Уходить за территорию имения я не стала. Просто погуляла по ночному парку и свернула к конюшне. Там, сидя верхом на бочке, смотрела на звёзды – россыпь искряще-белых точек. Рядом с луной проглядывал тонкий серпик волчьего месяца. Ещё три дня, и в ночном небе опять засияют два светила. Потом луна пойдёт на убыль, и в небе останется только волчий месяц, который тоже исчезнет дня через три. А ещё через два дня луна снова зародится на небе, и дальше цикл пойдёт на повторение.

За углом раздались тяжёлые шаги, и появился старший конюх Е́рха. Он был одного возраста с батюшкой и раньше частенько ездил с ним в качестве кучера. Увидев меня, он остановился и поклонился, ничуть не удивившись. Так уж вышло, что я часто гуляю по ночам.

– Доброй ночки, госпожа.

– Доброй.

Он пристроился рядом на чурбаке, с мечтательным видом уставившись в небо. Я считала, что у Ерхи душа сказителя. Он постоянно мечтал о чём-то, а потом рассказывал. Сказки, основанные на видении неграмотного мужика и наполненные народными суевериями. И от этих незамысловатых сказаний на душе было теплее, чем от мудрых текстов книг с закрученным сюжетом. В них чувствовалось что-то родное. Слушая Ерху, я словно возвращалась в детство, когда восприятие окружающего такое же широкое, как сам мир, и одновременно очень простое. Взрослея, сам становишься сложнее и усложняешь действительность. Мысль становится узкой, будучи не в силах принять мир со всеми его сложными сторонами. И разум уже не может объять слишком многое.

В Ерхе, несмотря на возраст, осталось что-то детское. Наверное, поэтому он так и не обзавёлся семьёй и ничуть об этом не жалел. Люди зачем-то торопятся взрослеть, не давая себе насладиться самым прекрасным периодом в жизни – детством. А ведь именно тогда кажется, что всё может измениться, что любые чудеса возможны, и ты способен прийти в восторг, наблюдая, как капля росы переливается в лучах солнца на узкой зелёной травинке.

– Многие люди любят звёзды, но те не чувствуют того. Сказывают, что ежели падает звезда – рождается человек. А вместо сердца у него та звезда, – тихо произнёс Ерха, глядя на небо. – То хорошее сердце. Оно сияет даже во тьме, и злость людская не властна над ним. Человек с таким сердцем не способен быть несчастным, ибо не любить его нельзя.

От Ерхи слегка пахло перегаром. Быть пьяным или навеселе было для него обычным делом. Он жил в этом состоянии, работал и сказывал.

– Скажи, а ты встречал раньше принцессу? – тихо спросила я.

Он бросил на меня взгляд из-под кустистых бровей.

– Узнали-таки, – тяжело вздохнул Ерха. – Да кто тогда знал, что она принцесса? – помедлив, продолжил он. – Батюшка ваш околдован был ею. Хороша ж была! Крутила им, как хотела. Не сразу, видно, проведала, что затяжелела. До того ли было? Там развлечения, батюшка ваш, поклоннички… А как поняла, поздно стало. Живот уже расти начал. Она тогда не выходила никуда, пока вы на свет не появились. А чрез две седьмицы батюшке вашему вас и отдала, а сама и уехала восвояси. Так вот.

Не знаю, что я хотела услышать. Легче мне не стало.

– Спасибо, – тихо поблагодарила я. – Я пойду.

– Да, ступайте, госпожа. А то утречком и так много шума было. Кабы не проверил кто сон ваш.

Я медленно побрела назад.

* * *

Ерха смотрел вслед удаляющейся юной госпоже, а потом перевёл взгляд на небо.

– А в день, когда вы родились, тожа звезда падала.

* * *

Моего отсутствия никто не заметил. По крайней мере, никто ничего утром мне не сказал. На завтрак пригласили. Горничные, как могли, замаскировали ссадину на лбу. Теперь она была похожа на тонюсенькую царапину. Наагасах встретил меня улыбкой и даже пододвинул стул. Я вежливо пожелала всем приятного аппетита и уткнулась в свою тарелку.

