– Еще чего! – Эбигейл скрестила руки на груди, демонстративно оставаясь сидеть на коряге. – Нет. Ничего хорошего из этого не выйдет. Не хватало еще, чтобы меня арестовали в шестнадцать лет.

– Ты пьешь спиртное на вечеринке несовершеннолетних, – напомнила Лу.

Эбигейл вытаращила глаза.

– Господи, – выговорила она. – А ведь ты права. Меня вообще не должно быть здесь. Зря я послушалась тебя и пошла. Я…

Протянув руку, Лу рывком поставила Эбигейл на ноги. И потащила к лесу.

– Заткнись, и бежим.

Подружки поспешили за остальными. Лу уцепилась за Чарли и Эбигейл, так что вместе они составили одну цепочку, и шла подпрыгивая, словно они выбрались на пикник, а не спешили к месту возможного убийства.

– Все наперекосяк, – громко шептала Эбигейл. – Мы целой толпой несемся проверять, удастся ли нам найти труп Робби Карпентера.

Чарли пришлось согласиться: и правда, все наперекосяк. Мать Робби, скорее всего, сейчас плачет, свернувшись клубочком на диване, пока орава подростков делает из обнаруженной улики игру, чтобы развлечься на вечеринке. Наверняка отец Робби, местный шериф, пожелает упрятать за решетку хоть кого-нибудь – за то, что сейчас происходит. И все же Чарли не могла заставить себя повернуться и уйти. Приказать себе остановиться. Ноги сами несли ее в лес так уверенно, словно к ним был приделан мотор.

На бегу она оглядывалась по сторонам. Сквозь деревья были видны другие ребята, которые двигались вперед, цепляясь босыми ногами о корни. Путь освещала на удивление яркая луна. Ее сияние сочилось сквозь ветви дубов и сосен, сплетающиеся высоко над головой, пышные, густо-зеленые и отяжелевшие за лето.

Уже переводя взгляд вперед, Чарли вдруг что-то заметила.

На долю мгновения. Очертания на фоне освещенных луной деревьев, размыто возникшие и пропавшие. Оленя, большой собаки, может, даже пумы, стоящей под прикрытием кустов в полной неподвижности и наблюдающей, как они бегут через лес. Темный силуэт. Светящиеся глаза.

Чарли обернулась, стараясь получше разглядеть то, что привлекло ее внимание. На краткий миг они словно скрестили взгляды – она и нечто. Словно оно тоже следило за ней.

А потом она споткнулась о толстый корень.

– Бо-ожечки! – Рука Лу выпустила Чарли, та повалилась вперед и ударилась о землю так, что перехватило дыхание.

– Чарли! – Эбигейл обернулась и кинулась к подруге. – Ты цела?

Чарли часто заморгала, чтобы прояснилось в глазах и звезды перестали неистово плясать на периферии зрения. Застонав, она перекатилась на спину и прижала руку к груди. Рука пульсировала от удара.

– Ага. – Она моргнула еще несколько раз. – Да, я в порядке. Господи, больно-то как.

– Ладно. – Лу наклонилась и подхватила Чарли под локоть, чтобы помочь ей подняться. – Судя по крикам, дерево уже нашли, и я намерена пропустить это событие, только если ты при смерти.

– В кои-то веки ты проявила сочувствие – как мило, – подала голос Эбигейл, следуя за ними.

Чарли не стала задумываться о равнодушии, типичном для ее лучшей подруги. Она была слишком поглощена мыслями о том, что увидела прячущимся в лесу. Это и в самом деле было что-то живое? Крупное животное? Дикая кошка, которая оказалась слишком близко от цивилизации? Если так, это и правда удивительно. Обычно дикие кошки при виде человека убегают. А эта не только не кинулась наутек, но еще и уставилась на Чарли, будто это она бросала ей вызов.

– Туда! – Лу потянула подруг к поляне.

Перед глазами Чарли наконец перестало мерцать, и она увидела, куда они направляются. Это место она узнала мгновенно: под старым ясенем они с Лу и Софи играли в детстве. Приносили сюда кукол и журналы, строили шалаши из веток, наряжались пиратами или зомби. Эти места располагали к полету воображения в те времена, когда Чарли еще осмеливалась мечтать.

