Со смертью нас разделяют слезы (страница 3)

Страница 3

– А ты знаешь, что плач снижает уровень стресса и регулирует работу вегетативной нервной системы? Некоторые ученые считают, что слезы – это своего рода душевный детокс, притом что его результат держится где-то неделю. Плакать – это замечательно! И иммунитет стимулирует. Я с самого детства реву и ни разу не простужалась. По-моему, круто! – со знанием дела просветила меня Хосино.

Я тоже про все эти теории слышал: и про то, что от слез организм расслабляется, как от хорошего сна, и про то, что концентрация гормона счастья, серотонина, в крови тоже якобы повышается. Еще, говорят, те слезы, которые проливаешь над сырым луком, подобного эффекта не дают. Все это можно прочитать в интернете.

– А знаешь, что слезы делят на три вида? Так называемые базальные, которые увлажняют глаз и защищают его от пересыхания, рефлекторные, которые выделяются в ответ на внешние раздражители и повреждения. И эмоциональные. Над книжкой я проливала именно их. Считается, что они присущи только человеку, – с гордостью продолжала объяснения Хосино, как будто оправдывалась. – Может, ты на самом деле ближе к царству животных? – со смешком добавила она, не услышав от меня ни слова в ответ.

– Может быть, – не стал возражать я. – В общем, я ищу такую книгу, которая тронула бы меня до слез. Если есть что на примете, посоветуй. Необязательно именно книгу: можно и кино, и сериал, и аниме.

Едва прозвучала моя просьба, как раздался звонок, возвещающий конец внеклассной деятельности. Хосино поднялась с места со словами:

– Хорошо, я подумаю.

Подхватила дочитанную книгу и отнесла ее на стойку библиотекаря, видимо, собираясь взять ее домой. Она мгновенно заполнила все карточки и вскоре вернулась обратно.

– Ты же только что ее прочитала! И все равно берешь? – спросил я, пока Хосино укладывала томик в школьную сумку.

Сам я почти никогда ничего не перечитывал и не пересматривал. Какой интерес, если все равно знаешь, чем все закончится?

– Мне нравится. Я из тех, кто зачитывается одними и теми же книжками.

– Мм, – промычал я, тоже поднимаясь с места. Да, бывают и такие.

Мы вместе вышли из библиотеки и направились к выходу из школы. Я чувствовал себя как на иголках: отвык ходить по коридору не один.

– Сэяма-кун! Если тебе правда хочется поплакать, то вступай в наш кружок, – вдруг предложила Хосино, когда я чуть ее обогнал.

Я обернулся:

– Это в какой?

– Киноклуб! Поначалу мы назывались «Кружок растроганных до слез», но к нам никто не шел, и мы сменили название.

– И чем вы занимаетесь?

– Смотрим всякое трогательное кино, книжки читаем, а потом делимся впечатлениями. У нас нет четкого расписания, и за дисциплиной мы строго не следим. Так что если хочешь – вступай… Ну как? – спросила Хосино с сияющими глазами.

Я даже не слышал про такой кружок. Судя по всему, место как раз по мне.

– Сколько вас, получается?

– Двое, я и еще одна девочка из двенадцатого. Изначально нас было четверо, но двое ушли, так что мы как раз искали новых людей. Даже жалко, что больше никто не хочет просто смотреть кино после уроков.

Удивительно, какой маленький кружок. Однако я старался избегать лишних знакомств, поэтому так даже лучше.

– Хорошо. Вступлю.

– А? Да ладно, серьезно?

– Угу.

Хосино вся просияла. Все-то у нее эмоции через край… Девушка порылась в сумке, вытащила оттуда какую-то папку и протянула мне листок. Оказалось, что это шаблон заявления на вступление.

– Заполнишь до завтра? Только смотри, вот тут надо согласие родителей. Пусть кто-нибудь поставит печать[4], ладно?

Она просила очень любезно, но меня поразила ее подготовка. Неужели и слезы в библиотеке – часть кампании по поиску новеньких в кружок? А я повелся и согласился вступить… Я постарался убедить себя, что излишне драматизирую, забрал листок и спрятал в рюкзак.

– До завтра! Только, чур, не передумывать!

