Для Елизаветы конная езда представляла один из способов оставаться собой, держать под контролем ситуацию в привычной обстановке. По большому счету ее ежедневная жизнь ей не принадлежала. Бобо выбирала для нее одежду, Ала составляла меню, Кроуфи организовывала учебный процесс, а родители, дедушка и мужчины в деловых костюмах в Букингемском дворце определяли ее будущее. В юные годы она могла просыпаться по нескольку раз за ночь, чтобы проверить, на своих ли местах сложенные ею перед сном вещи. Это тоже был своего рода контроль.

Образование принцессы было предметом постоянной борьбы за сердце и ум предполагаемой наследницы престола. Если король Георг V лишь рычал на Кроуфи: «Ради всего святого, научите Маргарет и Лилибет красиво писать, это все, что я хочу от вас»32, то королева Мария в гораздо большей степени вовлекалась в образовательный процесс. Она контролировала учебный план. Королевский матриарх настаивала на чтении Библии и изучении династической истории. Часто по понедельникам она брала девочек на экскурсии в Королевский монетный двор, лондонский Тауэр, Английский банк, а также в художественные галереи. Иногда не удавалось соблюсти инкогнито. Однажды во время посещения универмага Хэрродс там собралась толпа любопытных, чтобы взглянуть на принцесс. Елизавету так взволновал вид многочисленной толпы, которая жаждала ее увидеть, что бабушка, не желая, чтобы слава ударила ей в голову, быстро увела девочек через заднюю дверь. Лидер дворцовой фракции, королева Мария при поддержке королевского библиотекаря Оуэна Морсхеда и грозной леди Синтии Колвилл, старшей фрейлины королевы, считала, что образование Елизаветы было слишком дамским и поверхностным. В учебной программе практически отсутствовали знания, необходимые для будущей роли принцессы и связанных с ней обязанностей. Как считала леди Синтия, «никто из рода Боуз-Лайон никогда не думал о духовных ценностях». Такое мнение доверенный королевский хроникер Дермот Морра считал слишком суровым, ведь в этом роду насчитывались три поэта-женщины 33.

Мать принцесс думала иначе. Они с мужем не слишком беспокоились об академическом образовании дочерей. Им совершенно не хотелось видеть их «синими чулками», для их же блага девочкам не следовало быть слишком умными. По замечанию Кроуфи, родителям принцесс «хотелось дать им настоящее счастливое детство, со множеством приятных воспоминаний, растянутых до дня будущих счастливых замужеств»34.

Сама герцогиня выросла на здоровом свежем воздухе, немного знала французский и еще меньше немецкий. Ее родители, граф Стратмор и Кингхорн и Сесилия Кавендиш-Бентинк, доверили обучение младшей дочери гувернантке, а в лондонскую частную школу отправили ее только в возрасте восьми лет. Внимание уделялось аранжировке цветов в вазах, шитью, танцам, декламации стихов, а не изучению греческого и латыни. Молодую Елизавету Боуз-Лайон научили быть вежливой, заботиться о гостях, забрасывать удочку для ловли лосося, а также тому, когда нужно подбирать убитых птиц на охоте и как правильно держать ружье. Однако интеллектуальной невеждой ее бы никто не назвал. В возрасте всего лишь 13 лет Елизавета Боуз-Лайон успешно сдала оксфордский экзамен в школе. Она особенно преуспевала в литературе и Священном Писании, поэтому нет ничего удивительного в том, что герцогиня настаивала, чтобы ее дочери начинали утро с чтения библейских историй в спальне. Во главу угла герцогиня ставила доброту, учтивость и христианские ценности и верила, что порядочность, моральные принципы и понимание нужд других людей не менее, а возможно, и более важны, чем интеллектуальные амбиции. В письме к мужу, излагая свои принципы, она напомнила Берти, что его собственный отец лишился любви своих детей, потому что кричал на них.

