Ана Сакру: Слишком близко к тебе

1. Эмиль

Загородный родительский дом встречает меня кромешной тьмой и звонкой тишиной. Это не удивительно – четвертый час ночи, все давно спят.

Покачиваясь от количества смешанного алкоголя в крови, я устало оседаю на кушетку в прихожей и разуваюсь. В голове до сих пор гудит от клубного шума. Перед глазами кружит вертолётами. Знал же, что ехать тусить с Шолоховым после свадьбы его сестры Миланы так себе идея, но все равно рванул. На хрена…

Девки там были какие-то одинаковые, будто их делали на одной фабрике, ди-джей тухлый, алкоголь уже из ушей лез и только вырубал, а не добавлял веселья. В общем, тоска.

Еще и завтра, чувствую, даже капельница не спасет от дичайшей головной боли. Хорошо, хоть отца сейчас дома нет и читать мне нотации некому. Иначе бы еще выслушивал под тиканье в висках о том, как я бездарно трачу его бабки.

Тяжело поднявшись с кушетки, я бреду к лестнице на второй этаж, на ходу расстегивая рубашку. Осточертевшая за время свадьбы бабочка давно скомкана в кармане брюк.

Преодолев холл, где эхом разлетался только звук моих шагов, я замираю на первых ступенях, прислушиваясь.

Резкие голоса, приглушенные закрытыми дверьми и большим метражом первого этажа, доносятся со стороны гостиной или столовой. Кажется, это отец… Он приехал? Он должен был вернуться из командировки только послезавтра, если я не путаю ничего.

И мама…

Бл… Они что там? Ругаются?

Надеюсь, не из-за меня.

Хотя последние пару лет у них даже погода – повод для взрывного конфликта. Я не берусь судить кто прав из них, а кто виноват. Стараюсь вообще не лезть, да и родители огрызаются, что это не мое дело.

Может и реально не мое…

Но каждый раз, каждая их ссора с криками, обвинениями, слезами матери и угрозами отца как невидимая бетонная плита, размазывающая тебя по земле. Ты просто охреневаешь, наблюдая, и ждешь, когда же прогремит слово "развод", и твой устоявшийся мир рухнет, потому что они начнут разрывать между собой его на куски.

Да, я уже взрослый, мне двадцать один, и я легко могу жить вне родительского дома. Но в нашей семье я не единственный ребенок, а всего лишь старший, и от мысли как это переживут мои младшие сестры, мне, твою мать, дурно. Как это вообще отразится на всех нас. Голоса, доносящиеся из глубины дома, становятся истеричней и громче. Раздается глухой, дребезжащий удар, будто в стену что-то кинули. Вздрагиваю, услышав. По телу мерзкий озноб пробегает, становя дыбом волоски на загривке.

Черт…Не дерутся же они там?!

Помедлив, я разворачиваюсь на лестнице и иду на звук. Зайдя в гостиную, понимаю, что голоса доносятся из отцовского кабинета. Направлюсь туда, стараясь ступать бесшумно, хотя, судя по становящимся всё громче крикам, меня могут не заметить, даже если я настежь распахну дверь и рухну на ковер.

Уже слышу обрывки слов, и от их смысла на коже выступает липкая испарина, а сердце частит в груди болезненно и мелко.

– Сколько я прощала тебе твоих баб! Терпела бесконечно! Делала вид, что верю в эти твои несчастные "командировки" и "совещания"! – надрывно причитает мать, – Меня спрашивали, намекали, а я только улыбалась и строила из себя дуру! Ради тебя! Ты же просил меня не уходить! Умолял! И ты обещал мне, что это все между нами останется! Обещал!

– Рита, ситуация изменилась…– глухо вклинивается отец.

– Изменилась?! Что изменилось? Что?? То, что ты совсем потерял стыд?! Меня вчера буквально завалили фото и видео, как ты сосёшься с этой шмарой на корпоративе "Металлоинвеста" в Челябинске. Сотни людей там, на глазах у всех!

– Не называй ее так, – только и рычит отец с угрозой.

– А как?! Как я должна ее называть?! – взвивается мама, – Лезет к женатому мужику, у которого трое детей! И ты…Я просто не понимаю! Хоть бы молодая какая-то, красивая… Но эта! – и в голосе матери сквозит неподдельное отвращение, – Потасканная, с такой репутацией! Какая-то третьесортная то ли актрисулька, то ли проститутка…А наверно все вместе! Что ты нашел в ней?!