Перед школьными воротами мы обменялись контактами, Хосино вскочила на велосипед, помахала мне рукой на прощание, и мы разошлись. Я добирался до школы поездом, так что направился к ближайшей станции. Почему-то меня несказанно обрадовало, что я наконец хоть с кем-то в школе поговорил.

Всю дорогу я думал о том, что общаться с одноклассницей оказалось совсем не так плохо, как я себе представлял.

Тем же вечером, когда отец вернулся с работы, я протянул ему заполненный бланк заявления. В нем указывалось: «Кэй Сэяма, 11 „Б“, желает вступить в киноклуб». А в качестве причины я написал: «Потому что интересно».

Отец, усевшись на диване в гостиной, мрачно просмотрел все графы. Я мысленно поблагодарил девушек за то, что решили сменить название: в «Кружок растроганных до слез» отец бы меня никогда в жизни не пустил.

– Сколько там человек?

– Я буду третьим. Еще там моя одноклассница и девочка из двенадцатого.

Отец бросил заявление на столик перед собой, сложил руки на груди и нахмурился. Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: затею он не одобряет.

– Самый обычный киноклуб, – заверил я отца прежде, чем он что-нибудь спросил. – Смотрят фильмы, обсуждают. Кстати, они и собираются-то не очень часто.

Он всегда держался со мной строго – может быть, свою роль сыграла и болезнь. Он часто повторял, что можно прожить и вовсе без друзей. Наверное, считал, что новые знакомства – новые слезы, а это опасно.

Комендантского часа он не назначал, но устраивал мне форменную выволочку, если я задерживался допоздна. Даже мобильный разрешил завести только в этом году. Дома фильмы и сериалы были под строгим запретом: отец ограждал меня от всего, над чем я мог пролить лишнюю слезу.

С тех пор как я поступил в старшую школу, он стал чуть спокойнее, но мое неожиданное желание пойти в такой опасный кружок, как киноклуб, явно выбило его из колеи.

– Ты хорошо подумал? А вдруг там будут всякие слезливые мелодрамы?

– Да нет. Насколько я понял, они больше любят боевики и детективы. И обсуждать их интереснее. Так что сомневаюсь, что мы там будем смотреть романтику и драму, – без зазрения совести солгал я.

Отец бы и под пытками не добился от меня признания, что на самом деле я вступаю в кружок именно для того, чтобы расплакаться.

– Тогда ладно, – проворчал он, все-таки подписал бланк и нерешительно скрепил свое согласие вытащенной из комода печатью.

Я искренне поблагодарил его за понимание и забрал заявление.

В начале года я впервые с ним всерьез поругался, когда мы решали вопрос, заводить мне телефон или нет. Кажется, он не ожидал, что я вообще способен отстаивать свою точку зрения, и удивительно быстро уступил. Даже согласился, что слишком переживал из-за адакрии и во многом перегибал палку. Думаю, если бы не тот спор, мне и в этот раз никакого кружка не видать.

Вернувшись к себе в комнату, я спрятал заявление в рюкзак, а сам включил компьютер. Привычно пустился на поиски трогательного фильма, который спасет мою душу.

– Вот, все подписал.

На следующий день во время обеденного перерыва я, подкрепившись булочкой с кремом, отдал заявление Хосино. Она тоже успела поесть и как раз перечитывала мангу, которую вчера взяла в библиотеке. Несмотря на то что она знала, чем все закончится, и вообще только-только приступила к чтению, глаза у нее уже покраснели.

– О! Точно. Спасибо. Я потом передам куратору, – кивнула она, проглядывая заявление.

Перед тем как спрятать его в ящик парты, к моему недоумению (ведь какая разница?), она решила уточнить:

– Так тебя Кэй зовут?

– Ага, приятно познакомиться. А ты опять перечитываешь эту историю? Чего плачешь, если даже до середины еще не добралась?

– Так я же знаю, чем все закончится! Только вспоминаю – сразу наворачиваются слезы. Я и дома вчера перечитывала – рыдала.

Я даже не нашелся, что тут сказать. С одной стороны, завидовал тому, как она легко призналась, что любит поплакать. С другой – она меня по-своему очаровывала. В нашем возрасте любой ценой стараются не плакать на людях, а она каждый раз устраивает из этого целое представление. Ее вчерашние слезы до сих пор стояли у меня перед глазами: ведь я видел это шоу из первых рядов.

