Дара Бояринова: Темные зеркала прошлого

Глава 1

Огромный, словно напитанный самой непроглядной чернотой, валун блестел и переливался под проливными струями дождя.

– Почему?! Почему ты не помог?! – не сдерживая слёз и рвущую душу и сердце боль, кричала она. – Ты же сам меня выбрал! Защитил! Ты дал мне свой знак! – резкий рывок, и рукав мокрой куртки задрался, являя ночи знак на внутренней стороне запястья. – Почему?! Почему ты не помог им?! Они же умерли! Все! А я ничего не смогла сделать! Ничего! И как жить мне теперь с этим?! Как?! Скажи?! Ну скажи???!!!

– Стать сильной. Стать особенной, – раздался тихий голос из темноты. – Он никогда не дарует свои знаки слабым.

– Но я… я думала, что он поможет… – продолжала рыдать она. – Я думала, что он дал мне силу, и я смогу спасти их… а он… он всего лишь спрятал меня! Зачем он спас мен?! Почему меня?! Почему не их?!

– Потому, что ты просила его, и он дал тебе защиту. Всё. Так бывает, – из темноты к ней шагнула крепкая мужская фигура в одеянии Волхва¹.

– Но я… я думала… – начала лепетать она сквозь слёзы.

– Ты ошиблась.

– Тогда я хочу мести. Хочу стать его Волховицей, – зло смахнув слёзы, процедила она сквозь зубы.

– У него нет Волховиц. Не женская это доля.

– Значит, я стану первой, – упрямо мотнула она головой. – Ты не имеешь права отказать. Я уже никогда не стану Волховицей Лады². Я выбираю путь мести.

– Быть Волховицей Чернобога³– тяжкое бремя.

– Я справлюсь.

– Нет.

– Я докажу! Докажу, что справлюсь!

***

Через неделю темной теплой ночью барышня с длинными светлыми волосами, заплетенными в тугую косу, борясь с робостью, стояла у дверей трактира. Вздохнув как перед прыжком в воду, она вошла в утопающее в табачном дыме и винных парах нутро трактира, окинула быстрым взглядом публику, и не найдя ничего подозрительного, прошла к стойке и взобралась на высокий стул.

– Тебе сколько лет? – спросил трактирщик, натирая стойку.

– Восемнадцать, – ответила она, взглянув исподлобья. Он замолчал, поставил перед ней чашку и отошел в сторону. Она помешивала ложечкой горячий чай и терпеливо ждала. Наконец появился её друг.

– Идем, – сказал он и повел ее по коридорам к подсобке.

В небольшой комнате за низким столиком сидели трое молодых мужчин. Его она узнала сразу. Когда она вошла, мужчины замолчали и с недоумением уставились на нее.

– Ты что, спятил? – сказал один из троицы. – Она же совсем ребенок.

– Она нам подходит, – ответил друг барышни. – Можешь мне поверить.

– У меня нет времени на ерунду. Проводи девчонку.

– Можно поговорить с вами наедине? – решилась барышня.

– Не о чем нам говорить. Отправляйся домой в куклы играть.

– Пять минут, – попросила она. – Всего пять минут.

Он нахмурился, но кивнул. Мужчины один за другим потянулись к выходу, тот, кто привёл её, вместе с ними.

– Спасибо, – тихо сказала она, дождавшись, когда за ними закроется дверь. – Моих родителей убили… ночью в постели…

– Я знаю твою историю, – сказал он. – Сочувствую, но…

– Я видела убийц. Их было трое. Двоих я хорошо запомнила. Третьего не видела, но слышала его, он, прежде чем уйти, прошептал пару фраз. Я убью их, с вами или без вас, но убью. Всех. Рано или поздно.

– Вот что, девочка, – поморщившись, заговорил он. – У нас тут не детский сад…

Договорить он не успел, барышня шагнула вперед и в следующее мгновение ловко выдернула из его наплечной кобуры револьвер и приставила к его голове, взведя курок. Он смотрел на нее беззлобно, только с удивлением, он всегда был настороже и теперь гадал, как это девчонке удалось его провести.

– Извините, – сказала она, возвращая ему револьвер. – Я не хотела, чтобы ваши ребята при этом присутствовали.

