– Это потом. А сейчас? Сейчас тысячи богомолов штурмуют Периметр. Они не узнают, что матка погибла – они же не телепаты. Для наших на стенах Периметра ничего не изменится. Богомолы продолжат атаку, люди продолжат умирать. То, что мы здесь никак не спасет ни единой жизни там.

Тишина. Тяжелая, как бомба на наших плечах. Все обдумывали мои слова и приходили к тому же выводу.

– Черт, – выдохнул Толик. – Санек прав. Значит, всё зря.

– Не зря, – возразил Капеллан, но без убежденности. – "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих." Евангелие от Иоанна.

Настроение упало еще ниже.

– Кстати, – вдруг спросил я, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. – Как богомолы общаются между собой?

– Писк, больше похожий на ультразвук, – ответил Капеллан. – Частоты на пороге слышимости. Сложная система сигналов.

– И далеко этот ультразвук распространяется?

Капеллан прищурился:

– Если думаешь, что матка успеет позвать на помощь… Мы слишком глубоко. Сотни метров породы глушат сигнал. К тому же вакуумная бомба – это миллисекунды. Она даже пискнуть не успеет.

Я машинально кивнул, но одна мыслишка продолжала вертеться в голове. Что-то крутилось на краю сознания, но никак не могло оформиться…

Вдруг я остановился так резко, что Толик врезался в меня сзади.

– Санек, какого черта?!

Но я не двигался. Пазл в голове начал складываться.

– Толик, – медленно проговорил я. – А что если…

– Мы на месте, – прошептала Яна, прервав мои мысли.

Глава 2

Камера мамки-богомолихи открывалась впереди как врата в персональный ад – широкий проход, уходящий в зеленоватое свечение биолюминесценции. От входа тянуло теплом и затхлым запахом. Мы остановились метрах в сорока от входа, прижавшись к стене туннеля.

Яна склонилась над сканером, регулируя настройки с сосредоточенностью хирурга над открытым сердцем. Зеленоватый свет экрана отражался в ее карих глазах, превращая их в нефритовые. Она снова прикусила губу – верный признак того, что увиденное ей не нравится.

– Плохие новости, – прошептала она так тихо, что я едва расслышал. – Камера огромная. Минимум сто пятьдесят метров в диаметре, и это только основной зал. Там есть ответвления, арки, боковые камеры… Это целый подземный дворец.

– Сколько их там? – Капеллан смотрел на вход, словно ожидал, что оттуда вот-вот выскочит орда насекомых.

– Информация подтверждается, около полусотни взрослых особей. Все внутри, вокруг матки. Охраны у входа нет – видимо, не ждут гостей.

– Отлично, – пробормотал Толик. – Всего-то полсотни. На каждого по восемь с половиной богомола. Прекрасное соотношение для последней рукопашной.

Мы аккуратно опустили бомбу на пол туннеля. Двухсоткилограммовая красавица легла на каменный пол с едва слышным стуком, который в тишине пещеры прозвучал как выстрел. Все замерли, прислушиваясь. Из камеры не доносилось ничего тревожного – только та же пульсация.

Яна еще раз взглянула на сканер, потом на бомбу, потом на расстояние до входа. В ее глазах я увидел сомнение – то самое, которое появляется у пилота, когда он понимает, что полосы для посадки не хватит.

– Нужно подойти ближе, – сказала она, и хотя говорила шепотом, решимость в голосе была железной.

– С ума сошла, капитан? – Капеллан покачал головой. – Мы и так слишком близко. Еще шаг – и они нас учуют.

– Смотри сам, – Яна повернула экран сканера к нему. – Видишь эти ответвления? Боковые камеры… Взрыв на таком расстоянии накроет только центральный зал. Максимум – убьет половину. Матка в дальней части, за той аркой. Ударная волна дойдет ослабленной. Она может выжить.

– Может, – согласился Капеллан. – А может и нет. Вакуумная бомба – это не просто взрыв. Это выжигание кислорода, чудовищный перепад давления. Даже если матка за аркой, ее либо убьет, либо серьезно ранит.

– "Либо" – недостаточно хорошо, – Яна упрямо покачала головой. – Нужна гарантия. Нужно поднести бомбу прямо ко входу. Или еще лучше – внутрь.

