Но в тот момент назвать счастливой вышеупомянутую семью было трудно. Бывший герцог Йоркский, став королем, вспоминал это памятное событие не иначе как «тот ужасный день», а его жена, отныне королева, лежала в кровати с тяжелым гриппом. На следующий день герои драмы, прежде находившиеся в тени и вдруг оказавшиеся в самом центре событий, приняли свое новое положение с покорностью, смешанной с раздражением и волнением. Когда принцесса Елизавета увидела конверт, адресованный королеве, ей изменило обычное спокойствие, и она воскликнула: «Это же теперь мама, да?» Ее младшая сестра расстроилась, что теперь им придется переезжать в Букингемский дворец. «Вы имеете в виду навсегда? – спросила она. – Но я же только научилась писать слово “Йорк”!»10

В день официального провозглашения нового короля, 12 декабря 1936 года, перед уходом отца, одетого в форму адмирала флота, девочки обняли его. Кроуфи объяснила им, что отец вернется уже королем Георгом VI, и с этого момента им придется делать реверанс перед своими родителями, королем и королевой. Но это не было для них большой проблемой, ведь они привыкли приседать перед дедушкой и бабушкой – королем Георгом V и королевой Марией.

Когда в час дня король вернулся, девочки присели в изящном реверансе. Кроуфи вспоминала: «Он на мгновение замер, тронутый и ошеломленный. Затем наклонился и тепло расцеловал обеих. После этого у нас был восхитительный обед»11.

Как и отец, Елизавета теперь превратилась в живой символ монархии, ее имя упоминалось в молитвах, ее поступки и ее собаки описывались в утренних выпусках газет. Вся ее жизнь стала принадлежать нации. А лицо Елизаветы, как и личико маленькой голливудской кинозвезды Ширли Темпл, стало в один ряд с самыми знаменитыми объектами обожания и поклонения по всему миру.

Однако реальная жизнь принцессы походила не на сказку в стиле Диснея, а скорее на страшилку в духе братьев Гримм. Их новая жизнь в Букингемском дворце, с его огромными залами, отдающими эхом, со зловещими тенями, скребущимися мышами и портретами, следившими глазами за каждым, кто на цыпочках проходил мимо, соединяла в себе восхищение, скуку и изоляцию. Дворец был местом, где детские ночные кошмары становились реальностью. Ежедневные обходы крысолова с его ужасными приспособлениями отражали зловещую реальность, замаскированную под королевскую парадную роскошь. Елизавета превратилась в предмет обожания миллионов людей, а сама жила в тесном мирке, состоявшем из сестры, гувернантки, горничной и няни, в котором родители, к большому разочарованию девочек, постоянно отсутствовали.

Впрочем, в каком-то смысле ничего не изменилось в жизни будущей наследницы престола. Елизавета с ее белокурыми кудряшками была национальным символом всю свою жизнь. Она родилась 21 апреля 1926 года в 2 часа 40 минут утра, за несколько дней до всеобщей забастовки, которая подкосила британскую экономику. В разгар национального кризиса она стала символом семейных ценностей, преемственности и патриотизма. Сам факт ее рождения позволил не только забыть на время тяготы ежедневной борьбы за существование в послевоенной Британии, раздираемой конфликтами и нуждой; в нем было нечто средневековое, таинственное и даже комичное. Королевские традиции, существовавшие с XVII века, требовали присутствия при родах министра внутренних дел во избежание подмены наследного младенца в спальне роженицы. В соответствии с требованиями протокола тогдашний обитатель кабинета министра внутренних дел Уильям Джойнсон-Хикс, голова которого в тот момент была занята тревожными размышлениями о том, как справиться с профсоюзами в надвигающемся конфликте, сидел во время родов неподалеку, в особняке по адресу Брютон-стрит, 17, в лондонской семейной резиденции герцогини. После рождения ребенка королевский гинеколог сэр Генри Симсон вручил Джойнсону-Хиксу официальную бумагу с описанием процесса родов, в результате которых на свет появился «сильный и здоровый младенец женского пола». Документ затем был передан специальному гонцу, который спешно отправился к президенту Тайного Совета для официального сообщения. В то же время министр внутренних дел известил о событии мэра Лондона, а тот вывесил новость на воротах своей резиденции Мэншн-хаус. В официальном бюллетене, подписанном Симсоном и личным врачом герцогини Уолтером Джеггером, сообщалось, что в процессе родов «была успешно применена определенная медицинская процедура», что в завуалированной форме означало, что принцесса родилась в результате кесарева сечения 12.

