Помимо стряпанья пропагандистских плакатов, отдел кадров брался за дело лично: ставили палатки на перекрестках Шичжоу, расклеивали на стенах объявления о найме на работу и размещали рекламу в приложениях. В общем, к каким только способам ни прибегали, неустанно зазывая на работу. Стоило кому-то прийти устраиваться, детали их не волновали, они сразу же отправляли человека на распределительную площадку отрабатывать испытательный срок. В конце концов и у них проверяли KPI (ключевой показатель эффективности). Должно быть, по этой причине некоторые из тех, кого присылали на испытательный срок, явно не годились. Например, пришла как-то девушка: ручки и ножки тоненькие, роста небольшого – просто образец человека, который с этой работой не справится. Но раз человека прислали, отослать обратно в отдел кадров нельзя, как и передать другой бригаде, так что пусть попытается. В душе бригадир не очень-то хотел брать таких: боялся, что она будет работать медленно и потянет за собой всю бригаду или не выдержит трудностей и сбежит месяца через два, так что время окажется потрачено впустую. Во время испытательного срока бригадир настойчиво просил нас ей не помогать. Я говорил уже, что на деле испытательный срок – самое тяжелое. Даже людям, которые раньше не занимались подобной работой, требовалось две-три недели на адаптацию; что уж говорить о тех, у кого изначально неподходящие физические данные. А если человек такой заморыш, как она, мы тем более не можем помогать, поскольку это ее только собьет с толку: решит, будто в силах справиться с обязанностями. Она непременно должна вкусить всю горечь этой работы, и если по окончании испытательного срока почувствует, что справится, сможет продержаться и дальше. И наоборот, крепким и мускулистым позволялось протянуть руку помощи.

Когда я сам проходил испытательный срок, то не владел техникой, как вываливать посылки из тюков. Когда требовалось вытаскивать их из холщовых мешков, я не пользовался большим и указательным пальцем, чтобы зажать пакет по краям, а поддевал посылку только указательным и тянул. В моменте боли не почувствовал, зато после того, как три ночи подряд тянул посылки, ногти на указательных пальцах отслоились, через несколько дней почернели, а потом и вовсе отвалились. Новые начали отрастать через два-три месяца.

Однако были среди нас и инвалиды, которых необходимо зачислять на работу согласно постановлению политического курса – каждое предприятие обязано обеспечить определенный процент рабочих мест для инвалидов, исходя из общего числа работников. Говорят, раньше наша компания не выполняла эту норму, и ее оштрафовали на немалую сумму. Люди с инвалидностью могут работать, к тому же существуют должности, где между ними и обычными людьми разницы нет. Просто из-за физических ограничений они не в состоянии переходить с места на место. Так, хромой не сможет заниматься вываливанием тюков и упаковкой посылок, ведь и то и другое требует постоянного движения – мои абсолютно новые кроссовки из «Декатлона» износились за четыре месяца. Это лишь добавляло хлопот бригадирам при распределении рабочих мест. Поэтому они не очень-то любили таких людей и временами даже насмехались над ними.

Наверно, в любом коллективе найдутся изгои, и наша бригада не стала исключением. Была девушка, только закончившая школу, лет восемнадцати-девятнадцати, – одна из самых молодых в нашей бригаде. Худая и маленькая, силы ей недоставало, двигалась медленно, к тому же ее можно было назвать малость туповатой. Она часто тянула всех назад на конвейере, так что другим приходилось ей помогать, а иногда даже останавливать конвейер. Характер у нее был довольно нелюдимый, и в бригаде она не нашла ни одного приятеля, с кем бы поладила. В результате почти все испытывали к ней неприязнь, давали обидные прозвища, смеялись над ней в лицо, могли и прикрикнуть. Будь я на ее месте, в подобной обстановке недолго бы продержался. Но психологически она оказалась покрепче меня, или, быть может, бесчувственнее – или ее вообще не заботило мнение окружающих. Так или иначе, продержалась она довольно долго, намного дольше, чем я предполагал. Я старался быть с ней максимально дружелюбным – ничем больше не мог помочь. Однажды она даже расплакалась от злости и убежала посреди ночи, твердо заявив, что бросает работу. Бригадир лишь вздохнул с облегчением, поскольку тоже хотел вывести из бригады людей с низкой производительностью, а она упорно держалась за должность, которая была ей не по плечу. Бригадир ничего не мог поделать. Через два дня эта сестрица попросилась обратно, и бригадир, естественно, отказал. Но ее парень тоже работал на распределительной площадке в погрузке. Он привел девушку просить снисхождения, очень долго донимал бригадира – все мы, в конце концов, работали в одной компании, постоянно сталкивались друг с другом, к тому же все – простые труженики, к чему усложнять друг другу жизнь? В итоге бригадир уступил: она вернулась к нам и продолжила страдать.

Когда я только устроился, пришел еще один новичок, всего на несколько дней позже меня. В первый день испытательного срока бригадир попросил меня отвести его в столовую, и с тех пор он ходил за мной хвостом, хотел даже заранее договориться о встрече по пути на работу, чтобы вместе дойти. И попросил выходной на тот же день, что и у меня, чтобы пойти куда-нибудь развлечься, но, к счастью, бригадир отказал.

