Кир сидит на вершине холма, задрав кверху грязные подошвы ботинок. Темные волосы падают на лицо. Широко улыбаясь, она смотрит прямо в объектив камеры.

Элин уже хочет отдать телефон обратно, как вдруг застывает.

Что-то кажется узнаваемым. Что-то в ее лице и глазах.

Придвинув телефон ближе, Элин внимательно изучает снимок, но по-прежнему не может понять, в чем дело. Может быть, она просто похожа на кого-то из знакомых. Всего лишь сходство, да и только.

– Кроме Кир у него никого не осталось, – шепчет Айзек, наблюдая за ней.

– Никого из родных?

Он качает головой, в глазах мелькает тень.

– Как и у нас, – тихо произносит он. – Только мы двое.

Элин молча кивает, но, когда возвращает телефон, рука ее дрожит, а пальцы скользят по стеклу.

13
Кир

Девон, июль 2018 года

Проведя время с другими людьми, Зеф всегда находит способ обозначить, что я принадлежу ему.

Ментально. Физически. Рукой на моем сердце. Рукой на моей душе.

Есть только мы, только мы одни. Все остальные где-то вдали.

Так повелось с первого мгновения, едва мы познакомились одним из летних вечеров в Лигурии, когда родители моего приятеля устроили вечеринку на пляже, а Зеф работал там поваром.

Нас мгновенно притянуло друг к другу, словно магнитом. Я видела на пыльной террасе только Зефа, хотя там находилась куча народа. Обнаженный по пояс, он склонился над грилем, пот струйками стекал по его лицу, скапливаясь в выемке над ключицей.

Я не могла отвести от него глаз.

Когда я подошла ближе, он не поднял голову и даже не попытался поймать мой взгляд. Зеф с тщательностью и аккуратностью хирурга готовил слегка вымоченные в маринаде и тщательно разложенные на гриле креветки, салат и овощи.

– Ты на меня пялишься?

Меня как будто окатили холодной водой. Я вспыхнула и чуть не выронила пиво. Однако ничего не ответила. Просто не сумела. Мой взгляд так и остался прикованным к контурам его подбородка, к линиям фигуры.

– Если ты не в восторге от креветок, могу приготовить что-нибудь другое, – с улыбкой предложил Зеф.

И тогда наши взгляды встретились. Он посмотрел на меня. По-настоящему посмотрел, с такой же сосредоточенностью, как смотрел на еду. Как будто я что-то для него значила. Как будто уже была ему небезразлична.

Он дал мне тарелку, и во время еды я будто ощутила его вкус. Креветки, соль и море.

Пока он готовил, мы разговорились и проболтали далеко за полночь. Позже, за пивом и вымоченными в роме фруктами, Зеф поведал мне о том, что случилось с его работой, с рестораном. Как его жизнь и карьера покатились под откос.

Он тихим голосом рассказал, как пришел однажды утром и обнаружил, что на двери ресторана сменили замки, и в этот момент его подловили папарацци, а статья в газете разрушила его жизнь.

Я увидела в нем те же крайности, что жили во мне. Взлеты и падения, а между ними просто попытки держаться на плаву, чтобы двигаться дальше.

После его откровенности мне захотелось сделать то же самое. Когда знаешь, что кто-то уже коснулся дна, легче признаться ему, каково было тебе в такой же момент.

И я рассказала то, чего не говорила никому. Про маму и папу. Про карты.

В тот вечер я пришла с компанией знакомых, но за несколько часов все они исчезли. Я видела только его – глаза, татуировки, темный ежик волос.

В какой-то момент кто-то отвел меня в сторону и объяснил, кто он и чем знаменит.

Я почти не слушала. Для меня существовали уже только мы с ним. Я и он. Мы вдвоем, наши миры столкнулись.

– Это было предначертано, – заявил он мне той же ночью, и я согласилась.

Не потому, что уже в это верила, а потому что верил он. Я никогда такого не чувствовала. Что кто-то смотрит на меня и не видит ее.

– Я люблю тебя, ты ведь это знаешь?

Голос Зефа выдергивает меня в настоящее.