Спящая новорожденная на тот момент занимала третье место в порядке наследования британского престола после отца и принца Уэльского по Закону о престолонаследии от 1701 года и не рассматривалась как реальная наследница. Ее родословная представляла собой густой замес из королевской, экзотической и самой обыкновенной кровей. Ее прапрабабкой была королева Виктория, а через бабушку королеву Марию ей приходился родственником некий дантист Пауль-Юлиус фон Хюгель, который практиковал в Буэнос-Айресе, столице Аргентины. Со стороны отца доминировала кровь королевских домов Европы, более всего из Саксен-Кобург-Готской и Ганноверской династий, британское же наследие матери было более интригующим.

Гербовый король Ордена Подвязки Энтони Вагнер утверждал, что среди многочисленных аристократических предков Елизаветы насчитывались два герцога, дочь герцога, дочь маркиза, три графа, дочь графа, один виконт, один барон и полдюжины богатых землевладельцев. В ее генеалогическом древе числились не только аристократы, но и представители бизнеса и религии: директор Ост-Индской компании, провинциальный банкир, две дочери епископа, три священнослужителя (один из которых был родственником первого американского президента Джорджа Вашингтона), ирландский офицер и его французская любовница, лондонский мастер игрушек, столичный водопроводчик, а также некий Брайан Ходсон – владелец постоялого двора для кучеров под названием «Джордж» в Стэмфорде, графство Линкольншир.

Хотя родословная новорожденной включала широкий социальный спектр, выбранные любящими родителями имена – Елизавета Александра Мария – намекали на ее королевское будущее. Многие считали это вполне возможным. Газета Daily Graphic провидчески написала: «Перспектива превращения маленькой незнакомки с Брютон-стрит в королеву Великобритании (возможно, даже во вторую блестящую королеву Елизавету) вызывает трепет»13.

Впрочем, такой поворот событий в то время представлялся весьма маловероятным, ведь дяде Дэвиду было тридцать два года. Предполагалось, что он женится и произведет на свет наследника. Но несомненным было одно – малышку королевских кровей нация приняла с распростертыми объятьями. Судя по радостному волнению людей, толпившихся около резиденции на Брютон-стрит, в Елизавете Александре Марии было что-то особенное. Возможно, теплое отношение людей к ее матери распространилось и на ее малютку-дочь. Герцогиня спустя всего три года после свадьбы с Берти пользовалась уважением и любовью. В ее авторизованной биографии леди Синтия Асквит писала, что молодая мать представляла собой образец совершенства.

На ранних фотографиях принцесса Елизавета предстает классическим образцом прелестного младенца с голубыми глазами, идеальной бело-розовой кожей и белокурыми локонами. По выражению королевы Марии, она была «очаровательной малышкой с чудесной кожей и прелестными светлыми волосиками»14.

После рождения Елизаветы ее родители, мирно существовавшие в тихой королевской заводи, вдруг оказались на первых страницах газет и журналов. Новорожденная стала принцессой Дианой своего времени: каждая крупица информации о ней обсуждалась и обрастала домыслами. Газеты просто выполняли заказ широких масс: прошла уже не одна неделя с момента рождения Елизаветы, а тротуар перед лондонской резиденцией Йорков по-прежнему наводняли восторженные толпы почитателей. Порой, чтобы совершить ежедневную прогулку, принцессу вместе с коляской приходилось выносить украдкой из заднего входа. 29 мая, в день крещения Елизаветы, у ворот Букингемского дворца произошло настоящее столпотворение, и толпа, желавшая увидеть малютку, прорвала полицейский кордон. После восстановления порядка нескольким счастливцам, стоявшим близко к машине Йорков, удалось мельком взглянуть на малышку. По отзывам очевидцев, принцесса плакала все время, пока ее крестил архиепископ Йоркский.