За столом царила вполне дружелюбная атмосфера. Герцог шутливо общался с принцессой, а та благосклонно его слушала. Общение между его сыновьями и моими сёстрами наконец наладилось, и они о чём-то болтали. Отец был крайне благодушен и пытался расшевелить разговором графа Ротрийского, который покидал нас сегодня уже после завтрака. Лицо того было кислым. Очередная женитьба провалилась. Даже мачеха улыбалась вежливой улыбкой, и эта улыбка не давалась ей с трудом.

– Я проявила крайнюю невежливость, – неожиданно произнесла принцесса. – Столько времени нахожусь в гостях и ещё не принесла поздравления по поводу свадьбы вашей дочери, граф.

Улыбка мачехи окостенела. На лице отца мелькнуло беспокойство, но он всё же улыбнулся в ответ.

– Ну что вы, ваше высочество. Вы здесь находитесь по делам государственной важности…

– Всё же это непростительно, – с мягкой улыбкой перебила его принцесса и вдруг обратилась ко мне: – Тебе невероятно повезло, дитя. Наагасах – достойный жених.

Обворожительная улыбка была послана уже наагасаху.

– Спасибо, ваше высочество.

Это был первый раз, когда она заговорила со мной. Всё это время складывалось ощущение, что она меня не замечает, как и моих сестёр.

– Ваша дочь на редкость красива, граф, – продолжала принцесса, обращаясь уже к моему отцу. – Но каждый раз, когда я смотрю на неё, её лицо кажется мне знакомым.

Это был удар. Я видела, как побелело лицо мачехи, а сама принцесса пусть ненадолго, но посмотрела в её сторону и тут же перевела взгляд на отца, который мучительно пытался подобрать достойный ответ. И меня разозлили эти игры. Она совершила преступление, нарушив древнейшие моральные устои! Она бросила меня, как кукушка, предоставив заботу обо мне чужой женщине. И теперь смеет напоминать об этом?! Словно это не её позор, а исключительно нашей семьи! Она понимала, что никто не скажет ей слова против, и сейчас забавлялась тем, что ворошила старые угли.

– Мама, – позвала я.

В столовой замерла испуганная тишина. Я посмотрела на бледное лицо мачехи.

– Вам нехорошо? – спросила я.

Я не помню, когда последний раз называла её мамой. Наверное, в глубоком детстве. Тогда я ещё не могла понять, почему эта женщина не моя мать. Глаза графини слегка расширились.

– Прошу прощения, ваше высочество. – Я взглянула на принцессу. – Моя матушка перенесла недавно сильную простуду и ещё не совсем оправилась. Летняя простуда, она такая коварная…

Сказав это, я опять посмотрела на мачеху.

– Может, вам прилечь? Я провожу вас до комнаты. С делами по хозяйству, думаю, мы с сёстрами справимся. Конечно, вас заменить не сможет ни одна из нас, но вместе мы сладим.

Графиня наконец взяла себя в руки и слабо улыбнулась.

– Не стоит, дорогая, у меня лишь на мгновение закружилась голова, – ласково ответила она. – Прошу прощения, господа.

– Ну что вы, – отмахнулась герцогиня. – Мы все имеем минуты слабости. Верно, ваше высочество?

– Верно, – медленно откликнулась та. Улыбка не исчезла с её лица, но я почувствовала торжество.

– Милая, не сочтите за бестактность, но что у вас с лицом? – Герцогиня обратилась уже ко мне.

– А… – Я смутилась. Как о таком рассказать? Я даже достойную отговорку заранее не придумала.

– Она ударилась головой о камень. – Мачеха сокрушённо прижала кончики пальцев ко лбу. – Сколько раз я говорила девочкам не ходить на эти старые развалины. Но это такое романтичное место в глазах юных дев, что они просто не могут удержаться! Порой мне кажется, что они ещё такие дети.

Сёстры оказались довольно благоразумны, чтобы принять правила игры графини, и их лица приняли виноватые выражения. Только на лице Ларионы мелькнуло тупое удивление.

– Таюна и Дарилла на пару пропадают там довольно часто, воображая себя великими исследователями древностей, – продолжала мачеха.

Я еле удержалась, чтобы не посмотреть на свою пятнадцатилетнюю сестру. Особо близких отношений у нас с ней не было, чтобы где-то шататься на пару.

– У меня даже возникает мысль, что Таюна слишком юна для замужества, – покаянно произнесла мачеха и, обернувшись к наагасаху, добавила: – Она так непосредственна.

