Хосино расплакалась еще в самом начале, когда герои только познакомились. Я сделал вид, будто ничего не заметил: все равно она скажет, что, мол, уже знает, что с ними будет дальше. И все же всхлипывания над ухом не давали мне толком сосредоточиться на сюжете, я постоянно отвлекался. К середине фильма Хосино уже все глаза выплакала, а во время кульминации и в самом деле заревела белугой, как обещала.

Во время титров я встал и потянулся, как всегда делал после киносеансов и долгого чтения. Обычно я еще какое-то время размышляю об увиденном и прочитанном, но нынешнее кино меня мало тронуло, поэтому я просто зевнул.

– Как? Ты не плачешь? Как будто даже радуешься, что наконец-то пытка позади… – дрожащим голосом упрекнула меня Хосино.

Платок, судя по всему, у нее промок насквозь, хоть выжимай, и где-то по ходу фильма она перешла на бумажные салфетки. Впрочем, и картонная коробка в веселенький горошек уже почти опустела.

– Ну, несколько раз я почти заплакал. Но чуть-чуть не хватило, – принялся оправдываться я, чтобы меня опять не назвали бездушным сухарем. На самом деле за весь фильм даже в глазах не защипало.

– Да ну? У тебя веки не опухли, и ты зевал все время.

Тут она попала в самое яблочко, и я замялся. Вот что ты будешь делать? Хоть глазные капли в следующий раз бери! Но ведь их незаметно не закапаешь…

В последнюю салфеточку Хосино высморкалась, а потом выудила из сумки три тома манги и две книги.

– Вот мои самые любимые и самые слезливые истории. Прихватила на всякий случай. Они точно никого равнодушным не оставят, так что почитай на досуге.

– Благодарю.

Притом не покривил душой: ни одну из пяти книжек, которые перепрятал к себе, я прежде не читал. А Хосино тем временем достала голубой блокнотик размером с ладонь и что-то в нем записала.

– Что это?

– А?.. А, что-то вроде журнала кружка. Записываю, что мы посмотрели и прочитали, что было интересного, что пробило на слезу. Посмотри: может, что-нибудь заинтригует? Я тогда принесу.

Хосино подвинула блокнот ко мне, и я увидел надпись на обложке: «Тетрадь слез», а чуть ниже мельче: «Журнал школьного киноклуба». Слово «Киноклуб» шло поверх зачеркнутого двумя чертами «Кружка растроганных до слез».

Я пролистал блокнот. На каждом развороте – по две карточки произведений, аккуратно заполненных, сплошное удовольствие изучать. Впечатлениям отводилось совсем немного места, записи вели лаконично и по делу. Я не ожидал от Хосино такой методичности.

В журнале попадались и знакомые мне произведения. Судя по датам, записи начинались с апреля, и пока блокнот не заполнился даже до середины.

Но, пролистав журнал до конца, я вдруг увидел совсем другие записи и замер.

«Вот бы исчезнуть…» От идущего поперек линовки столбца^[5] веяло отчаянием. На соседней странице – такие же крошечные столбцы: «Тяжело», «Кажется, я не выдерживаю…».

– Ой! – Хосино вскрикнула, вырвала блокнот у меня из рук, бросила в сумку и утрамбовала сверху дисками. – В общем, на сегодня все, я домой!

Она пулей вылетела из кабинета, зажав сумку под мышкой.

Я растерялся. К чему эти записи во второй половине «Тетради слез»? Вроде на названия книг и фильмов не похоже, а почерк тот же, что в основной части, – значит, вряд ли кто-то другой это писал.

Неужели Хосино тоже гложет такая беда, что ей белый свет не мил?

С другой стороны, а кому теперь легко? Кого никогда не посещают мысли о смерти? В соцсетях уже вместо «доброго утра» то и дело натыкаешься на «вот бы сдохнуть» и «скорей бы исчезнуть». Да и я не лучше: прекрасно ведь знаю, что успех задуманного мной дела увенчается летальным исходом. В общем, мне ли не знать, что такое происходит сплошь и рядом? И все же я не ожидал, что Хосино такая же. В голове не укладывалось, как столь жизнерадостное создание может вынашивать такие мрачные мысли?

