Цзиньюань счастливо выдохнул и подобрал потерянный в схватке меч. Как же легко оказалось подчинить эту тварь! Он чувствовал себя Танским монахом, поработившим Царя обезьян!

Цзиньюань занёс меч, чтобы раз и навсегда снести чудовищу голову… и бессильно опустил.

Хрупкое пепельное существо, пронзённое клинками, скованное цепями. Древний магический меч… Что, если он не лжёт? Ведь никто никогда не видел Агатового владыку, все злодеяния совершались лишь его именем. Оклеветать можно и демона.

Цзиньюань не склонен был жалеть злодеев, но истину считал превыше всего.

– Раз ты должен исполнять все мои приказы… отвечай, ты сказал правду о том, что спал триста лет и не посылал своих демонов убивать мастеров Цзянху?

– Я сказал правду, – бесцветно ответил демон.

– Но если ты был скован в сокровищнице, откуда знаешь, что происходило в мире?

Агатовый владыка оскалил клыки.

– Враг… любил будить меня и рассказывать о «моих» подвигах.

– Твой враг?

– Тот, кто сейчас называет себя Агатовым владыкой. Когда-то его называли Белый Яд.

Цзиньюань никогда не слышал этого прозвища, но не стал переспрашивать. Он чувствовал, что какая-то струна натянулась между ними, что демон сейчас вырвется…

– Хорошо. Но почему ты мне подчиняешься, стоит сказать про ад? Отвечай честно!

– Потому что ты теперь мой господин… – Демон взглянул на него презрительно. – Моё тело пропитано ядом: он не даёт мне умереть, превращает в игрушку отравителя. Все эти столетия я пытался сжечь себя изнутри, чтобы освободиться навсегда. У меня почти получилось! Но ты всё испортил, освободил меня… уж не знаю как. Знаю только, что мой пепел проник в твоё тело, а с ним и часть моей силы. А часть твоей жизненной силы проникла, видно, в моё тело и вновь оживила его! Быть связанным… и с кем! Не с воином даже, а с баоцзы!

Цзиньюань вспомнил горечь пепла на языке, и ему стало дурно. Соединиться с этим существом…

– Значит, яд всё ещё в твоём теле, и он заставляет тебя подчиняться тому, кто скажет: «Гореть тебе в…»

– Замолчи!

– …скажет ту фразу. Но как…

– Думаешь, это такой яд, который достаточно глотнуть один раз? Ха! Такие зелья мне нипочём, вышел бы естественным путём!

Заклятие, видно, окончательно спало, потому что демон подошёл и взял его за подбородок, забыв, видно, как Цзиньюань требовал не хватать его.

– Нет… этим ядом смазывают семь золотых игл. Их по одной вставляют в меридианы, медленно… по одной игле в месяц, по одной игле, обжигающей, как раскалённое железо.

Цзиньюань попытался вырваться, но демон без труда удержал его.

– Эта агония всё длится и длится. Сначала иглу вонзают в руку… Больно, неприятно, но эту боль можно вынести. Но пытка длится месяц за месяцем, и ты теряешь разум. Можешь только метаться и кричать. Твоя душа плавится, как воск, и из этого воска можно вылепить всё что угодно. Безжалостного воина. Покорного раба. Неутомимую наложницу. Затем иглы вытаскивают из тебя… И ты умираешь. Не по-настоящему, всего лишь на несколько дней… Чтобы потом прийти в себя и осознать, что ты больше себе не принадлежишь. Даже умереть не способен без повеления хозяина. Рад своей власти, человек?

Цзиньюань отвёл его руку, и на этот раз не встретил сопротивления.

– Никто не должен подвергаться таким пыткам. Но это уже случилось, и возможно, для того, чтобы судьба свела нас.

– А… – Агатовый владыка выглядел даже разочарованным. – Так вот во что ты веришь… В то, что у всего есть смысл. Что ж, поведай мне тогда, просветлённый принц, в чём же был смысл моей агонии?

– В том, чтобы стать лучше, – твёрдо ответил Цзиньюань. – Я не праведник, но я хороший человек, и вся моя семья тоже. Мы заботимся о мире и процветании для нашего народа. Ты страдал, чтобы искупить свои грехи, а теперь у тебя есть шанс помочь Западной Шу и заслужить славу добродетельного существа. Если ты будешь слушаться, я не стану тебя принуждать, но, если будешь упорствовать – силком вытащу тебя из тьмы на свет, как Танский монах – Каменную обезьяну!

