Полуулыбка сменилась непроницаемым выражением на лице. Входило ли в перечень причин то, что она едва не замёрзла? А случай во время соколиной охоты? Или, быть может, её поведение в ту ночь, когда они стояли до неприличного близко? Какими бы неловкими ни были те мгновения, Мария помнила всё, будто это только-только случилось.

– Я нахожусь в здравом уме и… – Она хотела добавить чего-нибудь ещё, но, приметив выходящего из участка барона, передумала. – Всего доброго, ваша светлость, – пробормотала она наспех и рванула вперёд, однако тотчас же была остановлена сильной рукой в белой перчатке.

Неслыханная дерзость – касаться её вот так, не будучи родственником или супругом. Однако Мария давно поняла, что князь не из тех, кто строго придерживался правил этикета.

– У вас правда всё хорошо? – Голос Власа Михайловича был наполнен искренним беспокойством, что в равной степени раздражало и смущало.

– Правда. И будет ещё лучше, если вы перестанете приписывать мне всякого рода хвори. А теперь позвольте мне наконец пойти и поговорить с бароном Одоевским.

Хватка на локте ослабла. Князь посмотрел в сторону Григория Алексеевича с недоумением, а затем наградил и графиню странным взглядом, который она не могла истолковать.

Она нагнала барона у поворота. Своим появлением Мария привела его в замешательство, но не настолько, чтобы Григорий Алексеевич охнул от неожиданности или испуганно вздрогнул.

– Ваше сиятельство, чем обязан?

– Разве нужен повод, чтобы поздороваться с добрым человеком?

– С добрым, может быть, и не нужен. – Улыбка проступила на лице барона, но тут же сменилась строгой маской. – Не сочтите за грубость, однако я не могу задерживаться. Дорога каждая секунда.

– Пропал ещё кто-то?

Разыскивать живых оказалось ничуть не проще разговоров с мёртвыми. И если для первого помощников ей не сыскать, то со вторым Мария могла воспользоваться опытом и методами барона Одоевского.

Графиня долго размышляла о своих дальнейших действиях. Пыталась найти причины не вмешиваться в происходящее, но в итоге она направилась к участку.

Григорий Алексеевич нахмурился, и сердце Марии забилось сильнее. Её предположение попало точно в яблочко. Она чувствовала это.

Полицейское управление старалось развеять панику, но газеты и людская молва, которая обрастала всё новыми и новыми страшными подробностями, сводили на нет все усилия.

– Могу я пойти с вами?

– Извольте, Мария Фёдоровна! – Барон поперхнулся от одной мысли об этом. – Не пристало сударыням бродить по переулкам, и уж тем более устраивать погоню за похитителем!

– Так, значит, люди пропадают не сами по себе… – Винтики в голове графини пришли в движение. Возможно, Кропоткин всё же не сбежал, а стал лишь очередной жертвой в списке исчезнувших.

– Вам не стоит переживать на сей счёт. У нас всё под контролем.

Его голос звучал убедительно. Возможно, именно так говорили и другие полицейские. Однако в данных обстоятельствах этого было мало.

– Моя няня, соседи и половина города, ставшие затворниками, не согласятся с вами. Есть и другая половина. Та, что не столь благоразумна и куда решительнее. Не думаете, что она способна выразить своё несогласие более радикальными способами?

И ведь действительно было немало обвиняющих полицейское чиновничество в бездействии. Находились и те, кто расклеивал листовки, в которых громогласно заявлялось, что виновника пропаж и вовсе покрывают.

Подобные распри отвлекали от главного – поимки настоящего преступника. И Григорий Алексеевич, конечно же, это понимал.

– Вы меня убиваете, дорогая.

Непреклонный взгляд Марии не оставил ему ничего иного, кроме как схватиться за переносицу и прикрыть глаза.

– Впрочем, – пробормотал он спустя несколько секунд, – если верить в слухи о ваших способностях, даже моя кончина не станет для вас проблемой.

