Майкл Морпурго: Тенька

Джулиет, Хью, Габриэль, Рос и Томмо – 

эта книга для вас

SHADOW by Michael Morpurgo

Michael Morpurgo asserts the moral right to be acknowledged as the author of this work.

В тексте неоднократно упоминаются названия организаций, запрещенных в Российской Федерации.

Перевод с английского Дарьи Андреевой

Text copyright © Michael Morpurgo, 2010 Illustrations copyright © Christian Birmingham, 201 °Cover illustration copyright © Tom Clohosy Cole, 2023

All rights reserved

© Дарья Андреева, перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025, Popcorn Books®

Тенька

Множество людей помогали «Теньке» появиться на свет. В первую очередь это Наташа Уолтер, Джулиет Стивенсон и все так или иначе причастные к созданию и постановке «Родины» – мощной, душераздирающей пьесы, которая впервые привлекла мое внимание к бедственному положению беженцев, запертых в Ярлс-Вуде. Потом были два замечательных, незабываемых фильма, которые стали источником вдохновения и информации для афганской части книги: «Мальчик, который играет на Буддах Бамиана» режиссера Фила Грабски и «В этом мире» Майкла Уинтерботтома. Благодарю также Клэр Морпурго, Джейн Фивер, Энн-Джанин Муртаг, Ника Лейка, Ливию Ферт и многих других за все, что они сделали.

Майкл Морпурго

Август 2010

Предисловие

Эта история затронула множество людей – и изменила их судьбы навсегда. Ее рассказывают трое: Мэтт, его дедушка и Аман. Они там были. Они все это пережили. И лучше всего, если они расскажут о пережитом сами – своими словами.

Когда звезды вниз летят

Мэтт

Ничего бы этого не случилось, если бы не бабушкино дерево. Правда-правда. С тех пор как бабушка умерла – уж года три как, –  дедушка стал приезжать на летние каникулы к нам в Манчестер. А этим летом отказался – мол, переживает за бабушкино дерево.

В свое время мы посадили это дерево у него дома в Кембридже вместе, всей семьей. Это была вишня – бабушка очень любила белые цветы, распускающиеся по весне. Чтобы саженец принялся как следует, мы все по очереди полили его, передавая кувшин из рук в руки.

– Теперь это все равно что член семьи, –  сказал тогда дедушка. –  И заботиться я о нем тоже буду как о члене семьи.

Потому-то несколько недель назад, когда мама позвонила ему с вопросом, приедет ли он к нам на лето, дедушка ответил, что не может – из-за засухи. Мол, дождя нет уже месяц, и он беспокоится, как бы бабушкино дерево не засохло. Он этого допустить не может. Останусь дома, заявил он, буду поливать дерево. Мама и так и сяк его уговаривала. «Давай наймем кого-нибудь», –  предлагала она. Без толку. Тогда она передала трубку мне: вдруг у меня получится лучше.

Тут-то дедушка и сказал:

– Раз я к тебе приехать не могу, Мэтт, давай ты ко мне приезжай! И «Монополию» захвати. И велосипед. Что скажешь?

И вот он, мой первый вечер в гостях у дедушки: мы сидим в саду под бабушкиным деревом и смотрим на звезды. Дерево полито, ужин съеден, накормленный Пес притулился у моих ног – от этого всегда особенно уютно.

Пес – это дедушкин спаниель, некрупный, бело-рыжего окраса. Слюней от него много, вечно высунет язык и пыхтит, но вообще-то он классный. Псом его окрестил я, когда был совсем маленький, – говорят, потому, что у дедушки с бабушкой в то время жила кошка по кличке Роз. Легенда гласит, что мне понравилось, как клички рифмуются – Пес и Роз. Нормального имени у бедняги Пса так и не завелось.

Мы с дедушкой уже успели сыграть партию в «Монополию» (выиграл я) и поболтать обо всем на свете. А теперь сидели молча и глядели на звезды.

Дедушка начал напевать – сначала себе под нос, потом громче.

– Когда звезды вниз летят… А дальше не помню, –  он вздохнул. –  Бабушка эту песню очень любила. Я знаю, Мэтт: она там, наверху, смотрит сейчас на нас. В такие ночи кажется, что звезды совсем близко – протяни руку да потрогай.

