Торопливо переодеваюсь и мама тут же уводит меня в свою спальню, чтобы сделать макияж невинной овцы с розовым губами, щеками и даже веками. А затем заплетает мне нетугую косу. Косу!

Для того, чтобы окончательно перевоплотиться из современной девушки в пастушку с пасторальной картинки, мне не хватает разве только венка из полевых цветов и какой-нибудь дудочки.

– Ты у меня очень красивая, Малина, – подбадривает мама, стоя за моей спиной и довольно разглядывая плоды своих трудов в зеркале, – Может только брови стоило бы тоньше выщипывать…– задумчиво.

– Нет, – тут же отрезаю я.

– И губы..– мама как обычно не слышит, продолжая мечтать вслух перекроить меня в свою копию, – Ну почему ты не хочешь их хоть чуть-чуть подколоть, такие тонкие…!

– Мама, нет, отстань! – я вскакиваю со стула и отхожу от нее подальше из-за дурацкого ощущения, что она меня схватит и начнет колоть филлеры прямо сейчас.

– О, какая же ты! Моя Фаина бы очень натурально все сделала, – раздраженно фырчит мама, – Наслушалась бабушку свою, нашла кого! Для нее седину закрасить и то было преступлением, но ты то что пещерная такая, Маля!

Она говорит это привычно и без особого желания уколоть. Между делом, пока проверяет содержимое своей сумочки и берет в руки телефон.

А я не могу. Ребра будто стягивает. Так тесно, что не вздохнуть. И внутри начинает дребезжать. Потому что по бабушке я очень скучаю. Она умерла год назад, но для меня это до сих пор словно было вчера. Ведь она воспитывала меня. Любимая, родная, самая лучшая…И то, как мама все время отзывается о ней, снисходительно и без особой тоски, меня бесконечно глубоко ранит.

Каждый раз.

– Маль, водитель уже приехал, пошли? – вскидывает мать на меня взгляд, отрываясь от телефона.

– Пошли, – рассеянно отзываюсь я, пряча свою обиду поглубже.

Какой смысл что-то маме предъявлять по этому поводу? Любовь к кому-то либо есть, либо ее нет. И так бывает, что ее нет даже к самым близким.

3. Малина

Никогда не считала себя особо впечатлительной, но, когда представительское авто, везущее нас с матерью, вкатывается в огромный, ухоженный двор, больше напоминающий дворцовый парк, и тормозит у внушительного футуристичного особняка, я, признаюсь, робею.

Глянцевое стекло стен слепит глаза. Отделка под черное дерево вселяет смутную тревогу, и вообще все такое… кричаще первоклассное, что у меня пересыхает в горле.

Как бы не было это глупо, но я чувствую себя мошенницей, которая пробралась на закрытую вечеринку под чужим именем для того, чтобы стащить бриллианты у беспечных гостей. Еще это платье дурацкое, прическа, макияж… Абсолютно все лишь усиливает ощущение себя как дешевой подделки.

– Красивый дом, да? – хмыкает мать с заметными нотками самодовольства. Будто сама его спроектировала, – Около восьмисот квадратов…– многозначительно шепчет мне на ухо, пока водитель обходит машину, чтобы открыть нам дверь.

У меня глаз дергается от того, как пошло звучит это замечание. Не удивлюсь, если она и рыночную стоимость мне сейчас озвучит. Благо, дверь авто распахивается, спасая меня от цифр.

Мама выходит первая, я вслед за ней. Водитель сопровождает нас к парадному входу, отчитываясь об этом в наушник.

Стеклянные глянцевые двери дома разъезжаются, и на пороге появляется высокий, грузный мужчина. Я узнаю его сразу, так как видела с ним добрую сотню фотографий. На мамином телефоне и в сети, когда от нечего делать искала информацию о новом мамином любовнике.

– Назар! – мама радостно вскрикивает и ускоряет шаг, кидаясь ему навстречу.

Я же наоборот отстаю, давая себе возможность спокойно его рассмотреть. На фото Караев Назар Егорович выглядел менее лощеным и представительным, ведь пиксели не способны передать властную давящую ауру, которая сейчас окутывает меня плотным удушливым облаком даже на расстоянии нескольких метров.