Я глубоко вздохнул и поднялся. Расставил парты по местам и отправился домой. В электричке честно попытался почитать одну из книжек, которые мне выдала новая знакомая, но глаза только скользили по столбцам.

⁂

– Доброе утро, Сэяма-кун! Ну как, прочитал? – спросила Хосино на следующее утро, вырастая у моей парты, стоило мне только оказаться в классе.

Все ее вчерашнее смущение исчезло без следа, и она ничем не отличалась от той Хосино, с которой я познакомился в библиотеке.

– Мангу – да. Слезу не пустил. Книги пока не успел, – отчитался я, доставая из рюкзака вчерашние три тома и возвращая их хозяйке.

– Не пустил?! Офигеть! Ты первый на моей памяти. У меня даже в блокноте отмечено, что все рыдают!

– Сожалею, но формулировку придется изменить. Нет на свете такого произведения, которое растрогало бы до слез прямо всех читателей до единого, – вздохнул я.

Хосино поджала губы и, взмахнув хвостиком, упорхнула к себе.

Надо отметить, первым же делом она что-то недовольно записала в «Тетради слез». Я усмехнулся и углубился в чтение романа, который она мне одолжила. Это оказалась семейная драма. Я был уверен, что она предпочитает подростковую романтику, поэтому несколько удивился.

Впрочем, с моим околонулевым опытом в таких делах сложно сопереживать влюбленным подросткам, так что я даже обрадовался. Автора я не знал, но стиль меня сразу зацепил, и я читал с удовольствием. Вскоре раздался звонок, но я только спрятал книжку под парту, чтобы не мозолить глаза преподавателю, а сам продолжил чтение.

Где-то через полчаса я внезапно почувствовал на себе пристальный взгляд. Оказалось, что это была Хосино. Ясно: следит, как коршун, не пущу ли слезу.

Любопытства ради я притворился, как зажимаю пальцами уголки глаз, будто сдерживаю слезы. А сам украдкой поглядывал, как она отреагирует. У Хосино взлетели брови, она вся аж приподнялась на месте. Несколько секунд спустя я опустил руку, встретился с ней взглядом и девушка чуть не рухнула на парту.

Наша пантомима так меня позабавила, что я беззвучно рассмеялся. Хосино тоже неловко заулыбалась, оценив, как я ее провел.

После уроков я собирался сразу уйти домой, но Хосино, которой опять выпало дежурить, меня окликнула:

– Ты куда это собрался? У нас кружок! – со всей серьезностью предупредила она, опираясь на щетку с длинной ручкой.

Она упоминала, что четкого расписания у них нет, но я не ожидал такой частоты встреч. Впрочем, дома я бы все равно бездельничал, так почему бы и не посмотреть еще фильм?

– Хорошо, – ответил я и послушно поднялся на четвертый этаж.

Опять расставил парты, как вчера, и в ожидании Хосино начал вторую книгу. Первую, ту семейную драму, дочитал за пять минут до конца большой перемены, но, увы, так и не заплакал, хотя из всех рекомендаций Хосино эта история запала в душу больше всего. Даже с удовольствием вспомнил, каково это – когда щиплет в глазах. Только книга закончилась прежде, чем выступили слезы. Может быть, если бы автор еще чуть-чуть надавил в финале…

Вторая книга оказалась про любовь, во вкусе Хосино. Два подростка с семейными проблемами. Они доверили друг другу свои тайны и в конце концов влюбились – вот такой сюжетец.

– О, читаешь? Хорошая история, но лучше заранее заготовить платочек… Погоди, а прошлую ты уже закончил, что ли? – спросила вернувшаяся после уборки Хосино.

В руках она сжимала заметно раздутую от вещей сумку.

– Ага. Интересная, но не до слез. Хотя тронула меня больше всех из того, что ты посоветовала.

– Ясно, – пробурчала Хосино, сложила на сдвинутые парты сумку и вытащила целую кипу дисков, которые аккуратно передо мной разложила. Всего я насчитал десять штук.

– С чего вдруг такое богатство?

– Сделала подборку самых трогательных фильмов разных жанров. Выбери из них наиболее многообещающий.

Я по очереди перебрал все коробочки. Тут тебе и романтика, и драма, и фантастика, и триллер, и зверюшки, и спортсмены – все до единого фильмы, судя по рейтингам на обложках, очень популярные, хотя я о них ни разу не слышал. Но я и не следил за трендами. Чувствовалось, что Хосино твердо вознамерилась довести меня до слез.

