Бабушка шагнула к ней, обняла – рослая, как богатырка, жилистая и сильная даже сейчас – и шепнула на ухо:

– Хорошая ведьма. Но если не хочешь – значит, не будешь, и без того можно счастливую жизнь прожить. Я и так с Никой и с Баженом на сто лет вперёд наошибалась, так хоть тебя не подведу.

– Я тебя люблю, – прошептала Алька, обнимая её очень-очень сильно. – И тётя Ника тоже любит. И… – Голос у неё дрогнул. – И папа тоже.

– Звонил бы тогда почаще, что ли, я что, вечная, – ворчливо отозвалась баб Яся. – Ну, ну. Опять глаза на мокром месте, да? Пойдём-ка лучше кофе попьём. Гляди-ка, как спальню украсили, прямо как к празднику… Теперь ни один человек с недобрыми намерениями сюда не войдёт. Да и нечеловек тоже. Хорошо ведь?

– Хорошо… Баб Ясь, а если бутерброды ещё раз в духовку сунуть, они вкуснее станут?

– Вот поэтому, Алёночек, твоё коронное блюдо – угольки…

После завтрака, плавно перетекающего в обед, Алька всё-таки решила прогуляться. Бабушке сказала, что проветрит голову и заскочит на рынок, но на самом деле причина была другая.

Найти Айти и убедиться, что он обычный человек.

А если нет…

Что делать тогда, если честно, Алька пока не знала.

Баб Яся снова села за работу, – скорее всего, отвечать на письма; печатала она медленно, и времени на это уходило порядочно. Из спальни доносилось щёлканье клавиш, редкое, аритмичное. Алька слышала его, когда поднималась к себе, чтобы переодеться, и слышала, когда спустилась, словно работа шла постоянно, без перерывов… Но на кухне каким-то образом образовалась – не иначе, прискакала сама, совершенно случайно – большая шкатулка для шитья. С шёлковой тесьмой, с пяльцами и набором разных ниток, с ножницами и напёрстками… На душе сделалось тоскливо, и было не понять, из-за чего эта дурная тоска: из-за того, что, может, придётся колдовать, или, наоборот, из-за того, что Алька никогда этого больше делать не будет.

– Нет, нет, – пробормотала она, заглянув внутрь. – Никакого ведовства. Ни за что.

Но одну булавку она всё-таки достала и приколола изнутри кармана, над сердцем, шёпотом попросив её предупредить, если-де попадётся навстречу кто-то не вполне живой – и злой, опасный.

Булавка стала холодной, точно сделанной изо льда.

Значит, прислушалась.

Но всё, конечно, пошло не так с самого начала. Во-первых, Айти дома не было. Калитку открыл пацан лет девяти, вихрастый, румяный, только очень худой и коротко стриженный, сын хозяйки, и подтвердил, что да, мамка комнату сдаёт, что постоялец заехал по рекомендации какой-то дальней родственницы из Светлоречья, что он хороший, только всё время валяется на диване с планшетом. За постой заплатил вперёд, по хозяйству помогает и даже с хозяйскими пацанятами в футбол поиграл.

– Мы вон там мяч попинали, где гараж, – ткнул мальчишка пальцем куда-то себе за спину. – Он ничего так, только мажет по бочке… Тёть, а тёть, а ты чего его ищешь?

– Мы в поезде вместе ехали, и он кое-что забыл в купе, хочу вернуть, – соврала Алька не моргнув глазом. Нет, закладку она вернуть и правда собиралась, только вот никак не могла найти; скорее всего, тонкая золотая пластинка выпала из кармана в первый же вечер и завалилась куда-то в щель. – А куда он ушёл, не знаешь?

– На рынок, за яйцами. Он очень яйца любит, с утра три съел, – наябедничал пацан тут же. И обернулся, глазами выискивая кого-то у себя за спиной. – Ой, мамка! Тёть, пока! Я скажу, что ты приходила!

Альку отчего-то бросило в жар.

– Эм… лучше не надо, – пробормотала она сконфуженно, но пацан уже убежал.

Погода тем временем начала немного портиться. По сравнению со вчерашним днём потеплело, но небо стали заволакивать тучи, особенно с северного края, там, где была столица. Ветер задул сильнее; в нём ощущалась влага и что-то прелое, по-осеннему безысходное. Не то чтобы стало совсем тоскливо, просто не хотелось уже бессмысленно слоняться по улицам, щуриться на солнце и есть мороженое.