– Мне нравится эта непосредственность, – с улыбкой ответил тот.

Разговор плавно свернул на тему детей и их шалостей. Герцогиня с упоением вспоминала проказы своих сыновей, которые периодически возмущенно восклицали: «Мама!» Мои сёстры тихонько хихикали, слушая госпожу Нонелию, а я и почему-то Дарилла виновато молчали. Принцесса улыбалась, но улыбка была какая-то неестественная. Отец расслабился, но не до конца, словно ожидая какой-нибудь новой каверзы. В целом завтрак завершился замечательно.

Я была довольна, что смогла уколоть эту женщину. Меня даже не смущало то, что для этого пришлось объединиться с мачехой. Она мне всё же ближе принцессы: графиню я знала всю свою жизнь. Мы разыграли перед её высочеством то, чего не было на самом деле, – дружную семью. Если она думала обеспокоить кого-то напоминанием, что я незаконнорождённая, и тонко намекнуть, кто моя настоящая мать, то она проиграла. Я во всеуслышание сказала, кого считаю матерью, причём любимой матерью. Той, о которой я беспокоюсь. Мачеха же показала, что факт моего рождения не играет роли для нашей семьи. Меня ценят так же, как и остальных, рождённых в законе дочерей. Мы обе сделали то, на что никогда бы не пошли при иных обстоятельствах: я признала графиню матерью, а она меня – дочерью. И мы обе были крайне довольны этим.

Вряд ли после такого показательного выступления мачеха не догадается о том, что я знаю, кто моя настоящая мать. Но, думаю, её утешит, что я и сама недовольна этим фактом.

– Я хотел бы прогуляться со своей невестой по парку, – услышала я наагасаха. – Надеюсь, вы не возражаете?

Вопрос в равной мере относился и к отцу и к мачехе. Если отец был рад выпроводить из-за стола причину столь щекотливого разговора, то мачеха посмотрела неодобрительно. Её взгляд так и говорил: «Незамужней девушке гулять с мужчиной…»

Наагасах встал, помог подняться мне, и мы покинули трапезный зал. Шайш, Риш и Лош за нами не последовали.

Идти под руку с наагасахом было довольно странно. В человеческом облике он был немного ниже, но я всё равно едва доставала макушкой до его плеча. Высокий, сильный, красивый мужчина… Мечта любой девушки, но меня он не привлекал. Находясь рядом с ним, я всегда ощущала опасность. Наагасах происходил из той категории людей… и нелюдей тоже… которые легко играли чужими судьбами, не испытывая при этом мук совести или каких-то ещё неудобных эмоций. Таким, как он, не доверяют. Другое дело, что моё доверие или недоверие не играли никакой роли. Противопоставить ему я всё равно ничего не могла. Я слишком молода, неопытна и, как показала жизнь, наивна.

– Значит, ты не пыталась сбежать? – Вопрос был задан с блаженной улыбкой кота, греющегося на солнце.

– Нет, не пыталась.

Я говорила медленно, старательно обдумывая каждое слово. Очень хорошо помнила, как легко наг поймал меня на неразумных обещаниях. Поэтому прежде, чем что-то говорить, тщательно думала и подбирала слова, чтобы исключить любую двусмысленность.

– Ты должна понимать мои сомнения.

Я пожала плечами. Что с того, что я понимаю? Доказать ничего не могу, но и наагасах не может доказать мою вину.

– Неужели ты так легко нарушаешь обещания? – нараспев произнёс мужчина.

– И какие обещания я нарушила? – Я всё же нахмурилась. – Насколько помню, я давала только одно обещание: выйти за вас замуж. Больше я ничего не обещала.

Мимо нас прошмыгнул слуга, и мы ненадолго умолкли. Разговор возобновился, только когда мы спустились по лестнице и вышли в двери, ведущие в сад.

– Ты раба своих слов, – вынес вердикт наагасах.

– Это не рабство, а ответственность, – спокойно парировала я. – Я просто отвечаю за свои слова. Так как за них отвечаю я, то вся власть и над ними, и над собой у меня. Больше надо мной никто не властен. Если не будет моего слова, за которое я держу ответ, то меня не будет рядом с вами. В чём разница между моим словом и вашим? За ваши слова мне не нужно держать ответ.