Я киваю, и он мягко толкает меня на постель. Когда он задирает мою футболку, обнажая живот, я ощущаю знакомое напряжение где-то внутри. Зеф обхватывает меня за талию, кладя большой палец на пупок, и слегка нажимает, пока не проступают контуры ребер.

Он нежно целует каждое сухими и прохладными губами. Я вдыхаю запах его кожи. Острый и соленый. Запах моря.

Первые два поцелуя я чувствую, а остальные как в тумане, и когда Зеф перемещает голову ниже, в животе образуется пустота. Я опускаю веки, и Зеф тянется вверх, ласкает мою щеку пальцем. А потом целует в губы.

С силой. Жадно.

Внутри что-то размягчается.

Все слова, с годами превратившиеся в камень, становятся жесткими и уродливыми.

«Ты похожа на мать. Монстр. Убийца».

Я помню первый раз, когда он поцеловал меня вот так, глядя с широко открытыми глазами. Никто прежде так не делал. Не смотрел на меня так, будто я ответ на вопросы. Это произошло на нашем втором настоящем свидании, на скальной стенке в Лигурии, которую я впервые пыталась преодолеть.

Сначала Зеф велел мне просто прикоснуться к скале. Не таращиться вверх или вниз. Сосредоточиться исключительно на стенке перед собой.

«Именно так я делаю, когда готовлю, – сказал он. – Если я начну думать о том, что придется работать весь вечер и сколько может возникнуть проблем… плохие отзывы, отвратные посетители, анафилактический шок… меня просто парализует. Поэтому вперед я двигаюсь постепенно, шаг за шагом. Переставляю одну ногу за другой».

Я до сих пор ощущаю эту скалу под ладонями, теплую от последних солнечных лучей, и тонкий слой мела на пальцах. Я поднялась невысоко, футов на пятнадцать-двадцать, но не боялась. Зеф в меня верил, и я тоже поверила.

После первого восхождения Зеф прижал меня к скальной стенке и целовал так, словно был не в силах остановиться. Хотя он останавливался, и часто. Проверял, все ли со мной в порядке, а потом начинал снова. Его губы скользили по моим, как будто он что-то искал.

Я кому-то нужна. Я кому-то нужна. Вопреки всему, я кому-то нужна.

И он тоже мне нужен. Нужен целиком.

Позже, когда он засыпает, я лежу с пересохшими, исцарапанными губами.

Через несколько минут я высвобождаюсь из объятий Зефа и вылезаю из постели. Но через пару шагов спотыкаюсь, и рука ударяется о висящую над кроватью полку.

С нее что-то со стуком падает.

Я тяну руку к выключателю и зажигаю свет. На полу сверкают ножны от одного из ножей Зефа.

А когда я наклоняюсь и подбираю их, на пол что-то выскальзывает.

Ожерелье. Длинная и увесистая золотая цепочка с тройным плетением, в которую вставлены изумруды. Красиво, но немного чересчур.

Я кручу ожерелье в руке. Оно сломано – застежка на месте, но по центру концы болтаются. Что-то всплывает на краю сознания, и тут я вспоминаю.

Я уже видела это ожерелье.

Сердце гулко колотится. Оно принадлежало ей.

Роми.

И когда ожерелье выпадает из моих пальцев, взгляд останавливается на изумруде рядом с застежкой.

На зеленом камне кое-что есть. Крошечные капли цвета ржавчины.

14
Элин

Национальный парк,

Португалия, октябрь 2021 года

Элин просыпается с тяжелой головой, сердце гулко колотится, все как в тумане.

Спала она беспокойно. Ее преследовали смутные, беспорядочные видения: темная фигура в подлеске, лагерь, лицо Кир на фотографии.

Только когда она встает и одевается, сонный дурман рассеивается.

Хотя кое-что остается – Кир. Элин не может отделаться от чувства, что уже где-то ее видела.

Впрочем, беспокоит ее не только это. Кир улыбается в камеру… слишком лучезарно. Говорят, что камера не лжет, но Элин готова поклясться, что под этой улыбкой скрывается куча тревог.

Обнимая чашку кофе, Элин выходит и тихо прикрывает за собой дверь трейлера. Подтащив стул к краю настила, садится, чтобы полюбоваться на долину.