Что-то менялось.

Чувствуя себя немного сталкером, Алька буквально устроила на Айти засаду, прикинув, какими путями можно идти к рынку и как возвращаться назад – коротким путём, если несёшь сумку с продуктами. Конечно, Айти мог бы поехать назад на маршрутке или поймать попутку… Но Альке показалось, что он бы не стал. Ему – даже в пижонской красной толстовке и в порнографических джинсах – удивительно шли долгие прогулки по маленькому городу, по самым-самым задворкам. Настолько, что он даже мерещился Альке несколько раз, то на углу, то на скамье…

…пока она не увидела его по-настоящему.

Он шёл с авоськой через плечо по другой стороне улицы и болтал с парнем примерно лет двадцати, скорее всего, студентом из училища. Парень – выбритые виски, модная вязаная жилетка и мешковатые штаны – активно жестикулировал на ходу, показывая то направо, то налево… Похоже, что рассказывал о местных достопримечательностях, судя по тому, что они задержались на углу дома, у мемориальной таблички с именем первой директрисы текстильной фабрики, а потом только отправились дальше. Айти слушал настолько внимательно, что не заметил, как впечатался в столб – и плюхнулся на зад.

Яйца в авоське отчётливо хлюпнули.

Давясь от беззвучного смеха, Алька нырнула в ближайший подъезд, чтоб её не запалили, и выбралась наружу, только когда Айти и его экскурсовод отошли подальше.

– Ну нет, – хмыкнула она, наблюдая за тем, как скрывается красная толстовка за поворотом. Булавка за всё время так и не дёрнулась, – видимо, не нашлось поблизости никого злого и потустороннего. – Для змея-соблазнителя ты слишком нелепый, уж извини.

От этой мысли было и радостно – похоже, что жрать никого Айти не собирался, ну, не считая омлета, – и грустно: ведь тогда выходило, что кто-то использовал его облик, чтобы Альке навредить… Оставалось надеяться, что обереги этого кого-то отпугнут достаточно, чтоб он больше вовсе не приходил.

До вечера оставалось ещё много времени, а тучи вроде бы разошлись, так и не разродившись дождём. Для природы это было плохо – такая сушь, что спичку поднеси, и всё вспыхнет, а для прогулок очень даже хорошо. Алька заглянула в пекарню, где продавались приворотные пирожки, и купила себе обновлённую версию, с яблоками и айвой. И тут же употребила, с чаем в тонком бумажном стаканчике, нарочно, чтоб хоть немного себя полюбить. Потом свернула к реке, прошла по мосту на вчерашний земляничный берег, и почти не удивилась, когда на кочке увидела дремлющую змею.

Безвредную медяницу.

«Ах да, – промелькнуло в голове. – Они же всегда здесь жили. А я и забыла…»

– Ну что, – шепнула Алька, присев перед кочкой на корточки. Обычно пугливая, медяница сейчас даже не пошевелилась. – Кто твой хозяин, полоз? Или огненный змей? Или ты ничья, сама по себе? У-у, маленькая…

Медная кожа – коричневая с розоватыми переливами – виделась тёплой, и Алька сама не поняла, как протянула руку и осторожно погладила змейку.

И, только когда выпрямилась, осознала, что сделала.

«И жмётся к ней, к ведьме, всякая тварь…»

– Да я не ведьма, – буркнула Алька и, обиженная не пойми на кого, сбежала вниз, с косогора, к дороге, а оттуда – к мосту. Хотелось к людям, в толпу, если не в столицу, то хоть поближе к центру этого захолустья, где тёть-Тинин магазин, розовая брусчатка, расхваленная Велькой, и модный магазин «Чай, Кофе» с дурацкой неоновой вывеской.

Очень хотелось горячий сэндвич и кофе со льдом, но в единственном на весь бульвар киоске продавали только детские молочные коктейли, – видимо, потому что было недалеко до новой крутой школы с единственной на всё Краснолесье секцией по плаванию.

Впрочем, через полчаса Алька готова была признать, что молочный коктейль очень неплох. Даже тёплый, безо льда. В меру сладкий, с сильным запахом клубники, взбитый до мелкой-мелкой пены, словно бархатной…

– Алика, – сказали вдруг рядом. – Как хорошо, что я тебя встретила. Думала, придётся через весь город ехать.