В общем, я уже хотел вернуться за парту, как вдруг Хосино ухватила меня за край школьного пиджака.

– Чего?

– Сегодня будет заседание кружка! Мы собираемся в пустом классе на четвертом этаже. Только я сегодня дежурная и придется задержаться, поэтому иди первым, не жди меня.

– Хорошо.

Одноклассница просияла, отпустила меня и снова вернулась к чтению. Только тут я заметил, что остальные ребята смотрят на нас с любопытством. Видимо, не привыкли видеть, чтобы я с кем-то болтал.

Итак, я вернулся на свое место и какое-то время не спускал глаз с Хосино. С каждой страницей она все сильнее расстраивалась, и вскоре ее брови сложились таким домиком, что стало очевидно: еще чуть-чуть – и разрыдается, как дите малое. И вот среди криков и смеха она в самом деле захлюпала носом, а по щекам покатились слезы. В моих глазах она засияла, будто кто-то направил на девушку яркий луч софита.

Казалось бы, не с моим диагнозом находить красоту в слезах. И все же почему-то всхлипывающая Хосино целиком поглотила мое внимание.

Звонок заставил меня опомниться. Кажется, и девушку неожиданный звук вернул в реальность: она тут же закрыла книгу и промокнула глаза платочком. Все уроки после обеда я постоянно отвлекался, вспоминая блестящие капли, катившиеся из ее глаз, и не усвоил ничего из нового материала.

Первым делом после занятий я притащился в пустой кабинет на четвертом этаже. Хосино предупредила, что задержится, но оставалась еще и старшая участница кружка, которая могла прийти вовремя. Однако за дверью никого не оказалось.

Как и во всех остальных классах, здесь тянулись ряды парт и стульев. Я вспомнил, что Хосино поручила мне сдвинуть четыре центральных стола квадратом, и я выполнил эту просьбу. За одной из сдвинутых парт я и принялся ждать. В средней школе я не посещал кружки, потому сердце билось чуть чаще в предвкушении нового опыта. К тому же я не знал старшую девушку и немного переживал, как пройдет знакомство.

От безделья я проверил, не лежит ли чего-нибудь интересненького в партах, прошелся по классу. Но вот наконец открылась дверь…

– Извини, что я так долго! Ну, давай начинать!

Я был уверен, что увижу старшую школьницу, но в класс вошла Хосино. Бросила сумку на сдвинутые вместе парты, вытащила и запустила портативный проигрыватель с экраном дюймов, может, пятнадцать – чуть побольше, чем у моего ноутбука. Притащила она с собой и несколько дисков.

– Из этих все смотрел? – спросила одноклассница, выкладывая передо мной три коробочки. Два японских фильма и один зарубежный. Я только в этом году по-настоящему открыл для себя кинематограф, потому не знал их.

– Ни одного. Какой самый душещипательный и интересный?

– Да ладно? Они все трогательные, но вот этот – мой любимый. Уже раз двадцать его смотрела, и каждый раз реву белугой. Думаю, он и твое ледяное сердце растопит, так что наплачешься вволю.

Я не поверил собственным ушам, но решил не переспрашивать. Хосино выбрала один из японских фильмов. Судя по аннотации и кадрам на обратной стороне коробочки – любовная драма про старшеклассников с перемещениями во времени. Главный герой раз за разом возвращался в прошлое, чтобы спасти возлюбленную от неминуемой смерти.

Обычно я таких сюжетов избегал, потому что мне сложно сочувствовать героям в ситуациях, оторванных от реальности. Но раз Хосино уверена, что я не останусь равнодушным, то почему бы не дать фильму шанс?

– Хорошо, попробуем.

Я вытащил диск из коробочки и протянул однокласснице. Она тут же его поставила и запустила кино.

– Ничего, что последний член кружка еще не подошел? – уточнил я, и Хосино грустно ответила:

– Она пока в больнице и еще не скоро выпишется. Так что ничего. Все, давай смотреть!

Почувствовав ее напряжение, я не стал допытываться дальше и сосредоточился на фильме. Про старшую в следующий раз расспрошу.

[4] В Японии распространено использование личных печатей вместо подписей или совместно с ними.