В то время как принцесса Елизавета занималась своим мрачным и разрушительным делом, ее младшая сестра Маргарет играла с уздечками, хомутами и седлами деревянных лошадок, которыми была уставлена детская. Погруженная в свой воображаемый мир, она не замечала состояния сестры, которая злилась на некую миссис Симпсон, неожиданно ставшую причиной резких перемен в их жизни. Маргарет также не интересовало, почему перед их домом стали собираться люди. Топчась в зимней темноте, толпа следила за всеми, кто входил и выходил из дома по адресу улица Пиккадилли, 145, где девочки жили с родителями – герцогом и герцогиней Йоркскими. Малышки проводили много времени, наблюдая за прохожими из окон своей спальни на верхнем этаже. Те тоже смотрели на девочек, и каждая из сторон гадала о том, что делает другая. Это было начало игры, которая будет продолжаться на протяжении всей жизни сестер.

На этот раз людей за окном было больше обычного, а атмосфера внутри дома с каменным фасадом становилась все более напряженной. Дверные колокольчики, раздельные для домашних и посетителей, звонили все чаще, а толпа любопытных и взволнованных лиц становилась все гуще, так что в какой-то момент пришлось вызывать полицию.

Фамилию Симпсон поначалу произносили шепотом, затем она стала предметом неодобрительных обсуждений, которые внезапно обрывались при появлении девочек. Как ни старались родители оберегать сестер, Лилибет (так в семье звали старшую принцессу) чутко реагировала на настроение окружающих. Старшая из принцесс улавливала смысл разговоров, особенно после того, как по достижении 10 лет получила право завтракать с родителями, а порой и с бабушкой, королевой Марией. Ей не составляло труда собирать по крупицам информацию, которая оставалась недоступной для ее младшей сестры. Конечно, Елизавета была недостаточно большой, чтобы полностью разобраться в происходящем. Она просто знала, что в центре всех треволнений находилась женщина по фамилии Симпсон. Доказательства были под рукой. Отец выглядел по-настоящему больным. Бабушка, королева Мария, обычно властная и надменная, казалась теперь старше и выглядела какой-то съежившейся. Ее обычно веселая мать вдруг потеряла свою жизнерадостность. К тому же в начале декабря 1936 года герцогиня слегла с сильным гриппом. Когда Елизавета спрашивала о том, что происходит, трех женщин, имевших особенное значение в ее детской жизни, – гувернантку Мэрион Кроуфорд, горничную Бобо Макдональд и няню Клару Найт, известную под именем Ала, – их ответы были уклончивы и имели оттенок презрения. Благопристойные замечания и старомодные предрассудки представительниц этого скромного триумвирата оказали влияние на мнения Лилибет и Маргарет. Чтобы отвлечь девочек, Кроуфи стала часто водить их на уроки плавания в Купальный клуб. Имя Уоллис Симпсон находилось под запретом для дочерей Йорков, поэтому Елизавета вычеркивала в своих книгах все, что хоть как-то напоминало о женщине, которая навсегда изменит жизнь ее семьи, включая ее собственную.

Симпсон впервые появилась в Роял-Лодж – одной из королевских резиденций, расположенной в тщательно ухоженном Большом Виндзорском парке. Дядя Дэвид, ставший к тому времени королем Эдуардом VIII, приехал вместе с ней к Йоркам, чтобы похвастаться двумя американскими увлечениями – автомобилем Buick sports wagon и новой возлюбленной, дважды разведенной Уоллис Симпсон из Балтимора. Когда пара уехала, Елизавета спросила гувернантку Кроуфи, что это была за женщина и не из-за нее ли дядя Дэвид стал редко к ним приезжать. Из всех братьев и сестер отца именно он чаще всех навещал их дом на Пиккадилли. После чая дядя Дэвид обычно играл с девочками в карточные игры – «снэп», «счастливую семью» и «скачущего демона». С ним всегда было весело. Елизавета вспоминала, как он в шутку, ко всеобщему удовольствию, обучал герцогиню и девочек нацистскому приветствию в саду замка Балморал. Хотя ответ Кроуфи на вопрос Елизаветы о блестящей американке носил уклончивый характер, про себя гувернантка решила, что ей миссис Симпсон скорее понравилась. Позже она описывала ее как «привлекательную светскую даму, со свойственной всем американкам общительностью»1. Однако работодателям Кроуфи американка решительно не понравилась. «Если герцог Йоркский заинтересовался американской моделью автомобиля station wagon, то герцогиня не проявила никакого интереса ко второму американскому увлечению короля», – такое впечатление сложилось у самой Уоллис Симпсон после часа оживленной беседы о садоводстве за чаем с Йорками 2.