Мария почти свыклась с тем, что к спиритическому поприщу относились с недоверием. До недавнего времени она и сама не была уверена в своих способностях. Однако в словах Григория Алексеевича не чувствовалось насмешки. Его шутка вышла совсем не обидной и напоминала скорее дружеское перебрасывание остротами, чем попытку задеть. Конечно же, Мария не знала наверняка, ведут ли себя подобным образом друзья, поскольку она не общалась с кем-то настолько близко.

– Вы ведь сами говорили: не гулять без компании. Вот и сопроводите меня.

С крыши соседнего здания упал большой ком снега, когда Одоевский с суровым видом покачал головой.

– Нам в разные стороны, ваше сиятельство.

– Уверена, что в одну, – не отступала графиня.

Ветер раскачивал выцветшую вывеску, криво прибитую над швейной мастерской, закручивал крупинки у их ног. Некоторые снежинки попадали на лица. Но ни звуки, ни холод не могли отвлечь её от игры в гляделки со следователем.

– Настолько безвыходным вам представляется положение? Раз уж полиция не справляется своими силами, то настал час для иных сил – сверхъестественных?

– Вы ничего не теряете, Григорий Алексеевич.

– Разве что своё достоинство следователя… – Он посмотрел наверх, взглянул в сторону, другую, вновь очертил взглядом пространство, словно предметы вокруг могли помочь ему принять решение.

Когда глаза Одоевского снова нашли её – та твёрдая убеждённость и принципы, которые диктовали ему ни в коем случае не позволять сторонним носам соваться в чужие дела, обратилась сомнениями.

Как сильно повредит её вмешательство?

Правда ли с ней говорят мёртвые?

И если она всё же слышит духов, готовы ли те сотрудничать в раскрытии преступления?

Она не ведала, что на самом деле происходило в мыслях следователя, и всё это звучало только в её голове, пусть и голосом барона.

– Идёмте, ваше сиятельство. Чем меньше времени прошло с момента преступления, тем больше шансов скорее выйти на след.

У неё была уйма вопросов, однако барон не тратил на разговор ни минуты, да и Мария боялась спугнуть его решимость.

Несмотря на травмированную ногу, он двигался пусть короткими, но быстрыми перебежками. Мария едва поспевала, изредка дивясь про себя кардинальным переменам в спутнике. Она впервые разглядела в этом добродушном и несколько неловком мужчине настоящего судебного следователя.

* * *

Барон невольно сбавил темп. Всё это время Мария Фёдоровна покорно и молчаливо следовала за ним, он успел позабыть о её присутствии. Возможно, то было к лучшему, ведь, вспомнив о спутнице, Григорий с трудом справлялся с сожалением.

Чем он думал, позволяя графине Ельской отправиться вместе с ним? Истаптывать тропинки парка, мотаться из одного конца города в другой, опрашивать местных завсегдатаев питейных заведений – это лишь малая часть проделанного и того, что только предстояло сделать. Сущее страдание для знатных дам. В общем-то, и для офицеров тоже. Розыск людей – работа долгая и даже заунывная. Он хорошо знал об этом, поскольку несколько лет прослужил в сыскной части. И вот теперь ответственность за сыск вновь легла на его плечи.

– Как бы всё не обернулось массовой истерией… – Мария точно выносила приговор. Безжалостный и мрачный, но, как барон надеялся в глубине души, который никогда не приведут в исполнение.

– Предпочитаете давить на больную мозоль, да? – Короткий неловкий смешок вырвался у него. – Какое удовольствие открывать новые грани вас, графиня, пускай и при таких обстоятельствах.

– Я не стараюсь раздуть проблему в ваших глазах. Я лишь озвучиваю то, что не даёт покоя многим… И вам тоже, барон. И вам тоже.

Глаза Марии Фёдоровны лучились таким пониманием, что на секунду он чуть не свернул на кривую тропинку: «А не способна ли она залезать в чужие головы и распоряжаться там мыслями как у себя дома?»

Григорий недоверчиво покосился на графиню. Он ведь следователь. «Человек логических суждений и фактов», – напомнил он себе, когда натура творческая, склонная к романтизму и мистицизму, решила проснуться в неподходящее время.