– Не смей так о Вике! – гаркает отец и раздается глухой тяжелый удар. Наверно кулаком по столу.

Я сильнее прижимаюсь ухом к дверному полотну, а мама резко замолкает.

– Не смей, – зло цедит отец, – Не тебе ее судить. Всю жизнь на всем готовом… И уж точно не меня! Без меня ты кто?!

– А вот и узнаем…– дрожит в подступающей слезной истерике мамин голос, – Вот и узнаем, Назар, кто я и что! Все, с меня хватит! Я требую развод!

В кабинете на несколько мгновений повисает гнетущая тишина. И я тоже застываю, словно коченяя изнутри. В ушах фантомный треск стоит рвущейся на ошметки прежней жизни. Это неожиданно тяжело принимать. Под ногами будто пол становится мягким и зубычим. Как топь.

– Хорошо…– тяжело роняет отец. Словно бросает камень.

– И дети останутся со мной, – тут же добавляет мама.

– Что?! С тобой с кем? Где?! У тебя разве что-то есть?! – тут же взбешенно ревет папа.

– Отсужу, у нас все в браке нажито!

– Ты, Рита, не попутала ничего? Смотри, как бы с одними трусами не ушла! Хуй тебе с солью, а не дети! Что ты им дашь?! Чему научишь?! Как ныть и дома сидеть?!

– Ненавижу тебя, ненавижу…– плачет мать, – А ты что дашь? Как вечно дома не быть и по бабам ходить? Это?!

Отец тяжело вздыхает.

– Благополучие я им дам. И будущее, – говорит уже ровнее. Устало.

По кабинету раздаются шаги. Звук открывающейся дверцы, а затем отец, кажется, плескает что-то в стакан или рюмку.

– Значит так, Рит, давай серьезно. Развод я уж и сам хотел. Тут согласен, – говорит деловым тоном, – Судиться ты со мной даже не думай. Сама знаешь, со мной лучше дружить… А я уж не обижу. Столько лет все-таки прожили… Дети…Не нарывайся ты, дурой не будь. Квартиру на Пушкинской отпишу тебе, дом на Кипре. Содержание… Попозже скажу что там, сколько. О детях не заикайся даже. Приезжай, встречайтесь, но жить со мной будут. Иначе конец нашему уговору и будет война, это ясно?

– Зачем тебе это?! – лепечет мама.

– Надо! – отрезает отец, и спокойней, – На, выпей лучше.

Молчат. Я смотрю невидящими глазами в черную пустоту перед собой. Не могу до конца осознать все, что услышал.

– Я завтра тогда соберу вещи, – тихо и рвано выдыхает мама, – Поеду на Пушкинскую.

– Давай, – равнодушно отзывается отец.

– А детям когда скажем? – жалобно спрашивает у него мама.

– А чего тянуть? Толку…

Повисает еще одна непродолжительная пауза, после которой мама неровным голосом, хрипло спрашивает у отца.

– Ты что, эту актрисульку в дом приведешь? Раз защищать кинулся ее…

– А это уже, Рита, не твое дело.

– Мое, тут мои дети, – вскидывается мама снова.

– Нет, и не лезь, если побираться не хочешь на старости лет, – глухо рычит отец.

Мама, всхлипывая, что-то отвечает, но у меня уже нет сил слушать. Кажется вырвет сейчас – так от неприятия и эмоций штормит.

Отшатываюсь от двери и бреду в свою комнату. Там падаю на кровать, не раздеваясь. Мне до жгучих слез жалко мать. Я заранее тону в том кошмаре, что начнется завтра. Пытаюсь подготовиться к нему, но мысли в кучу не собрать. Разрывает. Еще и ответ отца, что может он и притащит в дом какую-то непонятную шлюху, меня просто добил.

Надеюсь, он так пошутил.

Да нет, он не посмеет, нет. Всего лишь хотел уколоть маму и указать ей, где ее место по его мнению. Блефовал. Я уверен!

Но…

Буквально через неделю, самую кошмарную неделю в моей жизни по причине маминого отъезда, истерик сестер и моих стычек с отцом из-за всего этого, я понял, как же ошибался.

Отец посмел.

И не просто посмел привести свою любовницу в дом, а представил ее мне и сестрам как свою будущую жену. А ее дочь- замухрышку с колючим взглядом и идиотским именем Малина (кто вообще в здравом уме так назовет ребенка?!) объявил нашей новой сестренкой.

