Время замедляется. Я вдруг отчетливо осознаю все происходящее: пульсирующую в виске горячую кровь, острый угол его опущенной к полу тарелки, водянистые ржавые струйки подливы, которые капают с фарфора.

Я осознаю свою мельчайшую мимику, как будто правильное выражение лица может повлиять на то, что сейчас произойдет.

– Если тебе не нравится, ты знаешь, что делать…

Он жестом показывает, как выбрасывает еду из трейлера, и одновременно на его губах застывает кривая улыбка, а взгляд мечется между мной и морем за окном.

Я продолжаю возню с вилкой, а потом жую. Стараюсь не встречаться с ним глазами. Только не сейчас. Если ничего не говорить, слова не будут неверно истолкованы.

Зеф качает головой и отходит, а я думаю: «Вот что тебе нравится – когда у людей все внутри горит».

Таков он, результат его страсти. Страсти, для которой пока нет выхода.

Он придумал отличную идею для книги. Она взлетит. Он постоянно твердит эту фразу: «Мы взлетим, Кир. Наши отношения, книга – все это взлетит».

2
Элин

Португалия, национальный парк,

октябрь 2021 года

– Мы уже близко?

Элин Уорнер останавливается на тропе и осматривает узкий извилистый путь к вершине.

– Ага, отсюда как раз видны трейлеры. – Ее брат Айзек поднимает руку и показывает. – Вон там, справа, за деревьями.

Следуя за его взглядом, Элин прищуривается. Сначала трейлеры «Эйрстрим» трудно различить с холма, их накрывает тень, но, когда освещение меняется, она замечает, как солнце отражается от металлического бока.

– Дай угадаю, наверняка оттуда открывается лучший здесь вид.

– Лучший в мире.

Здесь, на семистах тысячах квадратных метров португальского национального парка, раскинувшегося на четырех гранитных массивах, ей нравится все: и обширные леса из сосен и дубов, и долины, и крутые склоны, которые поднимаются к впечатляющим скалистым вершинам. Красиво, но пугающе.

Огромный непокоренный массив. С каждым шагом, с каждым поворотом парк раскрывается все больше – новая территория, новые леса и горы, повторяющие, словно эхо, самих себя. Такие масштабы всегда пугали Элин. Настолько огромное пространство, что отдельные детали исчезают, заметна только массивность.

Мысли возвращаются к рассказам Айзека о пропавших здесь людях. Нетрудно представить, как они бесследно исчезают в глубинах парка.

Элин и Айзек продолжают путь по пыльной неровной тропе, которая змеится вверх по холму.

Идущий впереди Айзек ускоряет шаг, и через несколько минут ноющая боль в ребрах переходит в пульсацию.

– Погоди, дай минутку отдохнуть, – просит Элин.

Айзек останавливается и покачивается на пятках. Проводит рукой по темным кудрям.

Такой знакомый жест, что на мгновение время исчезает. Они снова дети, все трое. Все в мире идет как надо.

Тряхнув головой, Элин достает из рюкзака бутылку с водой. Откручивает крышку и делает большой глоток.

– Так лучше? – спрашивает наблюдающий за ней Айзек.

– Да. Просто ребра возмутились… Мы столько прошли за последние несколько дней.

«Слишком много», – думает она, вспоминая предупреждение врача и совет не напрягаться.

Но куда там! Со вчерашнего утра, с тех пор как приехали в парк, она погрузилась в это с головой – сначала прогулка к хижине, а сегодня вторая, более долгая, к трейлерам «Эйрстрим».

Элин ничего не может с собой поделать. Каждый шаг, каждый холм как будто увеличивает расстояние между ней и прежней жизнью в Девоне. Последние месяцы… выдались непростыми: трудное дело – первое настоящее в качестве детектива-сержанта после перерыва в карьере, и разрыв с Уиллом…

Ей просто необходимо выжать максимум из каждого мгновения.

– Уверена? Можем сделать привал перед последним отрезком.

В глазах Айзека мелькает сомнение. Это началось с тех пор, как они приехали в парк. Не то чтобы напряжение, но вежливый, почти официальный тон, а не беззаботная болтовня родственников.

Элин напоминает себе, что это естественно, их отношения до сих пор хрупки.

