– Ты слышал жуткий вой? – спросил Оберон. А в следующее мгновение вспомнил: – Не мог слышать, тебя здесь не было… Записи просмотрел? Так вот, то, что записали и выложили в Сеть, снабдив подписью «самое жуткое, что я слышал в жизни», едва отражает то, как он на самом деле завыл: у всех нас мурашки побежали. Никогда бы не подумал, что вилди способен на такую тоску.

– Почему? – почти равнодушно поинтересовался Иван.

– Как почему? – удивился Оберон. – Они ведь животные.

Так считало подавляющее большинство людей, и ничто не могло заставить их изменить точку зрения. Иван к «подавляющему большинству» не относился, но тратить время на переубеждение Оберона не собирался, лишь обронил:

– В подобных ситуациях вилди испытывают дикую тоску, ведь у них никого нет, кроме хозяина, и теряя его, вилди теряют смысл жизни.

– Об этом я не думал, – пробормотал Оберон.

– Потому что ты их презираешь.

– Как можно презирать животных? Собак там, или кошек? Я их не презираю, я их… – Вампир пошевелил пальцами, пытаясь подобрать нужное слово и не находя его. – Я их…

Разговор далеко отклонился от интересующей Ивана темы, однако времени у него было в достатке, и он продолжил прежним, почти равнодушным тоном:

– Ты презираешь вилди за то, что они когда-то были нормальными людьми, но лишились своего статуса. И тебе плевать, что большинство из них прошло упрощение не по своей воле, для тебя имеет значение только тот факт, что сейчас они – вилди.

– Только не говори, что ты их не презираешь, – пробурчал слегка задетый Оберон. Он не ожидал от Уварова подобных речей.

– Я их жалею, – подумав, ответил Иван.

– Жалость – это форма презрения.

– Вижу, ты философ.

– У меня есть твёрдая жизненная позиция.

– Я давно её понял.

– Правда? – удивился Оберон.

– Она не так сложна, как тебе кажется, – произнёс Уваров и, не позволив собеседнику отреагировать на замечание, продолжил: – Теперь поговорим о том, почему я здесь. А философию оставим.

– Кстати, зачем ты здесь?

Иван вздохнул, достал из кармана пиджака плоскую коробочку с деревянными зубочистками, вложил одну из них в рот и снова вздохнул.

Оберон, лидер ковена 811, был туговат. Не на ухо, слух легко поправить с помощью генофлекса, а на голову – соображал медленно. На то, чтобы править вампирским кланом, его кое-как хватало, но всё, что сверх, получалось с трудом. Сородичи Оберона считали, что виной всему «дурная» кровь, деликатно не уточняя, какую именно кровь имеют в виду: ту, что Оберон употреблял, или ту, что текла в его жилах, но мнение своё выражали очень тихо и строго за спиной лидера, известного ещё и злобным, мстительным нравом. И хитростью. Которая, впрочем, не помогла Оберону подумать и вспомнить, что все случаи разлома в обязательном порядке фиксировались сотрудниками Биобезопасности. Иван понимал, что вызывали их далеко не на все происшествия, в большинстве случаев полиция ограничивалась предоставлением Департаменту отчёта о вскрытии, но Мирам Абашева погибла на улице, на глазах у множества людей, которые тут же сообщили о гибели женщины в полицию, а те поставили в известность Биобезопасность. Уваров находился неподалёку, срочных дел у него не предвиделось, вот и принял вызов, оказавшись на месте происшествия одновременно с фургоном-труповозкой, всего через десять минут после того, как подоспели полицейские. Убедился, что это действительно Мирам – личностью она была достаточно известной, – что она действительно умерла от разлома, побродил вокруг, пообщался со свидетелями, не услышав от них ничего интересного, после чего прошёл вверх по улице, повторяя в обратной последовательности проделанный несчастной путь, остановился около знакомого дома, покачиваясь с мыска на пятки, затем вошёл во двор и уверенно постучал в подвальную дверь, справа от которой висела бронзовая табличка «811». Открыли сразу и без лишних вопросов проводили к лидеру. Вежливость обычно недружелюбных вампиров объяснялась и тем, что Уварова здесь знали, и его должностью – детектив первого класса Департамента биологической безопасности. Уровень оперативного управления – А1, то есть, при необходимости, Иван мог лично, без получения дополнительных санкций, закрыть на карантин территорию с населением в полмиллиона человек. Или объявить заражённым старинный московский подвал со сводчатыми потолками, который вампиры превратили в своё логово.