В первую секунду Алька испугалась даже, а потом сразу узнала голос – и заулыбалась, отодвигаясь, чтобы освободить место на лавочке.

– Даринка, садись, – похлопала она рядом с собой. Подруга – в той же куртке нараспашку, что и вчера, с той же знакомой копной кудряшек – кивнула, но отчего-то не села. – Ты здесь какими судьбами? Или опять сына на секцию отвела? В бассейн?

– Ну да, у нас абонемент, – кивнула Дарина рассеянно. И вдруг, без перехода, уставилась в упор: – Помоги мне, пожалуйста. Я… мне кажется, я скоро умру.

От неожиданности у Альки вырвался смешок, дурацкий, неуместный. Она хотела переспросить, мол, ты что, серьёзно, что случилось-то… А потом увидела, разглядела за спиной у Даринки зыбкую тень, словно бы очертания высокой и сутулой женской фигуры, и ощутила озноб.

А булавка – та самая, заговорённая – расстегнулась и кольнула прямо над сердцем.

Глава 4
Венок из васильков

Внутри всё напряглось, так, словно Алька на мгновение целиком превратилась в камень, в изваяние… И так же резко напряжение отпустило.

А потом она поступила так, как поступала всегда баб Яся – и мама, когда была ещё жива.

– Умрёшь? – спросила строгим голосом. И – уставилась тяжёлым, нарочито ведьминским взглядом; только так и надо смотреть, если хочешь повелеть горю пойти прочь. – Нет, в ближайшее время не умрёшь, это точно. А теперь садись и рассказывай.

Дарина тяжело опустилась на лавку, почти упала. Вблизи стало хорошо видно и осунувшееся лицо, и землистый, серый цвет кожи. Вчера всё это как-то скрадывалось, потому что на ней был алый, осиновый платок, повязанный на шее, как галстук, а сегодня он куда-то подевался, и усталость теперь бросалась в глаза.

«А ведь ей нравилось всё яркое, броское, – пронеслось в голове. – Мини-юбки, гетры, кожанки… Хотя с двумя сыновьями, наверное, мини не поносишь».

– Зарян… в общем, он сегодня утром забрал мальчишек и уехал к маме, – глухо произнесла Даринка, закрыв руками лицо и сгорбившись. – И правильно сделал. Зимка пришёл утром меня будить, а я… ударила его, в общем.

Зимка – это был сын, может, тот, что вчера ходил с ними, младший. А может, и старший, Алька не знала, и сейчас из-за этого ей было стыдно. А вот Заряна помнила ещё по школе. Он учился на класс старше – мелкий, белобрысый, вертлявый. Даринку, заводилу и хохотушку, обожал, даже некоторое время таскался за ней хвостом, даже ночью на кладбище – смотреть на гробовые огоньки. Васька его, правда, не любила и шугала – сурово, как только могла…

Алька, если честно, тогда была больше увлечена самой собой, чем какими-то мальчишками, пусть даже и старшими.

А потом переехала в столицу.

– И что Зарян сказал? – мягко спросила она.

– Что мне надо в больницу лечь, может, в центр поехать, у него там тётка работает, может устроить, – так же сдавленно ответила Дарина. – Но я ходила к врачам, тут врач не поможет… У меня сильное снотворное, очень, но я не сплю. Точнее, сплю, но становится только хуже.

На этих словах в голове точно вспыхнуло что-то; Алька вспомнила.

– Та-ак. А отсюда поподробнее.

Дарина закусила губу, наклоняя голову ещё сильнее; кудряхи, спутанные, как войлок, свесились вперёд, закрывая ей лицо.

– Ты… ты помнишь, когда нам было лет по девять, на меня напала какая-то сонная дурь? Я с криками просыпалась, весь дом будила?

– Угу. Такое фиг забудешь.

На самом деле Алька помнила это урывками. Тогда, в девять лет… да и позже, пожалуй, до старших классов, она не то что не чуралась колдовства, но даже и чай помешивала, бормоча под нос заговоры. А уж в школе к ней с чем только не обращались! Приходилось и потерянные вещи искать, и выгонять привязчивую шишигу из пруда за стадионом, и с домовым в подполе беседовать… Дарине она тоже помогала, не раз и не два – как и другим подружкам.