– Разумно, – усмехнулся он, приглядываясь к ней.

– Люди видят то, что хотят видеть. И не более того. Девчонку, которая еще играет в куклы. Я смогу то, что не сможет никто из ваших. Я могу подойти близко. Очень близко.

Он кивнул, задумавшись, потом спросил:

– А этой штукой ты умеешь пользоваться? – и кивнул на револьвер.

– Я неплохо стреляю, – скромно ответила она.

– Хорошо, проверим.

На следующий день они отправились за город. За рулем старой колымаги сидел её друг, рядом с ним тот, на кого она возлагала большие надежды. Сама барышня же устроилась сзади и всю дорогу смотрела в окно, стараясь успокоиться. Она знала, что эта поездка вроде экзамена, и не хотела, чтобы излишнее волнение ей помешало.

Её друг всю дорогу молчал, она надеялась на его поддержку, на признание, что он сам многому ее научил, но он не проронил ни звука, и она терялась в догадках. Машина свернула в лес. Они оставили её возле поваленной березы и углубились в чащу. Найдя подходящее место, её друг достал из вещмешка пустые бутылки и не спеша их расставил. Потом, также не торопясь, отсчитал шаги и протянул ей оружие. Оружие было не пристреляно, а расстояние слишком большое, ему об этом было хорошо известно, но он промолчал, барышня разозлилась на него, но ничего говорить не стала. «Все в порядке, – мысленно подбодрила она себя. – Ты справишься».

Бутылки фейерверком осколков разлетались одна за другой. Мужчины наблюдали за этим с равнодушными, даже унылыми физиономиями. По крайней мере, барышне казалось именно так. Её друг достал из вещмешка картонную мишень и прикрепил к дереву. Увеличил расстояние, отмерив его шагами, поманил пальцем. Она вновь начала злиться, не понимая его поведения. Он вел себя так, будто они были чужими людьми, а не друзьями. Говорят, злость плохой советчик, но не в ее случае. Все выстрелы были в десятку. Он стал подбрасывать бутылки в воздух, а она, стоя спиной, быстро разворачивалась и стреляла. Эта часть тренировки всегда ей нравилась. Она не сомневалась, что все ее выстрелы достигнут цели. Так и вышло. Когда она закончила, мужчины переглянулись.

– Из винтовки она стреляет лучше, – заметил её друг, впервые с момента приезда открыв рот.

Тот второй кивнул, а потом спросил, поворачиваясь к девушке:

– Кто тебя этому научил?

– Отец. И он, – кивнула она на друга и пошла к машине.

Мужчины шли сзади. Она слышала, как один сказал её другу:

– Занятная девчонка.

– Занятная? – вроде бы удивился тот. – Знаешь, я бы хорошо подумал, прежде чем решился перейти ей дорогу. Ты видел знак на её руке. Сам знаешь, такие как она дороги им.

Собеседник засмеялся, услышав эти слова, но в его смехе не было ничего от сомнения или тем более насмешки. Он ускорил шаг, поравнялся с ней и сказал, глядя не на неё, а куда–то вдаль:

– Ты нам подходишь.

***

Я распахнула глаза, почувствовав, как кто–то весьма невежливо трясет меня за плечо. Затекшая от неудобной позы рука заныла. С трудом выпрямившись, потерла руку, и обнаружила рядом с собой двух городовых. Один был молод и поглядывал на меня с любопытством, второй, постарше, смотрел хмуро.

– Чего надо? – спросила я, подымаясь с лавки и осматриваясь.

Все станции в три ночи выглядят одинаково уныло, эта не была исключением. В тусклом свете лампы пустующие сиденья, стоящие пусть и не в большом зале, навевали тоску. Возле закрытых касс не было ни души, ближе к стене на скамьях спали двое мужчин, сунув под голову сумки, в надежде, что так их ценности останутся при них. Свой старенький саквояж я тоже сунула себе под голову, укладываясь спать. Я тяжело вздохнула, посмотрела на старшего из городовых, нерешительно улыбнулась молодому.

– Чего, чего, – передразнил старший. – Документы есть?

– Ну, – буркнула не вежливо.

– Гну… покажи.

– Простите, я сейчас, – опомнилась я, и суетливо путаясь в ремешке и завязках ридикюля, с трудом достала паспорт.