Ее мерзкая, перекроенная филлерами мать при этом так счастливо улыбалась, будто в лотерею выиграла. О, я уверен, эта Вика так и считает.

Но это она зря. Спорим, она быстро сообразит, что не в сказку попала.

И она, и уж тем более ее стремненькая дочурка, которую батя по неосторожности засунул на первый курс в мой университет.

Малина… С таким именем мне даже стараться не придется, чтобы сделать ее местным посмешищем. Легко! И с огромным удовольствием.

2. Малина

– Маль, ты издеваешься?! – мама обводит мой наряд красноречивым, убийственно пренебрежительным взглядом.

– Что? – огрызаюсь я, не в силах сдержать раздражение.

Нет, я правда не понимаю, что не так. Мы ведь знакомиться едем, верно? То есть показать себя такими, какие мы есть.

Ну так я вот такая, приве-е-ет! И кстати выгляжу, вроде бы, вполне прилично в своих любимых черных палаццо, бордовом топе с металлическими заклепками и белых кедах. Обычная девчонка, какую вы легко можете встретить где угодно – от концерта в клубе до метро.

Потому что я и есть обычная. Обычная, и мне это нравится. Я не собираюсь подстраиваться под очередного непонятного ухажера матери. Пусть он хоть во дворце живет и летает на собственном самолёте. Плевать. Как, я уверена, и ему на меня.

Зачем вообще эти чертовы смотрины?

Не вижу ни одной причины знакомиться с Караевым. Тем более, что, скорее всего, я его больше никогда и не увижу.

– Нет, так ты не пойдешь, Малина, – отрезает мать, и ее гневный румянец пробивается даже сквозь тонну макияжа, – Этот вечер слишком важен для меня. И, поверь мне, дорогая! Для тебя тоже. Для твоего будущего! О, я знаю, что тебе, как обычно, не терпится все испортить. Но я не позволю, ясно?!

На этих словах дышащая огнём родительница подходит к моему шкафу и рывком распахивает его с таким видом, будто собралась порвать на куски все содержимое.

– Давай посмотрим, что тут у тебя, – мама стучит ноготком по нижней губе и принимается суетливо отщелкивать вешалки, – Боже, ну и бардак, ты же девочка! – не забывает причитать при этом, – Вот! Еще один повод тебе серьезней отнестись к этому знакомству. У Назара горничные. Переедем к нему, и хоть вещи твои в порядок приведут.

– Переедем, мам, ты о чем! – закатываю глаза.

Каждый раз она мечтает к кому-то переехать из нашей тесной двушки. Эта пластинка начала уже порядком надоедать.

– В этот раз все серьезно, ядовитая моя, мы планируем…– рассеянно бормочет мама себе под нос, осматривая летнее романтичное платье в цветочек, которое я в последний раз надевала… Никогда!

Я такое не ношу, это мать привезла из Дубая мне в подарок. Естественно, подарок должен нравится ей, а не мне.

– Вот, Малиночка, отлично подойдет, – мама расплывается в довольной улыбке и протягивает мне вешалку с платьем, – Быстро переодевайся! Мне еще тебя накрасить надо, а у нас до того, как за нами заедет водитель Назара, осталось полчаса! Давай-давай, не тяни время.

– Мам, я в нем буду как помесь пирожного и клумбы, нет, – мотаю головой, – Ты посмотри где я, и где это платье?!

– Нет, Маля, это ты посмотри, – тычет мне в лицо пальцем мать, – Посмотри на него внимательно и веди себя подобающе этому платью в гостях, ты меня поняла? То есть будь милой, скромной, молчи и улыбайся.

Я тяжело смотрю на нее исподлобья. Мама длинно выдыхает и обнимает меня за плечи, с мольбой заглядывая в глаза.

– Малина, – меняя тактику, говорит тихо и вкрадчиво, – Дочь, это очень важно для меня. Правда. Я тебя очень прошу…Пожалуйста…

Молчим с секунду, соревнуясь в упертости, но…Ей это реально важнее, чем мне. Так что я, скривившись, сдаюсь.

– Ла-а-адно, – забираю платье из ее рук.

Черт с ним, покорчу из себя бессловесную и бесхребетную принцессу пару часов. Если маме так хочется верить, что в этот раз с этим очередным официально женатым и охренительно богатым мужиком у нее что-то выгорит, то кто я такая, чтобы ее переубеждать.