В тот день именно дочери Йорков составляли главный предмет разговора, а не американская тема. «Обе белокурые, с прекрасными манерами, они сияли такой ухоженностью и чистотой, что, казалось, только что сошли со страниц иллюстрированного журнала», – вспоминала Уоллис в своих мемуарах «Сердцу не прикажешь»3. Елизавета и Маргарет, как это часто бывает с детьми, служили живой заменой настольным журналам. Их присутствие становилось темой для нейтральных разговоров, удобным способом обойти обсуждение неприятных «взрослых» проблем. Ко времени встречи с Уоллис Симпсон девочек уже хорошо подготовили к роли детей с безукоризненными манерами, которых представляли взрослым гостям с целью завязать разговор.

Нечто подобное произошло во время их поездки в Шотландию одним судьбоносным летом. Семья остановилась неподалеку от Балморала в скромном особняке Биркхолл-Лодж эпохи Стюартов. Казалось, что время застыло в этом доме с тех пор, как его приобрела королева Виктория. У Йорков остановился архиепископ Кентерберийский Космо Лэнг после того, как король Эдуард, пригласивший его в Балморал, как того требовал обычай, на этот раз оставил главу англиканской церкви мерзнуть на ветру. Сам же король вместе с Уоллис развлекал в замке веселую компанию, состоявшую из английских аристократов и американцев. Среди гостей Эдуарда были его младший брат – принц Джордж, с женой, принцессой Мариной, а также троюродный брат Луис Маунтбеттен.

На второй день, после чая, Елизавета, Маргарет и их кузина Маргарет Роудс «совершенно восхитительно» исполняли для архиепископа песни. Он писал: «Странно было думать о судьбе, которая могла ожидать маленькую Елизавету, ведь она стояла второй в линии престолонаследия. Она и ее забавная младшая сестренка совершенно очаровательны»4.

Король, однако, не был столь же очарован. Когда он узнал, что архиепископ Кентерберийский гостил у Йорков, он заподозрил брата в попытке создать конкурирующий двор. В основе зарождающегося конфликта братьев лежало желание короля жениться на Уоллис сразу после того, как та разведется с мужем, агентом транспортной компании Эрнестом Симпсоном. В те времена развод не просто не поощрялся – церковь подвергала прибегшего к нему анафеме. В качестве светского главы англиканской церкви монарх не имел права жениться на разведенной женщине, не говоря уже о дважды разведенной американке без роду и племени. Эдуард VIII грозился отречься от трона, если ему не разрешат жениться на женщине, которой он отдал свое сердце. Английская пресса не распространялась на тему бурно развивающегося романа. Фотографии короля и Уоллис во время летнего морского круиза на борту паровой яхты Nahlin появились повсюду, за исключением Англии.

Однако в начале декабря британский народ узнал о конституционном кризисе. Это повлекло за собой череду злополучных событий, которые поставили принцессу Елизавету в центр драмы. К этому времени Уоллис получила от мужа судебное разрешение о разводе, которое вступало в силу через шесть месяцев. После этого она могла выйти замуж за короля и стать королевой. Несмотря на предупреждение своего личного секретаря Алека Хардинга, поддержанное премьер-министром Стэнли Болдуином, о том, что такой поступок может нанести непоправимый ущерб монархии и даже спровоцировать всеобщие выборы, король принял решение. 16 ноября Эдуард VIII уведомил премьер-министра о своем намерении жениться на миссис Симпсон, как только она станет свободной, или, в случае несогласия со стороны правительства, отречься от трона. Затем король объявил о своем решении матери и братьям, что потрясло их до глубины души. Королева Мария даже прибегла к услугам психотерапевта. Она хотела получить подтверждение своей версии, что ее старшего сына околдовала искусная шарлатанка.