Общаться с сопровождающим Уваров не стал, даже не поздоровался, молча прошёл в кабинет лидера клана и без спроса уселся в одно из «готических» кресел. Разумеется, сделано оно было лет десять назад, не более, и было не то чтобы готическим в полном соответствии канону, однако обстановке соответствовало идеально. Иван держался уверенно, что объяснялось не только дающей широкие полномочия должностью, но и внушительной комплекцией: плотный, широкоплечий, но при этом подвижный, с плавными, очень координированными движениями, Уваров напоминал боксёра полутяжёлого или первого тяжёлого веса, точнее, не напоминал – среди его достижений значилось и «мастер спорта». При этом Иван производил впечатление дружелюбного человека: улыбчивый, спокойный, с приятным бархатистым баритоном. Волосы короткие, светло-русые, глаза серые, нос прямой, а подбородок мощный, упрямый. А ещё Иван выделялся манерой одеваться: предпочитал тёмные костюмы классического кроя, тёмные сорочки и галстуки в тон. Для Мили Чудес подобный выбор был большой редкостью, однако мнение окружающих было последним, что могло смутить Уварова.

– Кстати, зачем ты здесь? – с хорошо скрываемой опаской поинтересовался Оберон.

– А ты не догадываешься? – Иван погонял зубочистку из одного уголка рта в другой и вопросительно посмотрел на вампира.

– Даже представить не могу, чем наш скромный клан мог заинтересовать Биобезопасность, – развёл руками Оберон. – Ты же знаешь, что у нас всё по закону: только оригинальный генофлекс, только разрешённые препараты, только лицензионные приложения для биотерминала.

Первое утверждение было неправдой наполовину, второе – тоже, а вот в третьем пункте Оберон абсолютно точно не лгал, поскольку лезть в биочип с «левыми» программами мог только конченый идиот – слишком уж сложные алгоритмы связывали цифровой процессор с нервной системой.

– А если я прикажу айтишникам пообщаться с твоим доппелем, что я узнаю? – лениво спросил Иван, продолжая медленно гонять зубочистку то влево, то вправо.^[3]

– Разве для этого не требуется решение суда? – очень тихо спросил Оберон.

Вампиру – да и кому угодно! – очень не хотелось, чтобы посторонние копались в памяти его личной нейросети.

– Во время нашего разговора ты уже произносил это слово – Биобезопасность. – Уваров позволил себе едва заметную улыбку. – При расследовании дела мне вообще ничего не требуется. А за превышение полномочий меня… – Короткая пауза. – Ну, предупредят. Может быть.

Вампир тихо выругался. Улыбка Ивана стала чуть шире.

– Какое отношение я имею к твоему делу?

– Я пока не знаю, – честно ответил Уваров. – Есть только подозрения, но они весомые.

– И что за подозрения?

– Мирам была вампирессой.

– Не из моего клана.

– Но умерла она совсем рядом.

– Проходила мимо. – Оберон нервно потёр руки. – Бывает.

– Ты начинаешь действовать мне на нервы, – заметил Уваров. – А в таких случаях я становлюсь раздражительным.

– Похоже на угрозу при исполнении, – промямлил вампир, припоминая всё, что знал о своих гражданских правах. – Это давление.

– А до этого у нас что, дружеское общение было? – Иван добавил в голос холода. – Оберон, ты уже отнял у меня кучу времени, поэтому давай завязывай маяться дурью и просто расскажи всё, что знаешь.

– Иван, мы давно общаемся…

– Я слушаю.

– Мирам была здесь, – сдался вампир.

– Почему сразу не сказал?

– Ну… она ведь умерла, – объяснил лидер клана. – Я хотел остаться в стороне.

– Это ты её убил?

– Нет, конечно, – вздрогнул Оберон.

– Значит, ты уже в стороне. – Иван вздохнул и пожевал зубочистку. – Как долго Мирам у вас оставалась?

– Всю ночь.

– Что делала?

– Развлекалась.