Через несколько месяцев Йорки переехали в дом по адресу Пиккадилли, 145, недалеко от Гайд-парка. Резиденция представляла собой пятиэтажный особняк с бальным залом, библиотекой, столовой на 30 персон и электрическим лифтом. Домашняя обслуга насчитывала 17 человек, включая дворецкого, двух лакеев, камердинера и трех нянь для новорожденной. Однако охваченные коллективной близорукостью журналисты с умилением описывали, как Йорки отвергали все чрезмерно вычурное и нарядное и отдавали предпочтение простоте, особенно в детской. В этом миниатюрном королевстве царили аккуратность и раз и навсегда заведенный порядок.

Все с одобрением кивали, когда стало известно, что принцессе, которую пресса называла Бетти, разрешается играть всего с одной игрушкой за раз. Однако, когда ее родители вернулись из полугодового турне по Австралии в 1927 году, они привезли ей три тонны игрушек.

Так проявился извечный парадокс монархии или, точнее, нашего восприятия монархии: с одной стороны, члены королевской семьи были и остаются отличными от нас, но с другой – они такие же люди, как мы. Не подозревая ни о чем, маленькая принцесса спала крепким сном, покрытая своим невидимым приданым – одеялом из легенд и мифов, в ткань которого постоянно вплетались, образуя причудливый узор, новые нити вымысла. С этим одеялом она прожила всю жизнь.

Едва принцесса начала ходить и говорить, ее уже окрестили «самым известным в мире ребенком». Мир узнал ее под именем Лилибет (так малышкой она выговаривала свое имя), когда ее фотография появилась на обложке журнала Time. Изображение Елизаветы штамповалось на почтовых марках, коробках с конфетами, коробочках для чая, чайных полотенцах, кружках и прочих предметах. В ее честь слагались песни, а ее восковая фигурка на пони заняла свое место в музее мадам Тюссо среди других знаменитостей. Австралийцы назвали ее именем часть Антарктиды. Единственным соперником в этом параде обожания был ее дядя Дэвид, принц Уэльский: он превратился в настоящую мировую звезду, с которой мог сравниться в то время лишь голливудский сердцеед Рудольф Валентино.

Герцогиню Йоркскую беспокоила волна неумеренного внимания к принцессе. Во время визита в Эдинбург в мае 1929 года она писала королеве Марии: «Меня почти пугает такая всенародная любовь к ней. Полагаю, что это хорошо, и надеюсь, что она окажется ее достойной, моя дорогая бедняжка»15.

Шли месяцы и годы, и постепенно начала вырисовываться личность Елизаветы, как настоящая, так и вымышленная. Часто ее называли «херувимом» и «ангелом» и изображали как жизнерадостную и хорошо воспитанную девочку, невинную и смышленую, трогательную и обаятельную.

В 1927 году, когда королевская семья собралась в замке Сандрингем на Рождество, газета Westminster Gazette описывала, как Елизавета «щебетала, смеялась и бросала в гостей кусочки печенья, которые ей давала мать»16. Она произвела впечатление даже на Уинстона Черчилля. Он писал жене Клемми из Балморала в сентябре 1928 года: «У нее есть авторитет и рефлексия, удивительные для ребенка ее возраста»17.

Становились популярными различные истории, например о том, как бесстрашная девочка приручила вспыльчивого деда – короля. Георг V, как известно, наводил ужас на своих детей и персонал. В присутствии же Елизаветы из него можно было вить веревки. Архиепископ Кентерберийский вспоминал, как внучка и по совместительству «конюх» важно водила по комнате короля, исполнявшего на четвереньках роль лошади, держа его за бороду. «Он любил обоих внуков, сыновей принцессы Марии, – вспоминала графиня Эйрли, – но Лилибет всегда была его самой большой привязанностью. Он играл с ней, чего я никогда не наблюдала в отношении его собственных детей. Он любил, чтобы она находилась рядом»18.