Другие подумали, что мы уже были знакомы раньше. От подобного поведения я испытывал дискомфорт, однако отказать было неловко: как-никак он очень дружелюбный. К тому же был у него недостаток – любил хвастаться, постоянно говорил про себя, какой он крутой, все в этой жизни умеет и раньше управлял столькими людьми, в драке может одолеть шестерых-семерых и все в таком же духе. Я слушал и кивал, а сказать, что не верю ни единому его слову, так и не посмел. Я подумал: каким же пустым или неуверенным в себе надо быть, чтобы пускать пыль в глаза. Сейчас, оглядываясь назад, я стал намного лучше понимать его тогдашнее поведение. Мы ведь пришли на собеседование по отдельности, в компании никого не знали, да и приступили к работе практически в одно и то же время, так что нас объединяли общие интересы и взгляды на многие вопросы. Если бы мы заключили между собой союз, это принесло бы выгоду обоим. В новой обстановке рискованно сражаться в одиночку: если не повезет, окажешься отрезанным от коллектива, как та сестрица^[16]. И когда он увидел меня в первый день, сразу все это осознал; я, бестолковый, напротив, не понимал его намерений.

Еще в нашу бригаду пришла одна беременная, по рекомендации парня, который работал там же. Изначально отдел кадров установил правило: пары не могут работать в одной бригаде, но, скорее всего, ее парень сперва скрывал отношения. Когда же дерево стало лодкой, бригадиру пришлось пойти на уступки. Сразу после ее прихода живота не было заметно, к тому же она была молодой, двадцать с небольшим, и очень здоровой, без труда справлялась с работой. Постепенно живот начал расти, она чувствовала себя все хуже: как-никак это тяжелый физический труд на всю ночь. Кто-то начал перешептываться, качая головами и описывая происходящее как «человеческую трагедию». Ее парень любил азартные игры, покупал лотерейные билеты через приложение, в общем, ничем не отличался от лудоманов. Как только получал зарплату, проигрывал все подчистую за несколько дней, а потом жил и ел на деньги девушки, да еще просил занять у нас – сам-то уже назанимал у кого только можно, и снова одалживать было стыдно. Мало-помалу между ними начали вспыхивать ссоры, главным образом, выплескивала недовольство девушка. Впрочем, характер у него был неплохой, он никогда не злился, но что толку от спокойного характера – все равно что кастрюля без дна: даже если крышка не знает износу, какая польза от такой кастрюли? В конце концов, как-то ночью та беременная убежала в слезах, скорее всего, устала и злилась и не могла больше сохранять невозмутимый вид.

На следующий день уволилась, и больше я ее не видел. Тот мужчина оставался на работе вплоть до моего увольнения. Вскоре завел новую девушку: замужнюю, при этом она вышла на заработки в одиночку. Когда в разговоре упоминали беременную, лицо его заливала краска стыда, он говорил, что собирается все возместить, однако я не знаю, выполнил ли обещание. И все же потом он бросил играть, возможно, никто больше не занимал, ну или приложение заблокировали. С самого начала и до конца мы оставались в стороне, молча наблюдая за развитием событий. Никто не пытался учить его жизни, никто не протянул руку помощи беременной; самое большее, что мы могли сделать, – утешить ее парой фраз. На каждого из нас наваливались собственные проблемы, у каждого не ладилось что-то в семье, и сил позаботиться о ком-то еще уже не оставалось. Подобная работа загоняет под пресс, поток сочувствия иссякает, и люди, сами не замечая, становятся черствыми и равнодушными.

А еще от этой работы портился характер, поскольку из-за длительного бодрствования по ночам и физического перенапряжения люди хуже контролировали эмоции. Я даже поссорился с двумя коллегами из своей бригады, причем поругались мы довольно сильно. Один из них, когда мы работали в паре, слишком уж внаглую тянул время, еще и настроение у него было дурное, язык грубый: он считал, будто выплывать за счет других в порядке вещей. Другой оказался еще хуже: тяжелые задачи взваливал на меня, себе выбирал самое легкое, причем поступал так всякий раз. И настолько обнаглел, что уже не скрывал потребительское отношение к другим. Я чуть его не побил – в тот момент у меня так и чесались кулаки, все равно было, с кем подраться; а он прекрасно подходил. Но завязать драку – значит оказаться уволенным, пусть даже забьете стрелку вне работы. Если компания узнает, все равно уволит, так что, к счастью, мы так и не подрались.

На самом деле все в бригаде довольно снисходительно относились к тем, кто только делал вид, что работает, поскольку изначально невозможно распределить рабочую нагрузку и доход на каждого по справедливости. Если нерасторопный коллега не тянет за собой всю бригаду, уже хорошо. К тому же у тех, кто медлил, характер, как правило, получше, чем у многих: должно быть, их грызла совесть.

Нашу заработную плату рассчитывали следующим образом: в бригаде из больше чем пятидесяти человек каждого, в зависимости от рабочих показателей, оценивали на A, B и C. Среди них десять человек, продемонстрировавших наибольшую эффективность, получали A; те, кто совершил грубую ошибку, например, потерял посылку, неправильно рассортировал, самовольно покинул рабочее место или не выполнил распоряжение бригадира, получали С; всех прочих оценивали на B. Зарплата для оценки А составляла чуть больше 5000 юаней чистыми, для оценки B – 4700 юаней, а с оценкой С получали примерно 4300 юаней. Зарплата могла меняться в зависимости от общего объема посылок за месяц. Поскольку оценка C считалась наказанием, достаточно было не совершать грубых промахов, чтобы ее избежать, и потому все старались попадать в показатели оценок A или B. Некоторые уделяли этому особое внимание: второй, с кем я поссорился, всегда требовал разъяснений у бригадира, если не получал A, и таким образом давил на него. Но еще большее количество людей занимали пассивную позицию: хоть и жаловались время от времени, не собирались бороться за оценку A. Как правило, подобные люди не желали изнурять себя еще сильнее, не собирались тратить больше сил; а может, и сами понимали, что даже если начнут вкалывать, им будет сложно выделиться среди прочих. Поэтому лучше делать поменьше, чтобы не допускать ошибок и не получить C. Первый, с кем я поругался, относился как раз к таким.