По сути, они с братом строят их заново. До недавнего времени они ограничивались редкими телефонными звонками и сообщениями. Четыре года минимум общения, лишь неловкие разговоры. Эта поездка… как маленький шажок, и Элин боится все испортить.

Неудачные поездки уже бывали. В прошлом году, навещая брата в Швейцарии, Элин расследовала убийство его невесты Лоры. Вряд ли кто-то из них мечтал о воссоединении таким образом.

– Конечно.

Она уже готова убрать бутылку, как вдруг замечает какое-то движение среди дубов неподалеку.

Внезапную вспышку цвета.

Через тропу перебегает олень – темное расплывчатое пятно на фоне листвы. Элин медленно выдыхает.

Пульс замедляется, она испытывает облегчение, но вместе с ним и разочарование. Глупо думать, что, приехав сюда, она сразу избавится от страхов. За последние месяцы вглядываться в то, что скрывается в тени, стало привычкой, таким же безусловным рефлексом, как дыхание.

– Здесь постоянно надо быть начеку, да?

Айзек прослеживает за тем, как олень исчезает в лесу, и там, где он пробежал, дрожат низко нависшие ветви.

– На каждом повороте.

В парке полно неожиданностей – например, вдруг заклубятся клочья тумана. Или посреди леса появятся заброшенные здания. Или придорожные часовни, такие красочные, что захватывает дух.

Они снова трогаются в путь.

– Ты часто так гуляла после больницы? – спрашивает Айзек.

– Немного… но осторожно. Бег в обозримом будущем исключен, поэтому я только хожу. – Элин бросает на него взгляд искоса. – Я как раз собиралась задать тот же вопрос, но, кажется, знаю ответ.

– Точно, – улыбается он. – Летом я много ходил. Да и бегал.

«Это еще мягко сказано», – думает Элин, рассматривая мышцы на его ногах. Брат заметно окреп. Обрел новую силу.

– Это помогает. Ну, знаешь, после Лоры.

– И как ты? – осторожно интересуется она. – Мы ведь почти об этом не говорили.

– Ничего, справляюсь. – Резко повернувшись, он указывает на низко летящую птицу и бормочет: – Похожа на стрижа.

«Еще слишком рано, – глядя на брата, думает Элин. – Не стоит напирать».

Не стоит спешить, если они хотят заново узнать друг друга. Не стоит торопить события. Вот для чего вся эта поездка – аккуратно нащупать путь. Ближайшие недели будут посвящены только им двоим.

«Нам двоим и этому», – приходит ей мысль, когда Элин осматривает окружающее пространство.

Тропа змеится и разветвляется, а потом снова разветвляется. Нависающие над ней ветви одновременно манят и отталкивают. Таинственные, как и каждый фрагмент здешнего пейзажа.

Прошло уже несколько дней, но Элин чувствует, что, как и Айзек, не проникла дальше поверхностного слоя.

3
Кир

Девон, июль 2018 года

– Видимо, можно не стучать.

Я подскакиваю. В высоких кроссовках, джинсах, потрепанной футболке и с широкой улыбкой на лице он стоит перед открытой дверью.

Пенн, мой брат-близнец.

Вуди вырывается у меня из-под ног, чуть не сшибив. Пенн нагибается, чешет псу спину и закатывает глаза, когда тот прыгает, чтобы лизнуть в лицо.

– А как же я?

Мне недостаточно просто объятий, я хочу вдохнуть его, слиться воедино.

Выпрямившись, он обхватывает меня руками.

– Черт, как же я соскучился!

– И я.

Я обнимаю его целую минуту, прежде чем мы расходимся и внимательно смотрим друг на друга. Так всегда бывает после разлуки. Мы изучаем друг друга, пытаемся понять, не пропустили ли чего важного. Но, не считая того, что его светлые волосы пострижены короче, Пенн не изменился.

Он откашливается, смутившись из-за того, что я вижу слезы в его глазах.

– Дурашка.

Я смаргиваю собственные слезы.

– Зефа нет?

– Он плавает. Скоро вернется.

Пенн кивает.

– Каково это – путешествовать вместе с кем-то? Мне нужна подлинная история, а не строчки из рекламного буклета, которыми ты кормила меня до сих пор. Наверняка непросто, ведь ты можешь сравнивать только со мной, а со мной… никогда не возникало проблем.