– Исключено, – отрезал Капеллан. – Подойдем ближе – они нас заметят. Пятьдесят взрослых богомолов против шестерых солдат – это даже не бой, это бойня. Мы и пискнуть не успеем.

– Но если мамаша выживет…

– Если выживет, мы вернемся и добьем ее, – Капеллан говорил тоном человека, объясняющего ребенку, почему нельзя совать пальцы в розетку. – После взрыва там будет хаос. Раненые, дезориентированные. Вот тогда и зачистим всех, кто уцелеет.

– Наивный ты человек, старшина, – Яна покачала головой, и в ее голосе прозвучала горькая ирония. – Если мамаша уцелеет, даже раненая, она уйдет так глубоко в пещеры, что мы ее год искать будем.

– Матка от кладки не уйдет, – в свою очередь возразил Капеллан. – Инстинкт сильнее страха. Она останется защищать яйца.

– Мертвая матка яйца не защитит, – парировала Яна.

Они смотрели друг на друга как два упрямых барана на узком мосту. Оба правы, оба не хотят уступать, и оба понимают, что времени на долгие споры нет.

– Ставим здесь, – безапелляционно произнес Капеллан. – Риск минимальный, эффект достаточный.

Яна еще секунду колебалась, глядя на сканер, потом сдалась:

– Ладно. Но если эта тварь уцелеет, это будет на вашей совести, старшина.

– На все воля Божья, – пробормотал Капеллан.

Толик, наблюдавший за спором с видом зрителя на теннисном матче, вдруг задал вполне резонный вопрос:

– А как вообще взрывать будем? У нас же нет детонатора с таймером. И дистанционного управления тоже нет. Что, подожжем фитиль и побежим?

Капеллан усмехнулся – впервые за все время нашего путешествия я увидел на его лице что-то похожее на улыбку:

– Смотри и учись, сын мой.

Он достал из подсумка три ручные гранаты направленного действия – те самые РГН-7, которые мы называли "лягушками" за характерную приплюснутую форму. Но делал он с ними что-то странное. Примагнитил к корпусу бомбы в разных точках, потом начал что-то настраивать на каждой.

– Что это? – спросил я, наблюдая за его манипуляциями.

– Старый разведческий трюк, – пояснил Капеллан, активируя что-то на первой гранате. – Режим "растяжка". Вместо обычного взрывателя граната проецирует тонкий лазерный луч. Невидимый глазу, но датчик улавливает. Кто-то пересекает луч – граната детонирует.

Из первой гранаты действительно протянулась тонкая красная нить. Капеллан аккуратно направил ее поперек прохода, потом активировал вторую гранату, создав перекрестие лучей на высоте примерно метр от пола. Третья граната добавила диагональный луч.

– Идеальная ловушка, – с профессиональным восхищением отметил Толик. – Богомол пробежит – заденет луч. Граната рванет, детонирует бомбу. Гениально!

– Все готово. Отходим, – пробормотал Капеллан, отступая от готовой конструкции.

Мы начали медленно пятиться от бомбы, стараясь не шуметь. Тридцать метров, пятьдесят, семьдесят… Красные лучи растяжек остались позади, невидимая смертельная паутина поперек туннеля.

– Ладно, заряд установлен, – зашептал Толик, когда мы отошли метров на сто. – Но как вы заставите богомолов выйти? Они же сидят в своей камере и в ус не дуют.

Капеллан остановился, проверил винтовку, передернул затвор. Щелчок в тишине прозвучал как гром.

– Неразумное ты дитя, Жгутиков, – вздохнул он с видом учителя, в сотый раз объясняющего таблицу умножения. – Иногда самые простые решения – самые эффективные.

Он поднял винтовку, прицелился в сторону входа в камеру и выстрелил.

Грохот выстрела в замкнутом пространстве был оглушительным. Пуля ударила в каменный косяк входа, высекая сноп искр и каменную крошку. Эхо покатилось по туннелям, множась и усиливаясь.

Секунда тишины. Две. Три.

А потом из камеры донесся звук, от которого кровь застыла в жилах. Не просто крик – вопль ярости десятков глоток одновременно. Визг, скрежет, топот множества ног. Богомолы обнаружили врага.

– Йоу! – присвистнул Толик с восхищением пополам с ужасом. – Круто придумано! И что теперь?