Караева сложно назвать красивым, но у него именно то лицо, которое вы мгновенно вычлените из толпы и запомните надолго. Сильные залысины на высоком выпуклом лбу, черные прилизанные волосы, крупный нос, широкие брови, мощный, выступающий вперед подбородок.

И абсолютно волчий, тяжелый взгляд глубоко посаженных карих глаз. Он мажет по мне этим взглядом лишь секунду, но между лопаток мгновенно выступает прохладная испарина. Сжимаю повлажневшие ладони, приближаясь. Улыбнуться просто не могу. Мужчина мне не то, чтобы не нравится, скорее сковывает одним своим видом. И требуется несколько секунд, чтобы взять себя в руки и отбросить это чувство.

В конце концов, что он мне сделает? Ничего. И, вероятнее всего, мы видимся в первый и последний раз.

– Здравствуйте, – я становлюсь рядом с матерью, которой Караев по-хозяйски положил руку на плечи, притягивая к себе.

– Назар, познакомься, это моя дочь Малина, – щебечет мама ласковым до неузнаваемости голосом, который будто даже стал выше на пару тонов.

При этом смотрит она на Караева с абсолютным обожанием. Как на божество. Так искренне и восхищенно, что и в голову не придет, что она только что считала квадратные метры в его особняке.

Впрочем, я вполне верю, что для нее одно совершенно не исключает другое, а скорее наоборот. Верю, но мысленно мне хочется скривиться.

– Очень приятно, Малина, Назар Егорович, – улыбается мне Караев одними губами и кивает на дом, – Ну что, пойдемте? Ужин сейчас уже накроют, а пока познакомлю вас со своими детьми.

Э, детьми?!

Какими еще детьми? Может еще и с женой познакомит?!

Я замираю на месте, думая, что ни про каких детей уговора не было!

А мать с Караевым уже переступают порог. Мама, заметив, что я отстала, оборачивается и нетерпеливо машет мне рукой.

– Маль, не отставай!

И мне ничего не остается, как побрести вслед за ними.

Нервно одернув юбку, переступаю порог. Разуваться никто не предлагает, так и проходим в обуви. Я иду позади Караева и мамы, озираясь по сторонам. Я никогда не была в подобных домах. Мне интересно.

Внутри все дышит воздухом и светом. Стены белые, но много разнообразных дизайнерских элементов. Лепнина, мозаика, различные вставки, картины. Мебель в современном стиле, все очень лаконично и… Как-то не уютно что ли. Обезличено. Будто мы бродим по гостинице или выставочному образцу.

Ни одной семейной фотографии или лишней, лежащей не на своем месте вещи. Ощущение, что никто никогда не касался этих диванных подушек и не ходил по коврам.

В просторной гостиной мое внимание привлекает рояль. Когда я понимаю, какой он фирмы, у меня и вовсе перехватывает дыхание. Замедляю шаг, рассматривая инструмент. Интересно, он тут просто для пафоса или кто-то из Караевых действительно играет. Если первое, то это настоящее преступление.

Но спрашивать я, конечно, не собираюсь, так как клятвенно пообещала маме весь ужин мило улыбаться и молчать.

Заходим в столовую – большую комнату со стеклянной стеной в форме полукруга. Длинный овальный стол уже накрыт, и за ним нас ожидает трое. Девочка младшего школьного возраста, девушка-подросток, может на пару лет младше меня, и парень. Или скорее молодой мужчина. Не берусь судить, сколько ему, но точно старше меня.

Все трое резко оборачиваются на нас и намертво впиваются в мою мать отцовскими карими глазами. И в этих взглядах точно нет и капли дружелюбия. Только неприятие и вражда.

Это настолько очевидно, что даже моя непробиваемая мать сбивается с шага, замирая у стола.

Повисает звенящая, раскалённая пауза. Я в очередной раз думаю, что лучше бы настояла на том, чтобы остаться дома. Хоть на меня и не смотрит никто, но мороз от приема все равно пробирает до костей.

И только Караев-старший, кажется, ничего не замечает, начиная всех друг другу представлять.