Из глубины души поднялось внезапное и острое желание: на полной скорости подбежать к дереву и заскочить на ствол как можно выше.

Но это было невозможно. На поляне уже собралась толпа. Народ толпился вокруг ствола, щурился в лунном свете, косо падающем на землю. Света было недостаточно. Один за другим ребята доставали мобильники, включали фонарики и направляли их на ясень. Объединенными усилиями на нем в темноте проявилось ярко освещенное пятно.

Несколько секунд все молчали.

Первым тишину нарушил Мейсон:

– Офигеть.

2

К следующему утру дерево видел весь город. Все, кто побывал на вечеринке у костра, сделали снимки этой находки, разослали их друзьям и показали родителям, как только вернулись. С первыми же лучами солнца, часов в пять утра, прибыл фургон местных новостей. Благодаря чему в каждом доме Силвер-Шорс увидели дерево снятым крупным планом и широкоугольным объективом – каждый его листочек, каждый дюйм коры.

Ясень оказался не просто ясенем.

Весь его ствол был покрыт резьбой и испещрен символами: наклонными чертами и стрелами, волнистыми линиями, кругами с крестом внутри, напоминающими компас, примитивными изображениями птиц. Полицейских приглашали в выпуски новостей, обращались к ним с вопросами о возможном смысле этих символов. Но никто не мог сказать, что они означают.

А самым большим, выделяющимся среди остальных, был крупный знак, глубоко вырезанный в центре ствола:

Почти все утро телеведущие вели споры о том, что представляет собой резьба на дереве. Требование выкупа? Карту, указывающую, где находится Робби? Просто белиберду?

Лишь когда в студию новостей позвонил один местный житель, парень, увлекающийся видеоиграми на тему викингов, выяснилось, что эти символы – по крайней мере, какие-то из них, – древнескандинавские. Для некоторых новостному каналу удалось найти объяснение, погуглив в Сети, но многие так и остались загадкой, словно их выдумал тот, кто вырезал.

Однако с самым большим символом, состоящим из трех переплетенных треугольников, все было ясно как день. Он назывался «узлом Одина» и встречался на протяжении всей истории викингов. Значений у него имелось несколько, но наиболее известным было одно.

Смерть.

3

На следующее утро после вечеринки Чарли сидела в библиотеке и смотрела, как фокусники ловят пули ртом.

Чарли всегда любила магию фокусов.

В этой магии ей нравилось все. Тяжесть карт. Шорох стаканчиков, когда она незаметно для зрителей меняла положение шарика под ними. Она любила сложность и запутанность, паутину лжи и иллюзий. Изумление в глазах человека, увидевшего, как карты совершили невозможное или платок очутился там, где его никак не могло быть. Она любила доведенную до предела сноровку, ловкость рук.

Настолько, что когда-то представляла, как магия станет ее работой.

Наутро после того, как нашли дерево, Чарли насыпала себе в миску хлопьев и поднялась с ней в свою самую любимую комнату в доме – в библиотеку. Комната была небольшой, ее стены полностью скрывали стеллажи со старыми романами, словарями и энциклопедиями. Читать Чарли не особенно любила, предпочитала просматривать в ютубе видео с фокусами, снятыми крупным планом, но часто устраивалась в библиотеке ради ее атмосферы. Пушистого ковра на полу и потертого красного кресла у эркерного окна.

Мать Чарли водила детей в цирковые классы с двухлетнего возраста. Они понемногу пробовали себя во всем – укрепляли мышцы, развивали суставы, учились высоко взлетать и не бояться. Занимались акробатикой на полу и на трапеции, с лентами и обручами, показывали фокусы с небольшими предметами в окружении зрителей. Это была привилегия цирковых артистов – обладание широким спектром навыков. Но у каждого из детей имелись любимые умения.