В его голосе послышались слезы. Я не знал, что сказать, поэтому промолчал. А потом мне кое-что вспомнилось – словно эхо в голове.

– Аман однажды то же самое сказал, –  сказал я дедушке. –  В смысле, что звезды иногда так близко… Мы ездили с классом на ферму в Девон и ночью удрали вдвоем – прошвырнуться при луне. И на небе было столько звезд – просто уймища! Мы лежали в поле и смотрели на них. Видели и Орион, и ковш Большой Медведицы, и нескончаемый Млечный Путь. Аман тогда сказал, что никогда раньше не ощущал такой свободы. А еще сказал, что в детстве, когда только перебрался в Манчестер, думал, что в Англии звезд вообще не бывает. Ведь правда, дедуль, в Манчестере их толком и не увидишь – наверное, из-за уличного освещения. А в Афганистане ими было усеяно все небо, сказал он, и казалось, что они совсем близко – будто потолок с росписью из звезд.

– Кто такой Аман? – не понял дедушка. Вообще-то я рассказывал ему об Амане – он даже видел его раз-другой, –  но в последнее время память у него не очень.

– Да ты его знаешь, дедуль, это же мой лучший друг, –  отозвался я. –  Ему четырнадцать, как и мне. Мы даже родились в один день – двадцать второго апреля: я в Манчестере, а он в Афганистане. Но сейчас его хотят депортировать обратно на родину. Он же заходил к нам, когда ты у нас жил. Заходил-заходил!

– Теперь припоминаю, –  сказал дедушка. –  Мелкий такой парнишка, улыбка до ушей. Но как так – депортировать? Это кто такое решил?

И я снова рассказал ему – по-моему, однажды уже рассказывал, –  что Аман въехал в страну как беженец шесть лет назад и, когда в первый раз пришел в школу, ни слова не знал по-английски.

– Но он очень быстро всему научился, дедуль, –  говорил я. –  Мы с Аманом и в началке были в одном классе, и теперь, в академии «Бельмонт». И ты прав, дедуль, росточка он невысокого. Но бегает быстрее ветра и в футболе просто чудеса творит. Об Афганистане он почти ничего не рассказывает, всегда говорит, что это было в прошлой жизни и ему не очень-то хочется эту жизнь вспоминать. Так что я с расспросами не лезу. Но когда умерла бабушка, как-то так получилось, что только с Аманом я и мог об этом поговорить. Наверное, потому что знал: он единственный, кто поймет.

– Хорошо, когда есть такой друг, –  сказал дедушка.

– Ну вот, –  продолжил я, –  а теперь он сидит в этой тюрьме – уже три с лишним недели, как их с мамой туда отправили. Его забрали на моих глазах – как будто он преступник, черт знает кто. И сидеть им там взаперти, пока их не вышлют в Афганистан. Мы всей школой писали письма – премьер-министру, королеве, всем, кому только можно. Просили разрешить Аману остаться. Но они даже с ответом не заморачиваются. Аману я тоже писал – много-много раз. Но ответил он только однажды, когда только попал туда: мол, хуже всего в этой тюрьме – что нельзя ночью выйти на улицу и полюбоваться звездами.

– В тюрьме – это в какой такой тюрьме? – не понял дедушка.

– Ярлс что-то там, –  ответил я, пытаясь вызвать в памяти адрес, на который писал. –  Точно! Ярлс-Вуд.

– Да это же здесь рядом, я знаю это место! Не очень далеко от нас, –  сказал дедушка. –  А может, его навестить?

– Да толку-то! Несовершеннолетних туда все равно не пускают, –  ответил я. –  Мы узнавали. Мама звонила, и ей сказали, что не положено. Мал я еще. Да и потом, неизвестно даже, там он еще или нет. Я же говорю, от него уже какое-то время ни ответа ни привета.

Мы с дедушкой снова погрузились в молчание. Сидели, смотрели на звезды – и тут меня осенила мысль. Иногда мне кажется, что оттуда она ко мне и прилетела. Прямо от звезд.

«И здесь держат детей?»

Мэтт

Я опасался, как дедушка отреагирует, но решил: попытка не пытка.