– Гм-м-м, даже не знаю. Понятия не имею, что меня больше всего трогает.

– Ты говорил, что уже семь лет не плакал. А что такого случилось семь лет назад, раз ты не сдержался? Если не хочешь рассказывать, то, конечно, не надо, но вдруг я пойму, что нужно искать? С родителями поссорился? – с улыбкой спросила она, но я тут же вспомнил мамино холодное тело. Правда, и времени прошло уже немало, поэтому от этого воспоминания я больше не плакал.

– Семь лет назад расплакался, когда не стало мамы. И еще был на грани, когда умерла собака.

Чтобы не смущать собеседницу, я постарался объяснить это как можно спокойнее, но улыбка тут же сползла с лица Хосино, губы задрожали. Я даже испугался, что она сейчас расплачется.

– Прости за дурацкие вопросы…

– Ничего дурацкого тут нет. Брось, я не люблю, когда меня жалеют, – беззаботно отмахнулся я, но хрупкие плечики девушки лишь сильнее поникли.

Удивительная чувствительность. Сегодня я узнал об однокласснице много нового.

Пока она молчала, я снова просмотрел аннотации, выбрал фильм и протянул девушке диск.

– Ой. Точно этот? – пролепетала Хосино, когда увидела название. Экранизация того самого романа, которым я зачитывался сегодня утром.

– Ага, точно. Книга мне понравилась. Наверное, моя слабость – семейная драма.

Каждый плачет о чем-то своем. Кого-то до слез трогают истории любви, а кто-то к ним совершенно равнодушен. Кого-то выводят на эмоции повседневные картины школьной жизни, а кому-то таких людей никогда не понять. Зрители и читатели неосознанно переносят на героев произведений свой собственный опыт. Я ни разу не влюблялся и никогда прежде не участвовал в жизни кружка, потому переживания подобных персонажей мне не близки. Но вот семейная драма – совсем другой разговор.

В финале той книги, которую мне одолжила Хосино, мать умирает от болезни. Я тоже пережил похожую трагедию, пусть и в совершенно иных обстоятельствах, и потому сочувствовал протагонисту намного сильнее, чем в историях другого жанра. Вот почему в итоге выбрал именно этот фильм.

– Хорошо, тогда ставлю. Только учти: можешь расплакаться! – предупредила Хосино, устанавливая диск в проигрыватель.

Чудачка. Вот уж не ей меня предостерегать, когда сама льет слезы над мангой, которую только вчера читала.

Как только фильм начался, мы оба умолкли… Ненадолго. Оказалось, Хосино придумала хитрость. «Так посмотришь на героиню – вроде из нее жизнь бьет ключом. Как же так случилось в конце?» – вдруг вздохнула она. Потом снова: «Как, наверное, тяжело храбриться и скрывать болезнь от родных детей. Сердце сжимается». И еще раз: «Ох, сейчас будет такая трогательная сцена!» Всю первую половину она комментировала каждый ключевой момент. Уже не боялась раньше времени раскрыть мне какой-нибудь сюжетный поворот и планомерно давила на жалость.

– Смотри, тут прямо сердце разбивается! Сейчас слезы польются…

Я решил пропускать мимо ушей ее реплики, так что Хосино заплакала в гордом одиночестве. Накрутила сама себя. Дальше уже она не проронила ни слова.

Глазом моргнуть не успел, как мы перевалили за середину, случилась кульминация, но и сегодня над фильмом расплакалась только моя подруга по кружку. Я слышал, как она всхлипывает и шмыгает носом. Когда фильм закончился, я сам вытащил диск, положил его на место и начал собираться.

Хосино не успокоилась даже после звонка. Мы расставили парты и стулья по местам, снова вместе отправились на выход. К тому моменту она уже не плакала, но глаза и нос у нее так покраснели, что все ребята, которые попадались нам по дороге, провожали нас любопытными взглядами. Наверное, думали, будто это я ее довел, потому что во взглядах окружающих я читал еще и осуждение.

– Слушай, – заявила Хосино по дороге, – для меня это уже спортивный интерес. Я заставлю тебя заплакать!