Нанятая в помощь 22-летняя Мэрион Кроуфорд оказалась между двух огней. Она окончила образовательный колледж Moray House в Эдинбурге, в котором впоследствии учились автор книг о Гарри Поттере Джоан Роулинг и олимпийский золотой медалист по велосипедному спорту Крис Хой. Кроуфорд была далека от тонкостей дворцового искусства по перетягиванию каната. Однако Йорки выбрали ее потому, что она была молода и могла с энтузиазмом принимать участие в играх детей. Уроки включали в себя математику, географию, поэзию (особенно вызывало интерес у Елизаветы все, что было написано о лошадях) и английскую грамматику. Занятия проходили по утрам между 9:30 и 12:30 с 30-минутным перерывом на чай и закуски, при этом они часто прерывались на визиты – то к зубному врачу, то к парикмахеру, то к портнихе. Кроуфи понимала, что образование детей не очень заботило герцогиню. Любая ее попытка продлить школьный день отвергалась, так как герцогиня хотела, чтобы девочки больше времени проводили на воздухе. Часто в саду Гамильтон или на заднем дворе дома к дочерям присоединялся герцог, и они вместе играли в классики, прятки или в «сардины». По мере роста доверия к Кроуфи со стороны Йорков география походов расширялась. Они вместе катались на метро, на лодке по Темзе и даже, после настойчивых просьб Елизаветы, на верхей площадке двухэтажного автобуса. Гувернантка быстро поняла, что девочки хотели узнать то, что для их сверстников представляло каждодневную привычку.

Вместе с подружкой Соней Грэм-Ходжсон Елизавета брала уроки танцев у Маргерит Вакани, и будущая королева оказалась прекрасной исполнительницей шотландских танцев. Но особой популярностью пользовалась чечетка в исполнении Фреда Астера и Джинджер Роджерс. В то время Елизавета особенно любила хит 1935 года «Щека к щеке».

Уроки музыки принцессы брали у Мэйбл Ландер, которая училась в Новой венской школе. Иногда Елизавета вместе с матерью пела английские баллады, афро-американские спиричуэлс, а также ирландские напевы, из которых ей особенно нравилась «Песня плывущих на остров Скай». Когда Маргарет подросла, старшая сестра была поражена, как легко она подхватывала мелодию на слух. Уроки французского, которые часто проходили во время отпуска Кроуфи, не пользовались популярностью. Однажды, очевидно в качестве протеста против надоевшего урока, томившаяся от скуки Елизавета взяла серебряную чернильницу и вылила чернила на свои белокурые локоны. «Француженка» мадемуазель Ландерс упала в обморок и, придя в себя, удалилась, предоставив другим разбираться с «чернильным» делом.

Музыка, танцы и уроки рисования, перемежавшиеся с нерегулярными уроками французского, шли по заведенному порядку, но Кроуфи чувствовала, что принцессам нужно общение со сверстниками. «В те дни мы жили в башне из слоновой кости, в абсолютной изоляции от реального мира», – вспоминала она в мемуарах «Маленькие принцессы»35.

Одним из бесспорных достижений Кроуфи можно считать создание в 1937 году двух групп девочек – скаутов и брауни. Наконец сестры могли общаться со своими сверстницами. Тридцать четыре девочки еженедельно встречались в Букингемском дворце. Это были дети дворцовых служащих, друзей и придворных. Елизавета была заместителем своей старшей кузины леди Памелы Маунтбеттен в группе патрулей зимородков. Маргарет в силу малого возраста не могла стать настоящим скаутом, и для нее создали специальную младшую группу патрулей – брауни.

Возможность играть с детьми своего возраста оказалась очень своевременной, так как их жизнь радикально изменилась после переезда в Букингемский дворец весной того года. Куда бы ни пошла Елизавета, ее повсюду сопровождал детектив, имевший способность оставаться невидимкой к большому удовольствию девочек. Елизавета теперь чаще говорила «король и королева», а не «папа и мама». Ей чаще, чем в резиденции на Пиккадилли, 145, кланялись, да и сама она немало приседала в поклонах. Даже детские меню писались здесь на французском, как и те, которые предназначались для короля и королевы. Что касается вечерних боев с подушками и других веселых забав, принятых на Пиккадилли, то они скоро отошли в далекое прошлое. Родители были слишком заняты. Помимо игры в кегли в длинных дворцовых коридорах было еще одно преимущество жизни в статусе дворцовых принцесс: когда они проходили мимо сторожевых постов охраны дворца, гвардейцы брали на караул. Ходить взад и вперед перед охраной стало новой игрой, и Елизавета не уставала в нее играть.