В ковене вампиры не только жили, кроме всего прочего, здесь находилось достаточно известное в Миле Чудес заведение.

– Она же из другого клана, – притворно удивился Уваров.

– Ну и что? – пожал плечами не понявший иронии Оберон. – Мы предпочитаем жить мирно, даже если немного отличаемся друг от друга.

И машинально потёр подбородок, не сводя взгляд с зубочистки.

Ковен 811 гордо называл себя «подлинным наследником Носферату», и его члены старательно копировали отвратительный образ из древнего, вышедшего на экраны ещё в начале ХХ века, кинофильма: лысые головы, большие заострённые уши, тонкие губы, с трудом прикрывающие острые зубы, и ногти, больше походящие на звериные когти.

– Кстати, давно хотел спросить, почему ты выбрал именно этот образ? – неожиданно поинтересовался Уваров.

– В смысле? – растерялся Оберон.

– Я видел твои фотографии до трансформации, – объяснил Иван. – Ты ведь был… – Он намеренно выдержал недлинную паузу, делая вид, что подыскивает нужное слово. – …Красавчиком. Почему не стал классическим вампиром, обладателем холодной, но притягательной красоты?

– Посмеяться решил? – прищурился Оберон.

– И в мыслях не было, – покачал головой Уваров. – Мне действительно любопытно.

– С чего вдруг?

– У меня скучная работа, пытаюсь найти хоть что-то интересное в окружающей действительности.

– Да, конечно, – проворчал вампир. Но было видно, что вопрос ему понравился. То ли Оберона никогда раньше об этом не спрашивали, то ли захотелось высказаться, но он, проворчав «да, конечно», почти сразу ответил: – Этот чёртов мир настолько переполнен красотой, что она перестала искриться и превратилась в тусклую обыденность. Мы поставили её на поток и давно перестали задумываться, действительно ли человек родился красивым? Это не важно. Важно, что каждая женщина – Совершенство, каждый мужик – Аполлон. Мы пресыщены красотой, но не можем от неё отказаться, потому что желание красоты намертво прошито в нашем коде. Но она – подлинная – редкость, и именно тем всегда была ценна. Сейчас же её ценность упала до стоимости обращения к опытному фрикмейстеру, и мы начинаем искать нечто иное. Теперь многих привлекают такие, как я.^[4]

– Намеренно уродливые?

– Дерзко уродливые, – уточнил Оберон. – Я необыкновенно притягательный коктейль: не такой красивый, как все вокруг, пьющий кровь и стоящий наособицу. Я для них загадка, возбуждающая загадка.

– Но кто-то тебя побаивается.

– Такие тоже есть, – согласился вампир. – При первой встрече многие испытывают дискомфорт, однако страх постепенно превращается в любопытство, а оно – в возбуждение. Тебя когда-нибудь тянуло к вампирам? Только честно. – Ответ он знал, но намеренно сделал вид, что не в курсе.

– К вампирессам, – не стал скрывать Уваров.

– Это понятно.

– И не из твоего ковена.

– Хм… Это тоже понятно. – Разговор на неожиданную тему настолько улучшил настроение Оберона, что он стал позволять себе некоторые вольности. – Ты жертва красоты.

– Не могу ею пресытиться, – честно признался Иван. – Ведь красота – это абсолют.

– А почему тебя влечёт к вампирессам?

– Ты сам сказал, что вы – необыкновенно притягательный коктейль.

– Захотелось, чтобы над тобой доминировали?

– Просто – захотелось.

– Стыдно признаваться?

– Не хочу тебя ранить. – Уваров чуть изменил тон, показав, что лирическая пауза завершена, и вернулся к делам: – Как Мирам себя вела?

– Да как обычно, – пожал плечами Оберон.

– Ни с кем не ругалась?

– Почему спрашиваешь? – не понял вампир.

– Мирам умерла от разлома, – напомнил Иван. – А насколько мне известно, дамой она была осторожной, умной и внимательной. Но главное – осторожной. Мирам тщательно следила за уровнем генофлекса и ни за что не позволила бы себе приблизиться к «барьеру 66». – Пауза. Тяжёлый взгляд прямо в глаза собеседника. – Получается, кто-то вкатил ей недостающую дозу генофлекса.