– Беги и молись! – рявкнул Капеллан и, развернувшись, рванул прочь от камеры с такой скоростью, что его эндоскафандр взвизгнул от перегрузки.

Яна, Мэри и Кроха среагировали мгновенно – опыт подсказал им, что когда разведчик бежит, надо бежать за ним, а вопросы задавать потом. Они сорвались с места как спринтеры со стартовых колодок.

Мы с Толиком переглянулись. В его глазах я увидел то же, что чувствовал сам – смесь паники, восторга и острого ощущения абсурдности происходящего. Мы стоим в пещере, полной смертоносных насекомых, только что разбудили их, и теперь надо бежать от бомбы, которую сами установили.

– Ну что, валим? – спросил Толик.

– А есть варианты?

Мы рванули следом за остальными.

Бежать в эндоскафандре – особое удовольствие. С одной стороны, усилители позволяют развить скорость профессионального спринтера. С другой – ты чувствуешь себя как в скафандре для глубоководных погружений, пытающимся участвовать в марафоне. Каждый шаг – это борьба с инерцией собственной брони.

Позади нарастал визг. Не просто звук погони – какофония ярости, помноженная на десятки глоток. Топот ног по камню сливался в барабанную дробь. Они шли за нами, и шли быстро.

Впереди маячила спина Крохи – даже в беге великан умудрялся выглядеть массивным как грузовик. Мэри неслась с механической точностью робота, каждый шаг выверен до миллиметра. Яна… Черт, Яна была без бронескафандра! Только летный комбинезон, никакой защиты!

Мысль ударила как электрошок – когда рванет, ее накроет ударной волной. Осколки, пламя, перепад давления…

Туннель разветвлялся впереди. Капеллан, не сбавляя скорости, нырнул в проход. Мы влетели следом, проскочили поворот и…

Визг за спиной вдруг изменил тональность. Из яростного преследования превратился в хаотичный вопль. Потом резко стих.

У меня в голове включился обратный отсчет. Богомолы вышли из камеры. Сейчас они несутся по туннелю. Пар секунд до растяжек…

Взрыв.

Это не было похоже на обычный взрыв – когда бах, и все. Это было как если бы сам воздух решил покончить с собой. Сначала – ослепительная вспышка, превратившая туннель в солнечную корону. Потом – ударная волна, но не наружу, а внутрь, как будто пространство схлопывалось само в себя. И наконец – обратный выброс, чудовищный молот воздуха и пламени, несущийся по туннелям.

Я увидел это краем глаза – как по туннелю за нами катится огненная стена. Увидел, как Яна впереди теряет равновесие от первой волны. Увидел, как она падает, пытается встать, но вторая волна уже близко…

Тело среагировало быстрее мозга. Два прыжка на максимальной мощности эндоскафандра – сервоприводы взвыли, предупреждающие индикаторы вспыхнули красным, но я уже был рядом с ней. Схватил, развернул, прижал к себе и накрыл собой в тот момент, когда мир превратился в ад.

Ударная волна подхватила нас обоих и швырнула как тряпичных кукол. Мы покатились по каменному полу, сплетенные в клубок, мой эндоскафандр скрежетал по камням, высекая искры. Потом – тишина…

Глава 3

Возвращение к реальности произошло как всплытие с глубины – сначала звуки, потом свет. Особенно боль. Мой эндоскафандр выдавал целую симфонию предупреждающих сигналов: нарушение герметизации левого наплечника, повреждение сервоприводов, критический перегрев системы охлаждения. Но я был жив, и что более важно – Яна тоже была жива.

Дым и пыль медленно рассеивались, оседая на стены туннеля серым саваном. В воздухе висел запах озона и чего-то органического – похоже, богомольи останки, испарившиеся в эпицентре взрыва, оставили после себя специфический аромат, напоминающий одновременно паленые перья и жженую резину.

Яна пошевелилась в моих руках и попыталась встать. Я помог ей подняться, придерживая за локоть, и с облегчением отметил, что серьезных повреждений нет – только разорванный рукав комбинезона и странная неуверенность в движениях, характерная для легкой контузии. Она покачнулась, я поймал ее, и она посмотрела на меня с благодарностью, смешанной с чем-то еще – смущением, может быть, или удивлением.