На рассвете небо словно открывается – солнечные лучи расчищают его от темноты для буйства пастельных тонов. У нее перехватывает дыхание. Какая красота! Слишком красиво, чтобы оставить это только для себя.

Она хватает телефон, и пальцы замирают над номером Уилла.

Как и Элин, он уже встал и, наверное, варит кофе, уставясь в телефон сонными глазами за стеклами очков. Они оба ранние пташки, но Уиллу всегда требовалось больше времени, чтобы очнуться, и дополнительная чашка кофе.

«Нет, так нельзя, – говорит себе Элин. – За одним звонком последует другой, а потом…»

Чувствуя, как пальцы слегка подрагивают, она вздыхает и находит номер Стида.

– Уорнер, да ты встала с петухами, – произносит он несколько секунд спустя. Его лица практически не видно, поскольку в комнате еще темно.

– Только не говори, что ты еще спишь, – смеется она. – Стандарты побоку, раз я в отлучке?

Стид едва сдерживает зевок.

– Ладно-ладно, я как раз вставал.

– Хотела показать тебе это, – перебивает Элин, переключая камеру, чтобы продемонстрировать Стиду пейзаж. Медленно поворачивая телефон, она останавливает его так, чтобы показать долину. – Дома такого не увидишь.

– Красота. – Он присвистывает. – Наверное, наслаждаешься, да? Отрываешься на всю катушку?

Переключив камеру обратно, Элин улыбается.

– Не совсем. Приехав сюда, мы много ходим, и Айзек вдобавок пытается меня кое во что втянуть. – После недолгих колебаний она сообщает: – Пропала сестра его друга.

– Там? – сдвигает брови Стид.

– Да.

– Предполагалось, что это будет отпуск.

– Отпуск и есть. Я пока ни на что не подписалась.

Некоторое время он молчит. Очевидно, порывается что-то сказать, но решает сменить тему.

– Как у тебя дела с Айзеком?

Непростой вопрос. Стид прекрасно понимает, чего она ожидала от этой поездки и почему нервничает из-за того, не затаил ли Айзек обиду, ведь они так мало общались в последнее время.

Элин не стала бы его винить, если так. Ведь это она отдалилась от Айзека. Долгие годы она винила его в смерти младшего брата Сэма. Только в Швейцарии Элин узнала, что не Айзек был рядом с Сэмом, когда тот погиб, как она всегда считала, а она сама. Когда он упал в море и ударился головой, Элин застыла и ничего не сделала, а потом заблокировала воспоминания. Спроецировала свою вину на Айзека.

– Хорошо, но странно, – наконец признается она. – Иногда мы как будто отдаляемся, а потом возникает чувство, что я узнаю его заново.

Стид кивает.

– Я рад, что ты на это решилась. Судя по твоим словам, это важно для вас обоих.

– Да. Из родных у меня остался только он.

Элин умолкает, ощущая комок в горле. Она потрясена, как быстро перешла к этому в разговоре. Стид… в его шутливой болтовне порой проглядывает не просто проницательный человек, но и настоящий друг, который заглядывает за сооруженные ею барьеры.

Уловив ее неловкость, Стид меняет тему:

– А как ребро?

– Пару раз стреляло, но терпимо.

– Не напрягайся слишком сильно. В январе мы оба бежим десятикилометровку, я записался.

Элин смеется.

– Хорошая попытка, но вряд ли я буду в состоянии.

Еще несколько минут они болтают о том о сем. Обычные дурные шутки, как бывает у коллег.

Когда Элин прощается, ее переполняет облегчение оттого, что именно ему она позвонила, а не Уиллу. Она чуть не сломалась, но поняла, что стоит пересечь этот барьер – и вернуться обратно будет уже трудно.

Что-то привлекает ее внимание, прерывая размышления. Это мягкая игрушка, засунутая между досками настила. Из щели торчит ухо, а ярко-голубой глаз контрастирует с выбеленной древесиной.

Элин встает и вытаскивает игрушку.

Это кролик.

Он оставляет влагу на пальцах, к ткани прилипли крохотные веточки и мусор. Стеклянные глаза запотели от росы, Элин вытирает их, и на нее злобно смотрят огромные черные зрачки.

В памяти всплывает, как вчера Этта на что-то отвлеклась и бормотала: «Смотри-смотри!»