с Рауде или с кем-нибудь из его подопечных. Никаких совместных фестивалей, закрытых вечеринок для элиты или вручения премий.

Мой первый мужчина равнодушно вычеркнул одну молодую влюбленную дурочку из своей жизни. А мой агент сделал так, чтобы в тесной сфере шоу-бизнеса мы окончательно стали чужими.

– Он лучший из всех продюсеров. Даже Фомин в сравнении с ним бледная тень.

Арина не называет имени, но уже слышен знакомый голос с легким акцентом. Рауде распекает кого-то. Матерится на русском и своем родном литовском.

– Гриша обязан был предупредить.

Подготовиться к встрече я не успеваю. Всего один шаг на сцену – и взгляды пересекаются.

Ошиблась.

Пять лет – это не так уж много.

Тяжелая аура Леонаса Рауде действует на меня точно так же, как и во времена нашего знакомства. Хочется поджать плечи, опустить голову и слиться с ближайшей стеной. Исчезнуть… Лишь бы только не красть у него кислород и не оскорблять своим глупым видом самого могущественного мужчину шоу-бизнеса.

– Ни один человек на свете не способен с такой легкостью превращать другого в пыль. Только глянул, и все, – вторя моим мыслям, шепчет Арина и отступает назад.

Не знаю, как выдерживаю первую минуту. Кажется, Рауде «счастлив» видеть меня так же сильно, как и я его. В карих глазах плещется темнота, между черными бровями залегают две морщинки. На строгих, будто вытесанных грубым рубанком губах, кривой трещиной змеится ухмылка.

Волнение спадает лишь спустя несколько долгих секунд. К своему удивлению, я замечаю на породистом, красивом лице Леонаса не только недовольство, но и что-то новое, дико похожее на усталость.

– Здравствуй… Меня не предупредили, что мы будем работать на одном фестивале, – произношу вместо всех тех слов, что готовила в прошедшие годы.

– Здравствуй, Ева.

Леонас, словно сканируя, окидывает меня взглядом с копны длинных светлых волос, которые нравились ему когда-то, до ног… Не таких длинных, какие нужны суперзвезде, но хотя бы ровных, без хирургического вмешательства и болезненных переломов, как у некоторых из моих коллег.

– Фомин на все пять дней выпал из конкурсной программы?

Наверно, лучше спросить у Арины. Раз она в курсе про ДТП, то должна знать и остальное. Однако что-то подсказывает: Милославская временно безмолвный памятник.

– Уже готовишься сбежать? – вопросом на вопрос отвечает Рауде.

– Не хочу ждать момента, когда ты придумаешь повод, чтобы выкинуть меня из состава жюри.

– Ты повзрослела.

Леонас делает шаг вперед и заставляет поднять голову. От этой близости на миг тушуюсь. Кожа на щеках, там, где прикасаются его пальцы, горит огнем. Все предохранители искрят от напряжения.

Чертова магия Рауде!

Даже в сорок лет этот мерзавец выглядит как греческий бог. Аид^[1], сменивший свою тогу на костюм от Бриони, непослушную черную гриву на короткую стрижку, а густую бороду – на идеально выбритую кожу с ямочкой на квадратном подбородке.

Живое искушение для любой женщины и тем более девушки. Наверное, нужно радоваться, что у меня теперь есть прививка от его чар.

– Уверена, ты легко найдешь мне замену. Очередь из желающих будет от Питера до Москвы.

– Разочарую тебя, Ева. Земной шарик вращается вокруг своей оси, а не вокруг твоей персоны. У меня нет времени искать замену одной трусливой певице. Хватает забот посерьезнее.

В искусстве унижения Рауде как был первым, так номером один и остался.

– Спасибо за откровение. Постараюсь не докучать.

Кажется, мой лимит дерзости на сегодня иссяк. К черту планы и обещание встретиться с организаторами! У них есть номер телефона Гриши. Пусть звонят и договариваются обо всем через него.

– Надеюсь, с твоей стороны тоже не будет никаких ножей в спину, – отвернувшись, будто утратил ко мне интерес, произносит Леонас.

– Можешь не переживать. Я не… – К сожалению, закончить фразу не удается.

«Ожившая» Арина трогает меня за плечо, и в ту же секунду над сценой разносится испуганный детский голос:

– Мамочка! Мама! Ты где?

Глава 2. Папа

Происходящее дальше похоже на сон.