От неловкого движения из ридикюля выпала книга. Взгляд городового чуть смягчился, но увидев автора, Даная Видная, он опять посуровел. Я лишь пожала плечами. Подумаешь, не нравится ему. На вкус и цвет как говориться… Последние пять лет Данаю Видную и Ладу Гордую⁴, не читал только совсем уж безграмотный. Хотя многие поговаривают, что это один и тот же человек, но я в это не верю. Не верю. Такие разные истории. Такие разные миры. Да–да, именно миры. Лада пишет лёгкие и уморительные фельетоны и повести, в них она передаёт радость, счастье и любовь ко всему. А Даная описывает страшную параллельную реальность. Где Русь – не Русь вовсе, а Россия. Где летоисчисление ведётся как в Европах – от Рождества Христова, а не от Сотворения Мира⁵. Где люд потерял Веру в Истинных Богов, где нет чар. Где страшные войны и болезни, где живут–то всего до семидесяти дет, ну прям как в Европах наших. Где на башнях Кремля не солярные знаки, а странные звезды. Где нет капищ Богов, а есть храмы с золотыми крышами в крестах, где на Красной площади стоит мавзолей с мертвым вождём, где нет Князей династии Словенов, а есть президенты. В её романах ужасный мир. В том мире, страшном и странном, правят деньги, коварство и фальшь. В мире, где все пытаются унизить и растоптать русского человека. Где нет Веры, а люди могут продать родину за кучку денег. Где не сохранилась наша, та самая исконная «загадочная душа русича». Где на протяжении веков всеми возможными и невозможными способами там, в той России, уничтожали по–настоящему великую страну. Где перемололи историю, веру, страну, людей… да всё перемололи! Везде жадность, лицемерие, глупость, алчность, безволие, вероломство, скудоумие, коварство, жестокость, бесчестие. В этих страшных историях герои попадают в наш мир. Мир – где Русь. И в их глазах, Русь – воплощение мечты. Русь – которую не покинули Боги, Русь – где чары идут рядом с технологиями, Русь – где на улице можно встретить и экипаж, запряженный вороными, везущий в театр нарядных дам и кавалеров, и автомобиль, мчащийся по набережным. Русь – где в небесах, словно киты, парят неповоротливые дирижабли, и тут же стремительные, хищные силуэты реактивных самолётов. Русь – где возможны чудеса. Как же красиво она описывает нашу Русь. В её романах это место – где сплелось всё. Футуризм межзвездных перелетов и старинные паровозы. Эклектика славянского средневековья и утонченность классицизма. Конные экипажи и спортивные автомобили. Петровское барокко и тут же высокие готические своды, мосты. Сбитень, наливочка, баранки и рядом с ними теплые пледы, свечи, имбирные пряники и какао с маршмеллоу, уютные книги около камина и огоньки гирлянд. Особенное восхищение досталось одежде, Даная даже ввела новое название – и теперь, то что мы привыкли видеть каждый день на улицах, белоснежные и цветные сорочки, сарафаны, юбки–поневы, передники, пояса, косоворотки, кафтаны, сафьяновые сапоги и парчовые туфельки, кокошники и венки, и тут же, кокетливые цилиндры, корсеты с блузами, юбки с пышным воланами, ботинки со шнуровкой, и чёрные сюртуки, застёгнутые на все пуговицы, рубашки с высоким стоячим воротником и галстуки – называется Невероятный Славянский Шик в сочетании со стимпанком. В её книгах Русь представлена невероятной и сказочной страной. Вот только это лишь в книгах…

Ехидное покашливание городового заставило выбросить из головы любимых авторов, и сосредоточено взглянуть на него.

Городовой полистал документ и, постукивая им по ладони левой руки, спросил:

– Почему на станции ночуешь?

– Нельзя что ли? – буркнула я, желая городовым от всего сердца провалиться сквозь землю.

– Отвечай, когда спрашивают.

– Простите, – опустила глаза. – Я Омнибус⁶ на Москву жду. Первый только через три часа. Паспорт верните, пожалуйста.

Паспорт он вернул, но убраться не спешил, продолжая пялиться. Я положила документ в карман, а городовой вновь спросил:

– И что тебе понадобилось в нашем городе?