– Слушай, дедуль, –  начал я, –  я тут подумал про Амана… Может, все-таки поузнавать… Позвонить там, ну или как-то… Выяснить, там он вообще или где. А если там, то, может, ты бы к нему съездил, а, дедуль? Можешь навестить Амана вместо меня?

– Но я же едва его знаю, –  возразил дедушка. –  О чем мы говорить-то будем?

Я видел, что мое предложение ему не по душе, поэтому настаивать не стал. Давить на дедушку бесполезно – вся родня это знает. Мама часто говорит, что он упрямый как осел. Мы снова замолчали, но я чувствовал, что мои слова не идут у него из головы.

Ни в этот вечер, ни утром за завтраком дедушка к этой теме больше не возвращался. Я даже подумал, что он либо напрочь обо всем забыл, либо не хочет ввязываться. Так или иначе, напоминать я не решался. Да и сам уже в общем-то распрощался с этой мыслью.

У дедушки есть обычай: в любую погоду он встает ни свет ни заря и отправляется с Псом на прогулку вдоль реки до самого Гранчестера – «мой моцион», как он выражается. Когда у дедушки гощу я, он предпочитает совершать этот самый моцион в моей компании. Рано вставать, конечно, неохота, но, когда уже выходишь на прогулку, свое удовольствие получаешь – особенно в такое туманное утро, как сегодня.

Нам не встретилось ни души, только байдарка-другая на реке да утки. Уток была тьма. На лугах паслись коровы, поэтому Пса я с поводка не спускал, хотя на поводке с ним замучаешься. То кроличья нора попадется, и он с места не сдвинется, пока всю ее не изучит, то кротовый холмик, с которым ему во что бы то ни стало нужно подружиться. Пес все время тянул.

– Удивительное все-таки совпадение, –  ни с того ни с сего сказал дедушка.

– Ты про что? – не понял я.

– Да про этот Ярлс-Вуд, который ты вчера вечером упоминал. По-моему, это тот самый центр временного содержания, куда ездила наша бабушка – давно еще, до того как заболела. Память меня, конечно, уже подводит, но все-таки, кажется, это был именно Ярлс-Вуд – отсюда мне название и знакомо. Она там волонтерила.

– Волонтерила?

– Ну да, –  отозвался дедушка. –  Приезжала и разговаривала по душам с людьми, которые там содержатся. Это же беженцы, им очень нужна поддержка – жизнь у них не сахар. Она и в тюрьмах тем же самым занималась. Но никогда об этом особо не распространялась, мол, слишком все это грустно. Ездила примерно раз в неделю и, возможно, хоть ненадолго делала кого-то капельку счастливее. Такой уж она человек была. Вечно уговаривала меня поехать с ней, мол, у меня здорово получится. Но мне не хватало ее смелости. Одна мысль о том, чтобы оказаться взаперти – хоть и понимаешь, что можешь в любой момент уехать… Глупо, да?

– А знаешь, дедуль, что мне Аман писал в том письме? – проговорил я. –  Он писал, что от внешнего мира их отделяют шесть запертых дверей и забор из колючей проволоки в придачу. Он их все пересчитал.

Тут мы посмотрели друг на друга, и я понял: дедушка принял решение съездить в Ярлс-Вуд. До Гранчестера мы так и не добрались. Развернулись и пошли домой, к неудовольствию Пса.

До того как выйти на пенсию, дедушка работал в журналистике: что-что, а выяснять и узнавать он умел. Как только мы вернулись домой, он принялся звонить по телефону. Оказалось, для того чтобы навестить миссис Хан и Амана в Ярлс-Вуде, надо получить специальное разрешение, подав официальное ходатайство. Ответа пришлось дожидаться несколько дней.

По крайней мере, они все еще были там – чем не повод для радости. В Ярлс-Вуде дедушке назначили приехать в среду, то есть через два дня; часы посещения – с двух до пяти. Я сразу черкнул Аману письмо, сообщил, что мой дедушка его навестит. Надеялся, что он откликнется: напишет или позвонит. Но нет. Его молчания я понять не мог.

Всю дорогу дедушка был не в своей тарелке, это было видно невооруженным глазом. Все ворчал, что зря в это ввязался. Пес устроился на заднем сиденье, положил морду дедушке на плечо и глядел вперед, на дорогу, – он всегда так ездит.