– Ну да, ну да.

Я закатываю глаза, но путешествия с Пенном и впрямь были беспроблемными. В первый раз мы поехали с палаткой в Испанию, к утесам. Мы прибыли уже в темноте, но утром открылся потрясающий вид на бесконечное голубое небо и обрушивающиеся на берег волны.

Раннее утро в походе – всегда нечто особенное и яркое. Как будто секс с самой Землей, как описывает это один мой друг. Когда ты настолько сливаешься с природой, что словно покидаешь тело. Становишься трансцендентным. Получаешь такой удар в лицо, что в тебе пробуждается нечто первозданное.

В доме такого не почувствуешь. К тому времени как проверишь телефон и выпьешь кофе, становится уже слишком поздно. Шоры опустились.

– Ну что, устроишь для меня экскурсию?

– Конечно. На потолке и на полу новые деревянные панели. Кухню мы разместили у двери, чтобы Зеф любовался пейзажем, когда готовит.

Пенн проводит рукой по деревянной столешнице. Кухня сделана на заказ. Я демонстрирую ему варочную панель, ящики под ней, духовку под столешницей, раковину и полки наверху, заставленные маслами и специями.

– А спим мы тут.

Засунув голову в глубину фургона, Пенн смеется.

– Дай угадаю, это придумала ты, – кивает он на вырезанное сверху углубление для книг.

Я указываю на водительское место.

– И это тоже. Передние сиденья поворачиваются, и можно разложить вот этот столик, получится импровизированный офис.

Я рассказываю об остальных хитростях. Кипятильник. Гелевые подушечки, чтобы кастрюли и стаканы не падали при движении. Холодильник, водонагреватель, крючки для чашек. На стене библиотека для книг и карт.

Я говорю торопливо, даже чересчур, потому что под его взглядом все кажется немного меньше, каким-то потертым. Дело не в Пенне. Не он оценивает, а я. Сравниваю трейлер с их викторианским домом у лимана. Мне необходимо добиться одобрения. Мне надо, чтобы брату не просто понравилось, я хочу вызвать проблеск ревности и убедиться, что сделала правильный выбор.

Но никакой ревности нет, он просто ведет себя мило. Слишком мило, слишком приветливо. Явно заставляет себя, и это плохой знак. Теперь он преувеличенно восторгается. Как будто эти мелочи вызывают у него восхищение. Невозможно восхищаться гелевой подушкой, не говоря уже о желании завести такую же дома. А брат тем временем просит прислать ему ссылку.

Под этим восторгом скрывается жалость. Он меня жалеет. Жалеет, что в тридцать три я нигде надолго не задерживаюсь, и старается это скрыть.

Выпрямляясь, Пенн бьется головой о подвешенное на потолке растение, и горшок начинает бешено раскачиваться.

– А клаустрофобии тут не возникает?

Ну наконец-то критика. Я с облегчением опускаю плечи.

– Только когда мы не ладим.

Раздается хриплый смех.

Мы с Пенном оборачиваемся. Вернулся Зеф – с голым торсом, бедра подпоясаны полотенцем. Улыбаясь, он протягивает Пенну руку.

– Рад наконец-то познакомиться, и прости за опоздание, я… – Он умолкает, переводя взгляд с меня на Пенна и обратно. – Вы не одинаковые… Даже не знаю…

Люди часто так говорят. Хотя Пенн почти на фут выше меня и к тому же мужчина, у нас есть что-то общее, нечто неуловимое, чего по фотографии и не поймешь. Наверное, то, как мы улыбаемся, как появляются морщинки в уголках глаз, как хмуримся, когда на чем-то сосредоточены. Мне нравится думать, что из-за того, сколько времени провели вместе, мы подсознательно подражаем друг другу. Гены в сочетании с алхимией времени.

– Пива? – спрашиваю я, но, разворачиваясь, спотыкаюсь о ногу Зефа и совершаю неловкий танец, чтобы выпрямиться.

– Что ты там говорил про клаустрофобию? – смеется Пенн, разглядывая татуировки Зефа.

Зеф напрягается. Он этого не любит.

– Это только из-за твоего прихода, – быстро отвечаю я. – Когда мы с Зефом вдвоем, все… нормально.