– Ну и времена пошли! – Агатовый владыка рассмеялся. – Баоцзы рассуждает об искуплении с такой важностью, будто учёный муж, а не кусок непропечённого теста!

Цзиньюань проглотил обиду, хоть это и далось ему нелегко.

– Ты, кажется, достаточно прожил, чтобы отличать хорошее от дурного, демон. Что тебе стоит послужить благому делу? Или всё твоё существо этому противится?

Агатовый владыка прищурился по-кошачьи, словно задумался о чём-то приятном.

– Значит, помочь твоей Западной Шу… От бездумной куклы тебе будет мало толку, с моим умом ты сможешь добиться большего. Но и у меня будет своя цена.

– Какая? – насторожился Цзиньюань.

– Разумная. Ты поможешь мне покарать того, кто облил грязью моё имя и устроил из гробницы моего императора бандитское логово. Соглашайся, баоцзы, кажется, мы желаем одного и того же.

Цзиньюань улыбнулся, почувствовав себя вдруг невероятно усталым.

– Это благородная цель. Я тебе помогу. Видишь, ты уже встал на путь исправления!

Демон фыркнул и отвернулся, скрестив руки на груди.

– Думай как хочешь, мальчишка. Мечтай, пока можешь.

Он уселся под деревом, скрестив ноги и зажмурившись, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Цзиньюаню самому пришлось собирать хворост и разводить костëр. При себе у него была фляга с водой, рисовая лепëшка да немного вяленого мяса – скудный ужин, но достаточный, чтобы восстановить силы.

Цзиньюань предложил немного и демону, но тот даже не обратил внимания, будто погрузился в медитацию.

Цзиньюань думал, что от усталости заснëт немедленно, но сон не шëл. Из-за Зеркала глубин, положенного под голову, чтобы демон не украл его ненароком, заснуть стало ещë сложнее.

Зеркало напоминало ему об Орхидее. Жива ли она? Удалось ли ей выбраться? Вина грызла его сердце. Стоило закрыть глаза, как из тьмы вокруг костра выступил Лай Бань, а за ним и другие воины, молчаливые тени.

– Думаете о какой-то девчонке, – с упрëком сказал Бань. – А как же я? Ведь мы были как братья…

– А как же мы? – проговорил кто-то в рядах солдат. – Мы доблестно служили вам на южных границах. За что вы отправили нас на смерть?

– Но я не знал! – воскликнул Цзиньюань и проснулся. – Я хотел как лучше… – прошептал он.

Спасти сокровища Цзянху, отомстить за учителя. Ведь это была благородная цель. Ради этой цели он и сам готов был умереть.

Но не умер.

– Никто не знает будущего, – произнëс спокойный, глубокий голос. Цзиньюань ещë не слышал, чтобы демон говорил так печально. – Даже смерть приходит не ко всем.

Себя он имел в виду или кого-то другого?

– Хороший командир заботится о солдатах, как о своих детях. Хороший же вышел из меня отец… Все мои дети погибли в твоей гробнице.

– Это не моя гробница. А солдаты – не твои дети. – Демон вздохнул. – Ты же сам говорил, глупый баоцзы, что веришь в судьбу и не веришь в случайности. Так подумай лучше, зачем судьбе была угодна смерть тех воинов. Твои крики мешают мне медитировать.

Цзиньюань задумался. Ведь верно… не может случиться так, чтобы прекрасная девушка погибла, даже не показав ему своего лица. Не может быть такого, чтобы Бань, верный и преданный слуга, отдал свою жизнь ни за что. Не может быть, чтобы учитель…

Он бросил взгляд на демона, всё так же сидящего под деревом. Возможно, все эти смерти – цена, которую приходится платить за окончательную победу над злом.

Эта мысль не уменьшила его горя, но немного успокоила. Он начал перебирать в голове приказы, которые отдаст по возвращении в столицу: сколько серебра пожаловать семьям погибших, как помочь родителям Лай Баня с погребальными церемониями, как рассказать отцу о случившемся… и сам не заметил, как уснул.

* * *

Цзиньюаню казалось, что он на мгновение закрыл глаза, но, проснувшись, почувствовал, что солнце греет его щёку, услышал, как поют и перекрикиваются птицы… И, ещё не открывая глаз, понял, что на него кто-то смотрит.