Карие глаза дочки встречаются с карими глазами Рауде. Две пары черных бровей взлетают вверх. А мое сердце замирает.

Пять лет назад мне пришлось принять условия нового агента и скрыть одну маленькую тайну. Лгать всем было не так уж легко. Несколько раз в день я брала телефон, по памяти набирала один и тот же номер и представляла, как скажу: «Привет. Мне плохо без тебя». Или: «У нас будет ребенок. Забери меня, пожалуйста».

Это были настолько острые приступы мазохизма, что каждый раз все заканчивалось слезами, опухшим лицом и выволочкой от Гриши.

«Хочешь, чтобы он примчался и заставил тебя сделать аборт?», «Хочешь рискнуть карьерой, безопасностью и ребенком?», «Прошлого унижения было мало? Нужно, чтобы Рауде окончательно втолкал тебя в дерьмо?» – Гриша слишком хорошо знал нашу с Леонасом историю и умел подбирать правильные фразы.

Наверное, жестокость агента и забота о ребенке помогли мне в конце концов восстановиться.

Спустя несколько месяцев я научилась справляться с дурацкими слабостями. На концертах перестала выискивать в залах знакомое мужское лицо, удалила из памяти мобильного общие фотографии. Вместо болезненного копания в прошлом потихоньку стала думать о будущем.

О том, что сделаю все ради благополучия моей малышки, стану сильной и независимой. О том, как признаюсь… когда-нибудь позже, когда истечет срок контракта и больше не будет так горько.

Не сейчас.

– Кто пустил на сцену ребенка?! – пока я прихожу в себя, интересуется скуластая женщина справа Вероятно, одна из постановщиков шоу.

– Где охрана? – возмущается тучный мужчина слева. Судя по инвентарю, осветитель.

Со стороны операторской площадки тоже что-то кричат, машут руками. Однако я уже ничего не замечаю и не слышу.

Не сводя испуганного взгляда с Рауде, дочка медленно подходит ко мне и обнимает за ноги.

– Я проснулась, а тебя нет, – затравленно шепчет Вика.

– Все хорошо, родная. Мама рядом. На минутку нужно было выйти на сцену. – Наклонившись, я крепко сжимаю в объятиях свое маленькое счастье.

– Ева, я могу увести ее, – внезапно подает голос Милославская. – Мы подождем тебя в гримерке.

Безумно хочется ответить: «Уведи!» Так будет правильнее. Но во рту словно пересыхает.

Я столько раз представляла эту встречу, боялась ее и ждала. А теперь не могу вытянуть из себя даже короткое «да».

– Пойдем, сладкая. – Арина протягивает ладонь и ласково улыбается Вике.

В отличие от меня, она все еще пытается что-то спасти.

– Никто никуда не пойдет! – приказным тоном останавливает нас Рауде.

– Мы не хотели портить репетицию, – начинает тараторить Милославская еще быстрее. – Ева всего на минуту вышла. А я недосмотрела и…

– Молчать, – пугающе спокойно произносит Леонас и опускается на корточки рядом с Викой.

Самое время дать деру. Рауде не из тех, кто побежит следом. Но моя смелая малышка гордо вскидывает подбородок и, еще сильнее прижавшись к ногам, произносит:

– Здравствуйте. – Как приговор.

– Здравствуй. – Голос Леонаса становится таким хриплым, будто он резко подхватил ангину. – Кто ты?

Он поднимает взгляд на меня, и от ярости в его глазах я забываю, как нужно дышать.

– Это Вика. Дочь. – Признание царапает горло и острыми иголками впивается в грудину.

– Твоя? – На скулах Рауде темнеют желваки.

– Моя. – Тяжело сглатываю. – Остальное не имеет значения, – возвращаю Леонасу его собственную фразу, сказанную пять лет назад.

Это было самое короткое прощание, какое можно представить.

– Ева! – выдыхает мой персональный Аид и морщится как от пощечины. Маска равнодушия на его лице трещит по швам.

Кажется, не только я хорошо помню наш разрыв. Торопливый разговор в больнице. Равнодушный приказ вывести меня и проследить, чтобы не вернулась. Капли осеннего дождя, бегущие по стеклам машины. И ледяной холод, пронизывающий насквозь.

Тогда я еще не верила, что Леонасу все равно. Два дня, боясь разминуться, ждала его в своей маленькой комнатушке. Отказывалась разговаривать с новым агентом. Отворачивалась от всех, кто пытался заставить поесть или выйти на прогулку.