Премьер-министр не был столь категоричен. Он высказал предположение, что возвышение Йорков могло оказаться неплохим выходом из ситуации, так как герцог Йоркский был похож на своего горячо любимого отца Георга V. Однако сам принц Альберт, которого в семье называли Берти, вряд ли был с ним согласен. Постепенно, но неуклонно его затягивали в конституционную сеть, исключая для него возможность бегства. Это напоминало кошмарный сон. Несмотря на то, что вопрос о наследовании трона самым младшим братом, герцогом Кентским, уже имевшим к тому времени сына, также обсуждался, перст судьбы упрямо указывал на незадачливого Берти, появившегося на свет вторым. Тот, однако, всегда считал, что старший брат рано или поздно женится и произведет на свет наследника, будущего монарха.

Застенчивый и неуверенный в себе, к тому же имевший несчастье родиться заикой, герцог был поставлен перед необходимостью принять на себя королевское бремя. Прежде всего он думал о старшей дочери, для которой позиция второго кандидата на трон менялась на статус вероятной наследницы престола и королевы, приговоренной к пожизненному сроку службы и публичному одиночеству. Несмотря на серьезные сомнения в отношении себя и своих собственных способностей взвалить на плечи такое бремя, он в глубине души восхищался старшей дочерью. У нее были твердый характер и другие необходимые для монарха качества. Герцог Йоркский признался поэту Осберту Ситвеллу, что старшая дочь напоминает ему королеву Викторию. Это была очень высокая оценка даже со стороны отца, обожавшего свою дочь. Биограф и друг будущего короля Дермот Морра утверждал: «Ему очень не хотелось обрекать дочерей на непрерывную и пожизненную королевскую службу, исключавшую надежду на пенсию даже по старости, ведь это условие является неотъемлемой частью пребывания на самой вершине»5.

Старшая дочь герцога Йоркского отличалась прагматизмом. Когда восшествие отца на престол стало реальностью, а отъезд в изгнание ее любимого дяди – неизбежным, принцесса Маргарет спросила ее: «Это значит, что ты станешь королевой?» Елизавета на это ответила: «Да, полагаю, что стану»6.

Больше принцесса об этом не упоминала, за исключением того случая, когда отец заметил, что ей придется учиться ездить в дамском седле для участия в церемонии Выноса знамени, и высказал пожелание, чтобы этого не произошло как можно дольше.

Елизавета постепенно и с неохотой приучалась к мысли о неизбежности наследования короны, но, по воспоминаниям своей кузины Маргарет Роудс, надеялась, что «до этого далеко»7.

Чтобы избежать монаршей участи, она добавила к своей ежевечерней молитве горячую просьбу о малютке-братике, который благодаря своему полу обойдет ее и станет наследником. Принцесса Елизавета смирилась со своим новым положением с флегматичной беззаботностью юности, но реакция ее отца отличалась коренным образом. Берти «был раздавлен и рыдал, как ребенок», когда ему в присутствии королевы Марии и адвоката Уолтера Монктона вручили проект Манифеста об отречении 8.

В пятницу 11 декабря 1936 года, ставшего годом трех королей, было объявлено об отречении. Бывший король, получивший вместо престола титул герцога Виндзорского, произнес в замке Виндзор свою историческую речь с памятными словами: «Я нахожу для себя невозможным продолжать нести тяжелое бремя ответственности и исполнять королевские обязанности так, как я бы хотел это делать, то есть без помощи и поддержки женщины, которую я люблю». После восхваления многих блестящих качеств младшего брата он отметил: «У него есть бесценное и благословенное преимущество, которое многие из вас имеют и которое не даровано мне, – счастливый семейный дом с женой и детьми»9.