– С чего обычно начинают поиски?

Её решительный настрой ввязаться в дело выглядел как банальное любопытство или прихоть. Она не первый медиум, который предпринимает попытки разузнать подробности громких преступлений.

В прошлом году один из таких представителей спиритизма по воле случая или же по спланированному расчёту оказался в питейном заведении. В тот же вечер туда зашли полицейские. Медиум стал свидетелем их частного разговора, а затем, на своих сеансах, утверждал, что благодаря призраку убитой женщины смог раскрыть преступника, пока полиция оставалась в неведении.

Отправная точка расследования всегда была одна и та же: обыск места пропажи и места проживания потерпевших. Дальше, в зависимости от того, какие обнаружены вещественные доказательства на месте преступления или улики на трупе, если таковой найден, в ход шли допросы родных, близких и возможных свидетелей. С последним «несказанно повезло», ведь до сегодняшнего случая в обращениях о пропаже не упоминалось никого, кто видел бы преступление своими глазами.

– Куда мы направляемся сейчас? На место происшествия или к кому-то в дом? – деловито уточнила Мария Фёдоровна.

– Второе. В парке я был сегодня утром. Там же я и опросил главного очевидца.

Внутренний голос не переставал нашёптывать, что он поступал неверно – ни по закону, ни по собственным устоям. Хотя барон не мог не признать, что графиня вовсе не кисейная барышня.

– Станете понятой, – решил Григорий Алексеевич, прежде чем они завернули в переулок, дабы сократить путь. – Ничего не трогайте. Следите за моими действиями и запоминайте предметы, которые я буду показывать. Ясно?

– Вполне, – уверила графиня.

Лицо барона смягчилось. Мария Фёдоровна умна и, что самое важное, проницательна. Благодаря своей наблюдательности она пролила свет на смерть в институте благородных девиц и на тёмные секреты князя Измайлова. Эти качества делали Марию Фёдоровну ценным компаньоном. Если уж на то пошло, и ему надо объединиться с барышней… Он прислушался к своим ощущениям. Да, определённо, сейчас он был готов принять помощь даже от призраков. Только бы прервать череду пропаж да убить в зародыше панику и беспорядки, готовые вот-вот вспыхнуть.

Что ж, так тому и быть. Он поведает ей о свидетельнице.

* * *

Баронесса Зайцова всегда питала слабость к собачкам. Маленькие, пушистые, миленькие создания радовали глаз и возвращали жизнь в её загрубевшее после потери мужа, а затем и родителей сердце. Хотя супруга она едва ли сильно любила. Они поженились по решению родителей, когда обоим было по семнадцать, а в браке не прожили и пяти лет, когда супруг из-за частых похождений в дома терпимости стал жертвой «любострастной болезни»^[2].

Баронесса не заразилась. Кто-то назвал бы это благословением свыше, но в действительности причиной везения послужило лишь отсутствие интереса. Сперва со стороны мужа, а спустя несколько ночей, проведённых вместе с венчания, равнодушие стало взаимным. В конце концов их встречи на одной кровати сошли на нет.

После многих лет бракоразводного процесса, после многих усилий по поиску очевидцев прелюбодеяния и доказательств неспособности мужа продолжать достойное брачное сожительство Александра Иннокентьевна наконец-то добилась своего.

Но это отбросило тень на её имя. Её персону исключили из списка «приличных» людей, за спиной шептались. Многие винили баронессу, хотя грешил супруг. Александра Иннокентьевна лишилась статуса, друзей и мужа, однако не жалела ни о чём. Даже повернись время вспять, она не изменила бы ни одного своего решения.

Невзирая на позор, отец и мать не бросили любимую дочь в беде и заботились о ней до конца. Они помогли ей с жильём, а потом приобщили к семейному ювелирному ремеслу, которое женщина продолжала и по сей день.

Недостаток общения баронесса Зайцова восполняла своими пушистыми чадами. Все семь разношёрстных, гладко вычесанных болонок являли собой воплощение преданности и всепоглощающей любви, которая, как считала сама баронесса, была недоступна людям.