– Вика, знакомься, это мои дети. Лиля, – и он указывает на младшую девочку, которая, шмыгнув носом, упрямо задирает подбородок и поджимает потрескавшиеся губы. Ее глаза при этом неестественно сверкают, будто она готова разреветься прямо сейчас, – Диана, – Караев кивает на девочку-подростка, разглядывающую мою мать исподлобья и играющую со столовым ножом, – И Эмиль.

Парень смотрит на мою мать в упор. Под его острыми скулами заметно перекатываются желваки, когда челюсти сжимаются крепче. И все это вместо "здравствуйте" или "привет".

Да-а-а… Очевидно, что нам тут очень "рады". Уже предвкушаю незабываемый ужин… Как же хочется сбежать…!

– А это Малина, дочь Виктории, – невозмутимо продолжает знакомство Назар Егорович, – Уверен, вы подружитесь, – с нажимом, словно это приказ.

Маленькая девочка в ответ молчит, средняя едва слышно фыркает себе под нос, а парень будто только сейчас вообще замечает меня.

Отрывает взгляд от моей мамы и с каким-то непередаваемым унизительным цинизмом рассматривает мою фигуру, неспешно скользя глазами снизу – вверх, пока не добирается до уже раскрасневшегося от унижения и подавляемой злости лица. Он ведь будто не на живого человека смотрит, а на товар, который ему не очень-то и хочется покупать.

Боже, ну и сноб… Хах, это же так легко – им быть за папочкины деньги! Мерзкий… Хоть и красивый такой. Явно не в отца. Был бы как греческий бог, если бы не это брезгливое выражение лица.

Встречаемся глазами. И это вдруг как разряд тока получить. Кидает в дрожь, сердце делает быстрый болезненный скачок, волоски вздыбливаются на затылке. Неприятно, но будоражит. Мне чудом удается удержать лицо.

Не мигая, расплываюсь в лучезарной улыбке, достойной моего дурацкого романтичного платья, и коротко присаживаюсь с намеком на книксен.

Ну меня же попросили милашку исполнить? Легко! Эмиль, или как его там, на это выгибает бровь, обозначая "понятно, дура", и отворачивается, потеряв ко мне интерес.

"Сам мудак", – огрызаюсь про себя.

Только сейчас удается спокойно вдохнуть.

Что ж, можно считать, с произведением первого впечатления я справилась. Осталось пережить следующий час и больше никогда, ни за что не приеду сюда.

– Вика, Малина, присаживайтесь, – тем временем предлагает Назар Егорович, приглашая нас за стол.

Мать он размещает по левую руку от себя, а я оказываюсь ровно напротив Караева-младшего.

4. Малина

В столовой повисает гробовое молчание, пока служанка – не молодая, приятная женщина в форменном костюме, расставляет перед нами горячее – стейк с печеными овощами. Выглядит аппетитно, признаюсь, но при мысли о том, что придется есть в подобной атмосфере в горле разбухает плохо сглатывающийся ком.

Мама рядом перевозбужденно улыбается и нервно комкает салфетку. Рассматривает хмурых детей Назара, сидящих напротив. Диана, средняя, берет столовые приборы, проявляя больший интерес к еде, чем к присутствующим. Маленькая девочка, Лиля, кусая губы, насупившись, вертит вилку и нож в руках. Пробует порезать стейк, но он чуть не улетает с тарелки. Она мгновенно краснеет как помидор и замирает.

Эмиль молча пододвигает к себе тарелку Лили и режет для нее мясо на мелкие кусочки.

– Ей уже девять, она должна с таким справляться сама, – холодно замечает Назар Егорович, но сын даже голову не поворачивает в его сторону, делая вид, что не услышал.

Закончив с мясом, отдает тарелку сестре, та тонко и тихо бормочет ему "спасибо".

Все принимаются за еду. И, когда раздается первый стук приборов, мама решается завести беседу.

– Диана, Назар Егорович сказал, что ты с отличием закончила девятый класс, поздравляю, – обращается к средней девочке.

Та кидает на нее быстрый взгляд и снова опускает глаза в тарелку, методично разрезая стейк.

– Диана, – коротко одергивает девушку отец.

Та, раздраженно вздохнув, снова мельком смотрит на мою мать.

– Да, закончила, – как подачку бросает.

И опять повисает пауза. Которую вновь нарушает моя мама.