У Мейсона – трапеция. У Софи и Чарли – все, что они могли продемонстрировать в качестве «Необыкновенного Дуэта»: идентичных близнецов с одинаково впечатляющими навыками. На сцене различия между Чарли и ее сестрой полностью стирались. Исчезали тихая близняшка и шумная близняшка, бойкая и застенчивая, экстраверт и интроверт. Улетучивалось все, что обычно отличало близнецов. В цирковой обстановке они действовали вместе как одно целое.

И это неплохо у них получалось. Вообще-то даже превосходно. Всех троих еще в младшей школе пригласили в детскую труппу, гастролирующую по всему Мичигану. Это отнимало у них все свободное время, и одноклассники этого не понимали. Детей из семьи Хадсон считали странными, потому что они выступали в цирке вместо того, чтобы заниматься футболом, баскетболом или хотя бы гимнастикой. Для их сверстников в цирке были клоуны, дрессированные обезьяны и бородатые женщины, а не смелые, спортивные дети.

В младших классах нашлась одна девочка, которая не удивлялась выбору Чарли и Софи. И любила смотреть их представления, даже просила их показывать какие-нибудь трюки на переменах. Ее звали Луиза, но ей больше нравилось короткое имя Лу. Она быстро стала лучшей подругой близнецов.

Мейсон бросил труппу первым. Когда ему исполнилось одиннадцать, он решил, что цирк – это больше «не круто». И лучше он займется более традиционным видом спорта вроде бейсбола или футбола. Хотя опыта ни в одном из этих видов спорта он не имел, команды наперебой зазывали его к себе. В цирковой обстановке он вырос на удивление сильным мальчиком. Выяснилось, что наилучшее применение его навыки находят в бейсболе, где у него хорошо получалось подавать мяч. Он вошел в местную сборную, и этим закончилась его цирковая карьера.

А Чарли и Софи остались в цирке. К десяти годам их положение в труппе упрочилось. Их считали чудо-близнецами – этих бесстрашных девчушек, которые синхронно делали сальто, бросались вниз головой с огромной высоты, сплетались одна с другой самым немыслимым образом, и все это на радость зрителям. Они даже придумали магический номер, ассистируя себе в карточных фокусах и распиливая друг друга пополам. Их было не остановить.

По крайней мере, Чарли так считала.

Как умерла ее сестра, она не помнила. Помнила, как Софи заболела. Как у нее начался жар, поначалу не вызывающий беспокойства, но никак не проходивший. Помнила, как мама вдруг разбудила ее среди ночи и сказала, что им надо немедленно ехать, ей и Мейсону: «Надевайте куртки и садитесь в машину». Помнила блеклую белизну в приемной «Скорой помощи», голоса врачей – сначала, когда они только приехали, суматошные, а потом приглушенные и неуверенные. Ей объяснили: все произошло, пока она находилась там. Пульсирующие линии прибора стали ровными. Но больше она ничего не могла вспомнить. Более того, не хотела.

Бактериальный менингит. Эти слова она слышала той ночью и еще несколько недель после. Они до сих пор порой будили ее среди ночи, эхом отдаваясь в ушах, словно несколько мгновений назад кто-то произнес их шепотом.

Вместе с сестрой умерла и любовь Чарли к цирку.

После смерти Софи она проплакала весь день. День невыносимой боли, когда у нее будто выдирали внутренности, расшвыривали по комнате, топтали, давили, с силой запихивали обратно, только чтобы вырвать вновь, и так раз за разом. День судорожных всхлипов, ощущения, что теперь ей всегда будет не хватать воздуха. Тот день казался нескончаемым. Он все тянулся и тянулся, замкнутый круг, внутри которого была она, с горящими от слез глазами и переполняющей тело болью.

На следующее утро она проснулась с мыслью: хватит. Так жить она не могла. Она не хотела сломаться под натиском боли. И потому стала, как сама это назвала, виртуозом отвлекающих маневров.

Отвлекаться можно было чем угодно. Смотреть по вечерам кино в компании Лу, выводить себя на пробежку по Силвер-Шорс, учиться готовить, читать про Гражданскую войну в школьном учебнике истории, – в самом деле это могло быть что угодно. То, что завладевало ее вниманием. Заставляло хотя бы на короткое время забыть об отсутствии сестры-близнеца.