Но волнение перед предстоящей коронацией в мае 1937 года затмевало все. Королева Мария рассматривала это событие как возможность поведать всем о коронации Георга IV в 1821 году и рассказывала принцессам о символизме и значении церемонии коронации. По словам Кроуфи, к моменту церемонии Елизавета стала настоящим экспертом. Вполне возможно, что не менее, чем обряды и ритуалы церемонии, принцесс привлекала возможность впервые надеть длинные платья и легкие короны, которые придумал для них отец. «Они робко подошли ко мне, немного напуганные своим собственным великолепием и первыми в жизни длинными платьями», – вспоминала Кроуфи 36.

В своей серьезной и по-матерински заботливой манере одиннадцатилетняя принцесса больше всего беспокоилась, как поведет себя шестилетняя сестра. Она помнила случай, когда ее пригласили быть одной из подружек невесты на свадьбе дяди, герцога Кентского и принцессы Марины Греческой и Датской в Вестминстерском аббатстве в ноябре 1934 года. Маргарет разрешили тихо посидеть рядом с матерью. Однако, когда старшая сестра появилась в проходе, неся шлейф невесты, Маргарет начала энергично махать ей рукой, возможно, специально, чтобы отвлечь внимание сестры от торжественной миссии. Но Елизавету было не так-то просто сбить с толку. Она строго посмотрела на сестру и неодобрительно покачала головой, пресекая дальнейшие вольности. Елизавета страшилась повторения этого случая на коронации. Но после окончания церемонии она с радостью доложила Кроуфи, что сестра вела себя прекрасно. Девочки были достойны похвалы еще и потому, что им почти не удалось поспать в ночь перед коронацией из-за шума и пения толпы, ожидавшей начала коронации за стенами дворца.

Принцесса Елизавета записала свои впечатления об этом историческом дне в линованной тетрадке, которую она аккуратно перевязала алой лентой. На обложке она сделала трогательную надпись красным карандашом: «Коронация, 12 мая 1937 года. Маме и папе в память о Коронации от Лилибет, написано ее собственной рукой»37. Она описывала, как ее разбудили звуки оркестра Королевских морских пехотинцев, игравшего за окном ее спальни. Затем, закутавшись в пуховое одеяло, они вместе с Бобо Макдональд «прилипли к окну, наблюдая за происходящим в холодном тумане наступающего дня»38. После завтрака они надели платья и продефилировали друг перед другом, а потом пошли показаться родителям, которые одевались для предстоящей церемонии.

Пожелав им удачи, принцессы и королева Мария направились в Вестминстерское аббатство в парадной карете под стук лошадиных копыт.

Обеих принцесс заворожили блеск и красота церемонии, и они были разочарованы, узнав, что их бабушка мало что помнит о собственной коронации. В какой-то момент, когда казалось, что молитвам не будет конца, Елизавета открыла программу, указала бабушке на слово КОНЕЦ, и они переглянулись с заговорщическим видом.

Коронация стала для Елизаветы примером живой истории, творящейся прямо на глазах. Посвящение принцессы в науку королевского церемониала продолжилось на приеме в саду Букингемского дворца. Вскоре пришел черед церемонии Выноса знамени, и, наконец, в часовне Святого Георгия в Виндзорском замке состоялась старинная церемония Ордена Подвязки.

После того как надежда на появление брата исчезла, Елизавету стали обучать королевскому ремеслу более интенсивно. Так, когда в марте 1938 года в Лондон прибыл новый посол Соединенных Штатов при суде Сент-Джеймса Джозеф П. Кеннеди, на обеде в Виндзорском дворце рядом с королем сидела его старшая дочь. Чтобы Маргарет не чувствовала себя обделенной, ей позволили вместе с остальными членами королевской семьи сопровождать чету Кеннеди на прогулке в парке Фрогмор. В марте 1939 года принцесса вместе с отцом сопровождала президента Франции Лебрена по дороге из Букингемского дворца на станцию Виктория, откуда после государственного визита уезжала французская делегация.