Он осторожно глянул из-под ресниц и натолкнулся на немигающий взгляд золотых глаз.

Демон сидел над ним на корточках и задумчиво рассматривал… неужели как добычу?

Будто подтверждая эту загадку, тот облизнулся.

– Как давно я не ел свежих баоцзы! А этот лежит тут и прямо напрашивается! – нарочито громко проговорил он.

Цзиньюань тяжело вздохнул и сел.

– Ты что, правда ел людей? – спросил он, не желая на самом деле знать ответ.

– Я голодал триста лет, уже не помню ни вкуса еды, ни названий любимых блюд. – Демон ухмыльнулся, показывая клыки. – Но, может, если укушу тебя, то вспомню. Смотрел вот на тебя и вспоминал, какая часть у людей самая вкусная. Потроха наверняка горьковаты, живот твой будет слишком жёсткий, одни мышцы… Но, может, то место сзади, где даже у воинов скапливается жирок?

– Эй! – Цзиньюань покраснел, сердитый. Он много времени проводил среди солдат, но так и не приобрёл вкуса к грубым шуткам. – Лучше подумай о том, как тебе выглядеть почеловечнее!

– Человечнее? Я и так прячу свою красоту!

– У тебя жёлтые глаза и клыки. И кожа слишком белая. Когда мы спустимся в долину, в город, люди будут на тебя глазеть.

Демон вздохнул, картинно закрыл лицо рукавами. Цзиньюань решил, что он снова насмехается, но вот Агатовый владыка раздвинул рукава, и оказалось, что лицо его порозовело, глаза сделались карими, как у обычного человека, а зубы стали пусть и крупными, но ровными и обычными.

– Ну? Доволен теперь? Изуродовал меня и заставляешь людям показываться!

Цзиньюань раздражённо вздохнул. Агатовый владыка должен был по справедливости оказаться уродливым монстром, а оказался писаным красавцем. Вот так, видно, зло и совращает людей!

– Ты стал похож на человека, хорошо. Но представляться Агатовым владыкой нельзя. У тебя есть человеческое имя?

– Человеческое имя… – Демон взглянул куда-то мимо Цзиньюаня, словно возвращаясь памятью к далёким временам. – Путешествуя с императором, я назывался Хо Фэнбао. Он был молод, ему это казалось забавным.

– Хо Фэнбао… Как «огненный шторм»? Всё равно мало похоже на настоящее имя. Может быть… хотя бы Хуань?

– Как «сбивающий с толку»? Как «пылающий»? – Демон наклонился к нему. – Или как… «любовник»?

Цзиньюань угрюмо вздохнул.

– Ты и вправду бедствие.

Хуань Фэнбао довольно ухмыльнулся.

– Ты даже не представляешь какое, баоцзы.

Глава 4

Боль.

Боль – лучшее орудие. Но Фэнбао так привык к ней, что позабыл о её силе.

Триста лет боль росла в нëм, словно любимое дитя: вися на железных крюках, пронзавших его плоть, он заставил огонь течь по жилам. Тонкие, едва заметные струйки пламени, чтобы Белый Яд не заметил.

Когда-то Фэнбао гордился своей живучестью: небеса покарали его, но не смогли сломить, а битвы бок о бок с Цин-эром лишь закалили непокорный дух.

Он часто вспоминал одну и ту же картину: армия степняков, которая по всем предсказаниям, по здравому смыслу должна была стереть с лица земли пограничную крепость, втоптать армию Ся в красную пыль, дрогнула в конце концов и повернула обратно в степи. И, глядя с крепостной стены, усеянной трупами, как вражеская конница скачет навстречу багровому солнцу, они с Цин-эром, усталые, окровавленные, обернулись друг к другу.

В летописях рассказано, какую речь величественно произнëс император, какие награды повелел раздать. На деле же в тот миг было не до речей: они с Фэнбао скакали неистово, как сумасшедшие, и орали друг другу в лицо: «Мы бессмертные! МЫ БЕССМЕРТНЫЕ!»

Бессмертные…

Если бы они знали тогда, какое проклятие на себя навлекли.

Но привыкнуть можно ко всему. Даже к бессмертию, в котором есть лишь пламя, выжигающее изнутри, и привкус пепла на языке.

Он почти ушëл. Стал горьким, серым и невесомым, готовым рассыпаться в любой момент. Но тут объявился глупый мальчишка.